, ему, наверное, на минуту показалось, что все самое страшное позади. Одно омрачало победу — тяжелое ранение главы годуновской рати боярина князя Федора Ивановича Мстиславского («по голове ранили во многих местех»). Утешить и наградить его и других воевод — участников сражения под Новгород-Северским были немедленно посланы от Годунова специальные посланники, раздавшие золотые наградные монеты, которые можно было носить как медаль.
Чашник Никита Дмитриевич Вельяминов по воинскому ритуалу поощрения отличившихся воевод, должен был произнести речь и передать «жалованное слово» царя Бориса Годунова. Текст слова сохранился в разрядных книгах, князя Федора Ивановича Мстиславского велено было «о здоровье спросить», что было признаком высшей государевой милости (в свое время свита датского королевича так и не разобралась, зачем так часто с этим вопросом приходили к умирающему царские бояре). К первому царскому боярину обращались особенно торжественно, с почетным прибавлением «осу» к его имени: «Князь Федор осу Иванович!». Царь Борис Годунов и царевич Федор Борисович извещали, что им стало известно о происшедшем бое и ранении боярина, и для лечения присылали «дохтура Ягана да оптекаря Петра Долаврина». Борьба с самозванцем рассматривалась не просто как доблесть верной службы царю, а как победа православия: «И ты то зделал, боярин наш князь Федор Иванович, паметуючи Бога и крестное целованье, что еси пролил кровь свою за Бога и за Пречистую Богородицу, крепкую нашу помощницу, и за великих чюдотворец, и за святыя Божия церкви, и за нас, и за всех православных християн». Боярина князя Федора Ивановича Мстиславского обнадеживали, что еще большая слава его ожидает в Москве, когда он увидит «царские очи»: «и мы тебя за твою прямую службу пожалуем великим своим жалованьем, чево у тебя на уме нет». Большой почести и наград удостоились рядовые участники сражения под Новгород-Северским, которых тоже пожаловали и «велели… о здоровье спросить». А вот второй воевода боярин князь Дмитрий Иванович Шуйский уже не удостоился такой чести, ему было велено только «поклонитца». Причина состояла в том, что боярин Шуйский ничего не сообщил о сражении в Москву. Царь Борис Годунов выговаривал ему за это: «И вы то делаете не гораздо, и вам бы к нам о том отписать вскоре подлинно».
Дело, конечно, было не в забывчивости боярина и воеводы князя Дмитрия Ивановича Шуйского. Царь Борис Годунов выдал желаемое за действительное и поторопился с высшей оценкой действий своей армии под Новгород-Северским. Потом «Новый летописец» даже запишет, что «под Новым же городком бысть бой, и гневом Божиим руских людей побили»[157]. В своем донесении боярину князю Дмитрию Ивановичу Шуйскому пришлось бы рассказать, не только о ранении боярина Мстиславского, но еще и о том, что войско потеряло свое главное знамя. Оно стало добычей войска самозванца, и еще неизвестно, как бы на это отреагировал царь Борис Годунов (предвидя это, воеводы вели переговоры, чтобы выкупить его, но в торг по поводу знамени вмешался случай). Богатый трофей — шитое золотом знамя с собольей ферязью, лишь перессорил польских и русских сторонников самозванца. Они понесли тяжелые потери, по свидетельству Станислава Борши, под Новгород-Северским осталось три братских могилы с телами его сторонников, в день похорон самозванец не мог сдержать слез. Если кто и надеялся, что все само упадет в руки, как предсказывал «царевич», набирая свою армию, теперь должен был прозреть. Наступило 1 января 1605 года — время в которое польское «рыцарство», сопровождавшее самозванца, должно было получить заслуженное жалованье за первый срок своей службы. Лжедмитрий не хотел расставаться с тяжело добытой казной, которая еще могла понадобиться в будущем. Шляхтичи требовали денег и грозили, в противном случае, немедленно возвратиться в Речь Посполитую: «Если не дашь денег, то сейчас идем назад в Польшу», потом уже без всякого уважения кричали ему «ей-ей, ты будешь на коле»[158].
Неожиданный удар нанес «гетман» и будущий тесть. Отговариваясь нездоровьем и тем, что ему нужно ехать на открытие сейма в Варшаву, сандомирский воевода Юрий Мнишек уехал, оставив самозваного царевича на произвол судьбы. Вслед за ним последовала, как писал участник событий Станислав Борша, «большая часть рыцарства». Самозванец бросался «крыжем», то есть падал с распростертыми руками, чтобы остановить уходящих шляхтичей, но все было напрасно. Кстати, главный трофей — знамя боярина Мстиславского — тоже оказался у пана воеводы. Много лет спустя в монастырском архиве самборских бернардинов о. Павел Пирлинг нашел сведения о вкладе туда «золотого» московского знамени воеводою Юрием Мнишком в 1605 году[159]. Значит, воевода поспешил освободиться от этого трофея и связанных с ним воспоминаний.
Спасло дело «царевича Дмитрия» то, что уже взошла буря от посеянного им ветра «прелестных» писем. Еще находясь в Киеве на пути в Московское государство, он отправил свой «лист» самому Борису Годунову. Если верна копия этого письма, опять входящая в число вызывающих подозрение «татищевских известий», то самозванец предъявил миру большой перечень годуновских преступлений. Путь к похищению царства Борисом Годуновым был усеян самыми кровавыми делами: расправа с политическими противниками, покушение на его, царевича Дмитрия Ивановича жизнь, спасенную доктором Симеоном, поджоги и наведение крымского хана на Москву, ослепление царя Симеона Бекбулатовича, и, уже по воцарении, проявленная жестокость к Романовым, Черкасским и Шуйским[160]. В общем-то ничего нового, по сравнению с тем, о чем и так уже многие говорили в Московском государстве, но собранные вместе или даже по отдельности, эти обвинения, высказанные «прирожденным» царевичем, должны были произвести впечатление. Эти отравленные ядом политических страстей стрелы соблазнили не одну нестойкую душу, они проникли на страницы современных летописей и сказаний, заставили историографов призывать людей к гражданскому осуждению злодейств царя Бориса. Самым же первым их следствием стали измены в Северских городах. К самозванцу потянулись его новые сторонники, по примеру Чернигова на сторону царевича Дмитрия перешел Путивль. Об этом тоже упоминал «Новый летописец», рассказывая о «времени» (отсюда — временщик, фаворит), наступившем для будущего главного боярина самозванца князя Василия Рубца Михайловича Мосальского: «Тако жив Путимле окаянной князь Василей Рубец Масалской да дьяк Богдан Сутупов здумаше также, околничево Михаила Салтыкова поимаше, а к нему послаша с повинною. Той же Гришка нача тово князь Василья жаловать: тако ж никому таково времени не было, что ему»[161].
Создалась необычная ситуация: пока самозванец терпел тяжелые поражения от преследовавших его царских воевод, Северские города сдавались от одного упоминания имени самозванца, их жители своими руками вязали царских воевод, без принуждения присягали на верность царевичу Дмитрию, слали ему посольства, дары и казну. Не справившись с неприступным Новгород-Северским, Лжедмитрий принял месяц спустя бой «в селе Добрыничах под острожком под Чемлижом». Правительственную армию, после ранения боярина князя Федора Ивановича Мстиславского, возглавил с 1 января другой боярин князь Василий Иванович Шуйский. Он оказался более удачливым полководцем, чем его младший брат, князь Дмитрий. Хотя к моменту битвы при Добрыничах боярин Мстиславский был уже в строю. Царь Борис Годунов вместе с царевичем Федором Борисовичем в это время усиленно молился в Троице-Сергиевом монастыре. Казалось, сама умершая царица Ирина Годунова оказала небесное заступничество, так как, судя по разрядам, добрыничское сражение произошло на память святой мученицы Ирины 20 января 1605 года. Участник этой битвы капитан Жак Маржерет описал бегство польских и русских сторонников самозванца: «пять или шесть тысяч всадников преследовали их более семи или восьми верст. Дмитрий потерял почти всю свою пехоту, пятнадцать знамен и штандартов, тридцать пушек и пять или шесть тысяч человек убитыми, не считая пленных, из которых все, оказавшиеся русскими, были повешены среди армии, другие со знаменами и штандартами, трубами и барабанами были с триумфом уведены в город Москву»[162]. Во время сражения сам Дмитрий едва не погиб, лошадь под ним была подстрелена, и его спас от смерти князь Василий Рубец Мосальский, оба они ускакали на одной лошади от погони. На месте осталось копье самозванца, ставшее трофеем царского войска: «копье было позолочено и снабжено тремя белыми перьями и было довольно тяжело»[163]. Приехавшего с известием («сеунчом») об этой победе в Троице-Сергиев монастырь Михаила Борисовича Шеина (тоже спасшего от гибели своего воеводу) царь Борис Годунов на радостях пожаловал в Думу чином окольничего. По словам «Нового летописца», царь «слышав же такую на врагов победу, рад бысть и нача пети молебная». Понимая значение публичных демонстраций, Борис Годунов показывал в Москве пленных поляков и в начале февраля 1605 года торжественно принимал в Москве героя новгород-северских боев Петра Федоровича Басманова[164].
Самозванец бежал в присягнувший ему Путивль, откуда к нему в начале его похода в Северскую землю приехал князь Василий Рубец Мосальский. У Путивля было одно важное преимущество перед остальными городами в Северской земле — это была единственная укрепленная каменная крепость. Поэтому стратегически выбор для отдыха изрядно потрепанной в боях армии самозванца был верен. «Царевич» уже не дерзал, как в начале своей кампании, осаждать другие города и крепости. Да этого, как говорилось, и не нужно было: сами приходили и сами все отдавали. Дьяк Богдан Сутупов, например, одним из первых сдал Лжедмитрию казну, посланную царем Борисом Годуновым на жалованье северским городам. Территория, контролируемая сторонниками царевича Дмитрия, расширилась из «Северы» на Украинные города. К числу «добивших челом» самозванцу мест относились Рыльск, Царев город, Белгород, Оскол, Валуйки, Курск. У царских воевод оставался выбор — идти преследовать самозванца и осадить стены Путивльской крепости или понемногу вычищать «измену» из мятежных городов. Похоже, что они выбрали последнее, но столкнулись с ожесточенным сопротивлением людей, уверенных, что воюют за настоящего царевича Дмитрия. Летописец описал подобные бои рати князя Федора Ивановича Мстиславского под Рыльском: «в Рыльске же сидеша изменники князь Григорей Роща Долгорукой да Яков Змеев и стреляху з города из наряду по полкам, но блиско к городу не припускаху, а то и вопияху, яко «стоим за прироженного государя». Гражданская война не достигла еще той степени ожесточения, как это будет позднее.