ные смыслы, скрытые в Св. Писании», наличие случаев, когда цитаты привлекаются книжником без связи с изначальным контекстом. (Там же. С. 192, 403, 489.)14 Там же. С. 584.15 То есть достоверности данной информации в рамках сознания самого автора и (возможно) в рамках культуры.16 Что касается принципа «беспредпосылочности», традиционно (и отчасти справедливо) подвергавшегося критике, то он требует, как представляется, определенного прояснения. Говорить о необходимости полного устранения историком собственных объяснений и построений в ходе исследования вряд ли было бы корректно. Очевидным образом авторское начало проявляется в научном тексте независимо от воли и желания его создателя: отбор, компоновка и концептуализация материала неизбежно становятся той призмой, сквозь которую рассматриваются и представляются читателям изучаемые категории культуры - даже в том случае, когда определяющим стержнем исторического повествования оказывается воссоздаваемая логика современников. Полностью устранить собственные объяснения значит, по сути, устранить всякий исследовательский текст и осуществить публикацию источника (так как даже подробный пересказ текста является его модернизацией и - в определенной степени - моделью объяснения). Однако публикация памятника, в свою очередь, не приведет к пониманию заключенных в нем смыслов, поскольку они останутся скрытыми от читателя - представителя иной культуры без сопутствующих объяснений, данных историком. Сказанное, однако, отнюдь не означает, что всякие объяснения исследователя равноценны и практика понимания недостижима. Если понимать под беспредпосылочностью не полное устранение логики историка из создаваемого им текста (что, безусловно, невозможно и не нужно), а установку на редуцирование объяснительных моделей, внеположных изучаемой культуре, подавляющих имманентные смыслы памятника и подчиняющих себе авторскую логику, то этот принцип окажется лишь общей «идеальной целью», исходным основанием работ, направленных на реконструкцию источниковых смыслов. Без подобной установки любая «понимающая текстология» вряд ли будет осуществима.17 По мысли А.Ф. Лосева, «история есть самосознание, становящееся, то есть нарождающееся, зреющее и умирающее самосознание», выраженное в слове как «форме исторического бытия личности». История рождает не только картины фактов, но и слова о фактах, и именно здесь функционирует мифическое сознание автора, создателя источника. «Миф не есть историческое событие как таковое, но он всегда есть слово, - писал А.Ф. Лосев. - ...Кратко: миф есть в словах данная личностная история». Именно в мифе, выраженном словесно, проявляется личность человека прошлого во всем ее своеобразии, в нем историческое бытие «возведено до степени самосознания» (Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М., 1990. С. 534-535).18 Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры. М., 2002. С. 8. Отметим, что, осуществляя реконструкцию смысловых коллизий культуры, историк в некоторых случаях переходит к объяснению «реальных действий» исторических лиц через изученные системы представлений, не разделяя эти методологические практики, что очевидным образом увеличивает опасность противоречий в утверждениях. Ср., например, объяснения реальных мотивов работников, устроивших «кошачье побоище» - историк последовательно предлагает четыре по сути разные версии произошедшего (Там же. С. 114-119).19 Топос - общее место, устойчивая (традиционная) формула, повторяющийся элемент описания. Топосную природу может иметь мотив или образ, сюжет или идея. Признаком топоса, в определении Т.Р. Руди, является повторяемость и устойчивость (в диалектическом единстве с развитием), а также закрепленность за определенным элементом композиции (Руди Т.Р. Топика русских Житий (вопросы типологии) // Русская агиография: Исследования. Публикации. Полемика. СПб., 2005. С. 59-64). Последнее, впрочем, вряд ли можно причислить к базовым признакам топоса: в средневековой книжности устойчивые формулы воспроизводились в различных фрагментах композиции и присутствовали в источниках, совершенно разных по происхождению и жанру.20 Различные классификации цитат в древнерусских текстах: по способам введения в текст, выполняемым функциям (этикетные, коммуникативные, морально-дидактические) См., например: Герасимова Н.М. Поэтика «Жития» протопопа Аввакума. СПб., 1993. С. 11-12; 33-48; Она же. О поэтике цитат в «Житии» протопопа Аввакума // ТОДРЛ. Т. 48. СПб., 1993. С. 317; Двинятин Ф.Н. Традиционный текст в торжественных словах Кирилла Туровского // ГДЛ. Сб. 8. М., 1995. С. 83-85; Севастьянова С.К. Эпистолярное наследие патриарха Никона: Переписка с современниками: Исследование и тексты. М., 2007. С. 261-303 (там же см. перечень работ по теме, с. 299).21 Так, из известных мировых мыслителей ее разрабатывали: Ф.В. Шеллинг, В. Гумбольдт, А.А. Потебня, П.А. Флоренский, А.Ф. Лосев, К.-Г. Юнг, Э. Кассирер и другие (см.: Камчатное A.M. О символическом истолковании семантической эволюции слов ЛИЦЕ и ОБРАЗЪ // ГДЛ. Сб. 5. М., 1992. С. 285).22 Ковтун Л.С. Русская лексикография эпохи Средневековья. М.; Л., 1963. С. 160-161. Цит. по: Герасимова Н.М. Поэтика «Жития» протопопа Аввакума. С. 4-5. По словам В.В. Колесова, символ есть «свернутый миф», который необходимо раскрывать для «непосвященных» (Колесов В.В. Слово и дело: Из истории русских слов. СПб., 2004. С. 34-35).23 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. С. 72-73.24 См.: Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979. С. 162, 176-178.25 Аверинцев С.С. Символ // Краткая литературная энциклопедия. Т. 6. М., 1971. С. 826.26 Там же. С. 827.27 «Культурно-семиотический подход к истории предполагает апелляцию к внутренней точке зрения самих участников исторического процесса: значимым признается то, что является значимым с их точки зрения. Такой подход предполагает, в свою очередь, реконструкцию системы представлений, обусловливающих как восприятие тех или иных событий, так и реакцию на эти события» (Успенский Б.А. История и семиотика. С. 11).28 В последние столетия история Смуты XVII в. с достаточной периодичностью оказывалась в центре общественного (и вслед за этим научного) внимания. О всплеске интереса к событиям и лицам Смутного времени в конце XVIII - начале XIX в. (в связи с окончательным разделом Польши и противостоянием Наполеону) см.: Зорин А.Л. Кормя двуглавого орла... Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII - первой трети XIX века. М., 2004. С. 159-186. В начале XX в. появление многих исследовательских работ было вызвано празднованием 300-летия Дома Романовых (1913 г.). Последний по времени пик интереса к Смуте хронологически совпал с решением о введении в 2005 г. государственного праздника 4 Ноября (день освобождения Москвы от поляков, рассматриваемый, в частности, как День народного единства, «конец Смуты»; в дореволюционной России последнее связывалось с датой избрания на престол М.Ф. Романова). Из последних публикаций о Смутном времени см.: Кобзарева Е.И. Шведская оккупация Новгорода в период Смуты XVII века. М., 2005; Козача А.С. Земские соборы Смутного времени. М., 2004; Козляков В.Н. Смута в России: XVII в. М., 2007; Кретов А.В. Роль Русской православной церкви в освободительном движении в эпоху Смутного времени начала XVII века: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Н. Новг., 2000; Логинова А.С. Отражение самозванчества в русской публицистике первой трети XVII века // Россия и Запад: Проблемы истории и культуры: Сб. науч. трудов. Нижневартовск, 2003; Она же. Провинциальные «лжецаревичи» Смутного времени и отражение самозванничества в русской общественной мысли первой трети XVII века: Автореф. дис.... канд. ист. наук. Тюмень, 2004; Нефедов С.А., Даннинг Ч. К новой интерпретации социально-экономических предпосылок Смутного времени // Социальные трансформации в Российской истории: Докл. междунар. науч. конф. Екатеринбург, 2-3 июля 2004. Ек.; М., 2004: Флоря Б.Н. Польско-литовская интервенция в России и русское общество. М., 2005; Он же. О приговоре первого ополчения // Исторические записки. М., 2005. № 8 (126); и др.29 Перечислим ряд известных трудов, посвященных эпохе и отражающих общую эволюцию взглядов на природу Смуты в историографии: Буганов В.И. Крестьянские войны в России, ХVІІ-ХVIII вв. М., 1976; Бутурлин Д. История Смутного времени в России в начале XVII века: В 3 ч. СПб., 1839-1846; Валишевский К.Ф. Смутное время. СПб., 1911; Васенко П.Г. Смута ХVІ-ХVІІ века в Московском государстве и Нижнем Новгороде. СПб., 1912; Он же. Бояре Романовы и воцарение Михаила Федоровича. СПб., 1913; Он же. Общественное разложение в Смутное время // Русское прошлое. Т. 5. Пг.; М., 1923; Готье Ю.В. Смутное время: Очерк истории революционных движений начала XVII столетия. М., 1921; Зимин А.А. В канун грозных потрясений: Предпосылки первой крестьянской войны в России. М., 1986; Корецкий В.И. Формирование крепостного права и первая крестьянская война в России. М., 1975; Костомаров Н.И. Смутное время в Московском государстве. СПб., 1904 (впервые опубликовано в 1866 г.); Павлов А.П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове (1584-1605 гг.). СПб., 1992; Платонов С.Ф. Борис Годунов. Пг., 1921; Он же. Очерки по истории смуты в Московском государстве ХVІ-ХVІІ вв.: Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время. СПб., 1899; Он же. Смутное время: Очерк истории внутреннего кризиса и общественной борьбы в Московском государстве XVI и XVII вв. Пб., 1923; Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1978; Он же. Василий Шуйский. М., 2002; Он же. Россия в начале XVII века. «Смута». М., 1988; Он же. Смута в России в начале XVII века. Иван Болотников. Л., 1988; Он же. Три Лжедмитрия. М., 2003; Смирнов И.И. Восстание Болотникова 1606-1607. М., 1951; Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в.: Казачество на переломе истории. М., 1990; Он же. Труды по истории государева двора в России ХVІ-ХVІІ вв. М., 2004; Тихомиров М.Н. Классовая борьба в России XVII в. М., 1969; Тюменцев И.О. Смута в России в начале XVII столетия: Движение Лжедмитрия. Волгоград, 1999; Ульяновский В.И. Смутное время. М.,2006; Фирсов Н.Н. Крестьянская революция на Руси в начале XVII века. М., 1927; Dunning Ch.S.L. Russia's First Civil War: The Time of Troubles and the Founding of the Romanov Dynasty. University Park, 2001; Perrie M. Pretenders and popular monarchism in early modern Russia. Cambridge, 1995. См. также обзор историографии: Dunning Ch.S.L. Crisis, Conjuncture, and the Causes of the Time of Troubles // Harvard Ukrainian Studies. Cambridge (Mass.), 1995. Vol. 19. P. 97-119.30 Каждый том включал в качестве приложений грамоты Смутного времени; их публикации в соответствующих томах собраний древних актов (СГГД, АН, ААЭ) происходили несколько ранее.31 См. подробнее: Лисейцев Д.В. Смутное время: происхождение, содержание и хронологические рамки понятия // Сб. РИО. Т. 8 (156). М., 2003. С. 318-319.32 Практически в одно время с выходом книги Д. Бутурлина была издана работа Д.П. Голохвастова «Замечания об осаде Троице-Сергиева монастыря 1608-1610 гг. и описание оной историками XVII, XVIII и XIX столетий» (М., 1842), дополненная через два года ответом на появившиеся рецензии. Помимо источниковедческих аспектов (см. ниже) в завязавшейся дискуссии особое место занимал вопрос о личности автора и объективности сообщаемых им сведений: Д.П. Голохвастов считал Палицына ловким общественным деятелем, «Историю» - памятником «не вполне надежным», «духовно-исторической эпопеей», не преследующей цели «объективного летописания»; А.В. Горский возражал, что Палицын все же стремился передать «чистую истину» (спор был продолжен И.Е. Забелиным и Н.И. Костомаровым). С.И. Кедров впоследствии стремился реабилитировать троицкого келаря как героя Смуты, утверждая, что «История» - «искренний и правдивый памятник», хот