Смута в культуре Средневековой Руси — страница 75 из 81

место в Средние века. Так, в Послании неизвестному другу Максим Грек говорил о том, что во время Второго пришествия воскреснут все - одни для погибели, другие для вечной жизни; грешники изыдут при этом из ада и вернутся туда же после Суда, «где убо противословие сице вся суть? Да не будет»37. В подобных описаниях возможное противоречие выявляется не историком, а современником эпохи. Однако противоречие проявляется отнюдь не в области бессознательного: оно прямо фиксируется автором как возможное и логично снимается в рамках того же описания.Как видим, многие случаи, когда в письменных (и изобразительных) источниках Средневековья отмечались «парадоксы», оказываются не столь однозначными. Объективация противоречий через психоаналитические теории вряд ли приводит здесь к позитивным результатам. Эта необычная проблема со своей стороны подтверждает достаточно тривиальную мысль - о том, что раскрыть феномен иной культуры возможно лишь благодаря реконструкции объяснительных систем, актуальных для исторической эпохи38.

1 Лурье Я.С. Россия древняя и Россия новая. СПб., 1997. С. 16-17.2 Там же.3 Ср.: «Мне представляется, что постановка вопроса об особом характере мышления средневекового человека вообще неправомерна: мышление у человека во все века было в целом тем же. Менялось не мышление, а мировоззрение, политические взгляды, формы художественного видения, эстетические вкусы» (Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979. С. 68).4 Представление о том, что «понимание невозможно», стало крайне популярным в конце XX в. Общая критика методологии «понимания» как особой исследовательской практики гуманитарных наук распадается на две части. Первая связана с теоретическими установками постмодернизма, принятыми философской герменевтикой (П. Рикёр, Х.-Г. Гадамер), и восходит к постхайдеггеровской эволюции феноменологии. Герменевтическая практика постмодерна основывается на представлении об изначальной многозначности высказываний, множественных смыслах символа, что соответствует общему развитию постструктуралистической мысли. Основания для этой концепции дает помимо прочего разработка теорий Маркса, Ницше и Фрейда о «ложности» сознания (См.: Рикёр П. Указ. соч. С. 16-17, 27). Во многих случаях подобная исследовательская практика требует освобождения от «предрассудков», связанных с представлением о том, что человеческое сознание способно продуцировать самодостаточные смыслы (Рикёр П. Указ. соч. С. 30-31. О характерной для постмодернизма концепции «теоретического антигуманизма» см.: Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия. М., 1998. С. 42). Очевидно, однако, что подобный исследовательский подход (вопреки мнению его сторонников) является в большей степени идеологическим, нежели представляющим некую «истину» о культуре и человеке. Вторая часть критики связана с анализом «понимающих» методов, обоснованных в науке конца XIX - начала XX в. (в рамках неогегельянства, неокантианства, «традиционной» герменевтики). Многие из них развивались в русле акселиологического направления, предполагающего систематизацию реконструированных фактов на основании общих понятий, идеальных ценностей, неизменных психологических актов и т. д. (ср., например, у Г. Риккерта, М. Вебера). «Традиционная» герменевтика, в свою очередь, обосновала своеобразную процедуру «вчувствования» во внутренний мир автора: с ее помощью предлагалось понять человека прошлого лучше, чем он понимал себя сам (Шлейермахер, Дильтей). Подобные стратегии не раз становились предметом критики. Тем не менее проблему понимания текста через реконструкцию авторских объяснений вряд ли следует бесперспективно сводить к данным методологиям. (Ср. известную книгу Поля Вена, где на новом этапе обосновывается разделение наук на номотетические и идеографические и отрицается возможность каких-либо понимающих методов: Вен П. Как пишут историю: Опыт эпистемологии. М., 2003. С. 195, 201-203.)5 ПЛДР. XVII век. Кн. 1. М., 1988. С. 502-511.6 См.: Шунков А.В. «Повесть о преставлении патриарха Иосифа» царя Алексея Михайловича как литературный памятник: Стиль повести // Традиция и литературный процесс. Новосибирск, 1999. С. 176-185. Ср. комментарии к изданию памятника С.А. Семячко (ПЛДР. XVII в. Кн. 1. С. 666).7 См., например: Древнерусские патерики. С. 22-23, 32, 72, 76, 86-87; Молдован A.M. Указ. соч. С. 262, 318, 342; Слово о Житии великого князя Дмитрия Ивановича // БЛДР. Т. 6. С. 216; Житие Кирилла Белозерского // Там же. Т. 7. С. 190, 192; Рассказ о смерти Пафнутия Боровского // Там же. С. 278, 280, 282; Повесть о болезни и смерти Василия III // Там же. Т. 10. С. 44. Ср.: Пигин А.В. Волоколамские произведения XVI в. о смерти // Дергачевские чтения - 2000: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. Екатеринбург, 2001. С. 167-171; Он же. Видения потустороннего мира в русской рукописной книжности. СПб., 2006. С. 84-87. См. также: Панченко A.M., Успенский Б.А. Указ. соч. С. 69.8 См.: Кротов М.Г. Послание царя Алексея Михайловича о смерти патриарха Иосифа (этюд из исторической психологии) // ГДЛ. Сб. 2: XVI - начало XVII в. М., 1989. С. 149-178.9 ПЛДР. XVII в. Кн. 1. С. 503-504.10 И.Л. Андреев полагает, что в данном случае Алексей Михайлович обратился к описаниям посмертного суда, содержащимся в Измарагде (см.: Андреев И.Л. Указ. соч. С. 186).11 ПЛДР. XVII в. Кн. 1. С 507-510. Последние мотивы (то, что «нежид» прекратил течь лишь после церковной службы, и то, что похороны проводились без звона из-за овладевшего людьми страха) М.Г. Кротов не выделял в числе основных элементов осуждения.12 По мнению М.Г. Кротова, произведение ближе всего к памфлету, описания крайне саркастичны, Алексей Михайлович показал себя как «читатель Средневековья и писатель Нового времени» (Кротов М.Г. Указ. соч. С. 178).13 Шунков А.В. Указ. соч. С. 182.14 См.: Гуревич А.Я. «Время вывихнулось»: поругание умершего правителя // Одиссей. Человек в истории. М., 2003. С. 234; Он же. От истории ментальностей к историческому синтезу. С. 19.15 Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы... С. 125,355. Идея о немедленном посмертном разделении праведников и грешников, ожидающих Страшного суда в раю или в аду, отражена во многих средневековых изображениях. Представление было описано историком (Там же. С. 109).16 Там же. С. 125.17 Там же. С. 129.18 Там же. С. 128.19 Там же. С. 129.20 Там же. С. 124.21 Там же. С. 129-130.22 Там же.23 Примечательно, что борьба с глобальной объяснительной теорией марксизма осуществлялась в работах ряда историков-«анналистов» путем «замены идеологем»: историк не должен нарушать «верную марксистскую стратегию» исследования, «которая имеет целью изучать объективные императивы, управляющие мыслями и поступками» (Шартье Р. Одна четверть свободы, три четверти детерминизма... С. 42-43. Ср.: Гуревич А.Я. От истории ментальностей к историческому синтезу. С. 21, 26). Отметим, что как марксизм, так и фрейдизм, по мнению К. Поппера, оказываются псевдонауками, базовые установки которых не подлежат фальсификации (см.: Савельева И.М., Полетаев А.В. Указ. соч. С. 279). Представление о гегемонии тех или иных «объективных» бессознательных императивов над сознанием человека было крайне популярно в XX в. Лидирующими «надсознательными» системами на протяжении столетия оказывались отчужденные силы рынка, «неантропная действительность подсознания» и неконтролируемая стихия языка, которые в конце века зачастую связывались в единое целое (См., например: Пигалев А.И. Указ. соч. С. 63). В.И. Молчанов остроумно описывал специфическую позицию сторонников теории «ложного» сознания, возомнившего, что оно свободно, но на деле встроенного в систему внеположных ему отношений и обусловленного ими: «При этом подразумевается, что они-то, авторы этой фразы, знают, ибо парят над сознанием, что эта автономия иллюзорна, ибо они, авторы, представляют не точку зрения (!) сознания, а общественного бытия, практики и т. д.» (см.: Молчанов В.И. Различение и опыт: феноменология неагрессивного сознания. М., 2004. С. 43).24 Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы... С. 6.25 См., например: Бенчев И. Указ. соч. С. 179. Ср. также в гл. 4 о противоречиях, выделявшихся во «Временнике» Тимофеева.26 См.: Гуревич А.Я. «Время вывихнулось»... С. 236, 238-239.27 См.: Бойцов М.А. «Вывихи времен» и сопротивление источников: Ответ А.Я. Гуревичу // Одиссей. Человек в истории. М., 2003. С. 241-250. Историк отметил, что в памятниках обнаруживается настолько мало материала, способного в чем-либо подкрепить построения Гуревича, что остается лишь «завидовать» известному специалисту, уверенному в правоте своих выводов. Указывая на отсутствие упоминаний о мистическом (или прагматическом) ужасе, охватывавшем грабителей, критик остроумно подчеркивал субъективность приведенной гипотезы. Смерть государя «порождала невыносимую ситуацию, когда время оказывалось разорванным и аннигилированным», - утверждал Гуревич. «Возможно, действительно порождала, - комментировал критик, - а возможно, и нет» (Там же. С. 248).28 А.Я. Гуревич прямо отмечал, что любые толкования историков не могут выйти за пределы гипотез и предположений (см.: Гуревич А.Я. «Время вывихнулось»... С. 226-227,238; Он же. Конец света или карнавал? Ответ М.А. Бойцову // Одиссей. Человек в истории. М., 2003. С. 254).29 См.: Гуревич А.Я. Историк и история: К 70-летию Юрия Львовича Бессмертного // Одиссей. Человек в истории. 1993. М., 1994. С. 216; Он же. Исторический синтез. С. 60, 219.30 Подобная стратегия представлялась настолько верной самому А.Я. Гуревичу, что он не считал нужным прислушаться к замечаниям оппонентов: называя критику М.А. Бойцова несправедливой, историк приводил новое доказательство «по аналогии» - на этот раз с «дикарями тихоокеанских островов», завершая ответ простой констатацией: «Мой караван будет продолжать свой путь» (Гуревич А.Я. Конец света или карнавал? С. 252-255).31 Гуревич А.Я. «Время вывихнулось»... С. 236.32 «Неподкупного» Судию, как называли Христа древнерусские книжники.33 См. подробнее экскурс 2.34 Кочетков И.А. Слово и изображение в житийной иконе // ТОДРЛ. Т. 24. Л., 1969. С. 161.35 Так называемый извод «Облачное Успение», или «Успение на облаках». Об источниках и иконографии Успения см.: Буслаев Ф.И. Общие понятия о русской иконописи // Буслаев Ф.И. Сочинения. Т. 1: Сочинения по археологии и истории искусства. СПб., 1908. С. 141; Антонова В.П., Мнева Н.Е. Указ. соч. Т. 1: XI - начало XVI века. М., 1963. С. 73-75; Игнашина Е.В., Комарова Ю.Б. Русская икона ХІ-ХІХ веков в собрании Новгородского музея: Путевод. по экспозиции. М., 2004. С. 36; Бенчев И. Указ. соч. С. 168-170. Ср. также икону «Битва новгородцев с суздальцами», где войско суздальцев представлено одновременно нападающим (спереди) и отступающим (сзади). См. ил. 16, 17.36 Примеры см., например: Успенский Б А. Семиотика искусства: Поэтика композиции. Семиотика иконы. Статьи об искусстве. М., 2005. Ил. 40-45.37 Сочинения преподобного Максима Грека. Ч. 3. С. 6.38 Как представляется, подобная стратегия дает при этом возможность преодолеть ряд трудностей, характерных для исторической мысли второй половины XX в. (см., например: Про А. Двенадцать уроков по истории. М., 2000. С. 8-9; Филюшкин А.И. Произошла ли методологическая революция... С. 59-68; Юрганов А.Л. Источниковедение культуры... № 3. С. 57; Данилевский И.Н. Повесть временных лет: герменевтические основы источниковедения летописных текстов. М., 2004. С. 4-19; Гуревич А.Я. О кризисе современной исторической науки // Гуревич А.Я. История - нескончаемый спор. М., 2005. С. 427-455).