ице Ирине Федоровне. «Большая милостыня» в «тысячу рублев», присланная с казначеем боярином Семеном Никитичем Годуновым 9 февраля 1604 года, должна была пойти «на церковное и монастырское строенье». Отдельно, как и в прошлые голодные годы, давались «милостинные деньги» на раздачу старицам.
Война с «царевичем» Дмитрием
В начале 1604 года до Москвы стали доходить слухи о появлении в Речи Посполитой какого-то человека, называющего себя именем царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного. Находясь тогда под покровительством православных магнатов князей Вишневецких, самозванец обращался за поддержкой в Запорожскую сечь, призывая казаков к походу в Московское государство. Король Сигизмунд III, заинтересовался этим «московитом», но, на всякий случай, запретил продажу оружия в Сечь. Царь Борис Годунов, испытал, вероятно, более сильные чувства при чтении «довода» своего агента в Чернигове купца Семена Волковского-Овсяного, сообщавшего 2–7 февраля 1604 года о том, что человек, назвавшийся именем царевича Дмитрия, обещал выдать жалованье запорожским казакам «Как, кажет, мене на Путивль насадите», а они обещали «провадити» его «до Москвы»[128].
Все это было неприятно царю Борису, но пока не было таким серьезным, как станет позднее. Появление «царевича» в землях князей Вишневецких логично укладывалось в старый конфликт с ними по поводу некоторых пограничных сел, сожженных по приказу Бориса Годунова. Видимо от своего агента царь Борис узнал и другие, биографические детали о человеке, выдававшем себя за царевича: что это бывший чернец, служивший у патриарха Иова в Чудовом монастыре. О своей службе у патриарха самозванец хвастался открыто и не скрывал имени Григория Отрепьева, под которым его знали в Москве. Знали об этом его спутники — Варлаам Яцкий и Мисаил Повадин, ушедшие вместе с ним весной 1602 года на богомолье к Святой земле. Вряд ли, вслед за официальной трактовкой истории самозванца в царствование Годунова, стоит называть их «пособниками» самозванца[129]. Они были из тех, кого Лжедмитрий очень часто использовал в своих интересах. Конечной целью предполагаемого паломничества, как свидетельствовал позднее со слов чернеца Григория Варлаам Яцкий, был Иерусалим: «Да он же мне говорил, да жив в Печерском монастыри пойдем до святаго града Иерусалима, до Воскресения Господня и до гроба Господня». Все это очень хорошо отвечало новой духовной программе Московского государства при Борисе Годунове. Но путешествие закончилось в землях Речи Посполитой. Сначала Григорий Отрепьев свободно ходил по Киеву, заходил в иконные лавки и жил в Киево-Печерском монастыре, приютившем монахов-крылошан (певших на клиросе). Потом он неудачно, в болезни, попытался объявить себя «царевичем». Настоятель монастыря, не поверив его речам, справедливо казавшимся постороннему человеку сумасшедшими, поскорее выпроводил чернеца Григория. Не удалось Григорию Отрепьеву пробиться, как он того хотел, к князю Константину Острожскому. Гайдуки из свиты киевского воеводы вытолкали взашей назойливого просителя. Тогда чернец Григорий и его спутники разделились. Одному скоро достанется всемирная слава, другому — Варлааму Яцкому, подавшему свой «Извет», из которого мы знаем основные детали ухода Григория Отрепьева в Литву[130], слава мирская, а третьему, простаку Мисаилу Повадину — одни неприятности из-за опасного знакомства с будущим самозваным царем Дмитрием Ивановичем.
Узнать о том, как воспринял царь Борис Годунов известие о «воскрешении» царевича Дмитрия важно для психологической картины этого давнего дела. Сотни глаз следили за царем, пытаясь узнать, не чувствует ли он здесь свою вину. И кажется, Борис дал повод для таких разговоров. Позднее, при царе Василии Шуйском даже русские дипломаты будут уверенно говорить: «А про царевича Дмитрея всем известно, что он убит на Углече, по Борисову веленью Годунова»[131]. Но как родилась такая уверенность? Со слов датского посла из свиты несчастного королевича Иоганна известно, что царь Борис после его смерти сильно сокрушался и публично поминал свой грех, видя в случившемся Божье наказание. Не было ли и здесь, при любви царя Бориса Годунова к публичным жестам, тоже чего-нибудь подобного?
Источники, враждебные царю Борису Годунову, пишут о сильной кручине царя Бориса, напавшей на него по получении известия о появления царевича в Литве. Как всегда не пропустил возможности уличить Бориса Годунова «Новый летописец», посвятив этому специальную статью «О том же Гришке Отрепьеве, како весть прииде из Литвы». Автор летописи записал: «Прииде же весть ко царю Борису, яко объявися в Литве царевич Дмитрей. Царь же Борис ужастен бысть». Далее описаны меры, принятые гневающимся самодержцем: заставы по литовскому рубежу, посылка «лазушника в Литву проведывать, хто есть он». Но сведения, полученные от агента, немного успокоили царя Бориса. В Москве узнали Григория Отрепьева, поэтому царь «о том посмеяся, ведая он то, что хотел его сослать на Соловки в заточение»[132]. Эту деталь со ссылкой позднее будет повторять патриарх Иов, более того, он ссылался даже на определение церковного собора, осудившего чернеца Григория «за ересь и чернокнижное звездовство». Патриарх Иов более точно свидетельствовал, что речь шла о ссылке «на Белоозеро в Каменный монастырь в турму на смерть»[133]. Кстати, заметим, как легко в сознании даже высшего церковного иерарха тогда соседствовали ссылка в тюрьму и смертная казнь. Немедленно был разыскан родственник Григория Отрепьева, происходившего из рода галичских детей боярских. Это был его родной дядя Смирной Отрепьев. «Новый летописец» пишет, что его послали с посольством в Литву «обличати» племянника, но это не помогло, и царь Борис вынужден был двинуть «к Литовскому рубежу воевод своих со многою ратью»[134].
Это слишком краткая и намеренно упрощенная канва событий. От времени получения в Московском государстве первых известий о появлении самозванца, до момента перехода вооруженным отрядом царевича Дмитрия границы двух государств в сентябре 1604 года произошло немало событий. Их внимательный разбор показывает, что царь Борис Годунов отнюдь не терял самообладания, а принимал самые разнообразные меры. Вряд ли царь Борис верил в возможность потери трона, в оценке действий того периода на нас влияет знание последующей истории. На самом деле, главными были дипломатические последствия появления царевича. Царь Борис Годунов, сам оказывавший поддержку шведскому королевичу, жившему на уделе в Угличе, прекрасно понимал, как можно пустить в ход такую козырную карту в дипломатической игре. Но, конечно, русский царь и не думал снаряжать войско шведскому королевичу, чтобы тот добывал свой трон. Не ждал он подобных действий в поддержке выдуманного московского царевича и от своего визави в Речи Посполитой — короля Сигизмунда III.
У христианского мира, разделенного на католиков, православных и протестантов была своя задача борьбы с угрозой турецкого вторжения. Русское государство давно боролось с форпостом османов на востоке — Крымским ханством, угрожавшим попеременно то «Москве», то «Литве». В этой борьбе у Московского государства и Речи Посполитой был один, признанный враждующими сторонами, союзник, руководитель и арбитр — император Священной римской империи. Рим — Прага — Краков — Москва — Бахчисарай — Константинополь — таковы были самые «горячие» дипломатические маршруты в контактах Запада и Востока Европы. Дело царевича, а затем и царя Дмитрия Ивановича всюду оставило заметный след на этом пути.
В середине мая 1604 года в Москве стали готовиться к столкновению с крымским ханством. О серьезности таких приготовлений говорит многое. В конце 1603 — начале 1604 года очень заметна дипломатическая активность, связанная с обменом посольствами с крымским царем, Персией (Кизылбашами), Англией, грузинскими царствами. Царь Борис послал своих воевод на Кавказ «воевать Шевкалы»[135]. Очень скоро последовал «адекватный ответ», и сторожи на границах стали замечать крупные татарские разъезды, обычно появлявшиеся перед набегом: «а татаровя конны и цветны и ходят резвым делом одвуконь; а чаят их от больших людей». Потом и отправленные в Крым послы — князь Федор Барятинский и дьяк Дорофей Бохин, подтвердили, «что крымской царь Казы-Гирей на своей правде, на чом шерть дал, не устоял, розорвал з государем царем и великим князем Борисом Федоровичем всеа Русии, вперед в миру быть не хочет, а хочит идти на государевы царевы и великого князя Бориса Федоровича всеа Русии украины»[136]. За этим последовал созыв земского собора (первого после избирательной кампании 1598 года), принявшего решение о войне с Крымом[137]. Царь Борис Годунов снова был готов отправиться во главе войска воевать «против недруга своего крымского царя Казы-Гирея». Начались масштабные приготовления к войне, включавшие составление росписей войска, наряда и обоза, полковые смотры, верстание новиков, набор казаков на службу. В Серпухове просматривали заготовленные для артиллерии («наряда») «зелье, и свинец, и ядра, и всякие пушечные запасы». Специальные воеводы и головы были отправлены на оборонительную Засечную черту в калужских, тульских и рязанских землях «засек дозирати и делати». И внезапно, по вестям всего одного выходца-полонянника (татарина из Свияжского уезда), бежавшего из плена в Крыму и рассказавшего 30 мая 1604 года в Москве, «что крымскому царю на се лето на государевы… украйны не бывать», все приготовления отменили. Как лаконично сообщают разрядные книги, царь Борис Годунов «по тем вестем поход свой государев отложил»