[310]. Таким образом, очень быстро выяснилась цена «крестоцеловальной записи», данной народу при наречении Шуйского на царство. Следующим, стремительным ходом Василия Шуйского стала отправка в Речь Посполитую посольства князя Григория Константиновича Волконского и дьяка Андрея Иванова. Они должны были известить Сигизмунда III об избрании царя Василия Шуйского и договориться о судьбе задержанных в Москве поляков и литовцев.
Главным же событием тех дней стало венчание Василия Шуйского на царство в Успенском соборе в Кремле, произошедшее уже в воскресенье 1 июня 1606 года. Сохранился «Чин венчания» царя Василия Шуйского, в нем первенствующая роль отведена по старшинству иерархии новгородскому митрополиту Исидору, еще два митрополита — ростовский и крутицкий должны были помогать ему во время службы. Но известно, что ростовский митрополит Филарет привез мощи царевича Дмитрия в Москву 3 июня 1606 года и, значит, венчание на царство Василия Шуйского произошло без него. Не присутствовал в Успенском соборе в день венчания царя казанский митрополит и будущий патриарх Гермоген, его имя даже не названо в «Чине венчания». Митрополит Гермоген просто не успел по отдаленности Казани приехать в Москву, хотя именно ему «Новый летописец» приписал поставление царя Василия Шуйского на царство. Конечно, это должен был сделать нареченный патриарх Филарет, но тогда из-за недоверия царя Василия Шуйского ему не пришлось ни стать патриархом, ни участвовать в церемонии царского венчания[311].
3 июня 1606 года в Москве «со кресты, за Каменным городом» встречали процессию с телом царевича Дмитрия, прибывшую из Углича. Вместе с гробом царевича Дмитрия было привезено «писмо», подтверждавшее случаи исцеления и все шло к его канонизации. В Архангельском соборе в Кремле состоялось перенесение мощей, а царица-инокиня Марфа Федоровна просила прощения у царя Василия Шуйского, освященного собора и всех людей в том, что она лгала им: «а большее всего виноватее перед новым мучеником, перед сыном своим царевичем Дмитреем: терпела вору ростриге, явному злому еретику и чернокнижнику, не объявила его долго». Объяснение было бесхитростным и откровенным: «а делалось то от бедности». Рядом делалось еще одно важное признание, что ее сына убили «по Борисову веленью Годунова»[312]. Но «единожды солгавшей»…, кто же ей теперь мог верить по-настоящему? В Москве ходили слухи, переданные в посольском дневнике Николая Олесницкого и Александра Госевского, что убили некого стрелецкого сына Ромашку (Romiska), заплатив его родителям большие деньги, нанимали людей, притворявшихся исцеленными. Однако то, что одним виделось «фортелем» и «фальшью», других убеждало в утверждении справедливости, гак как послы косвенным образом подтверждали, что мощи царевича Дмитрия выглядели нетронутыми. В Москве еще две недели звонили по всем церквям и приставы благочестиво передавали рассказы об открывшемся почитании, не ведая что им мало верят на посольском дворе. Завершением основных перемен, случившихся по воцарении Василия Шуйского стала интронизация нового патриарха Гермогена, произошедшая ровно месяц спустя после встречи мощей царевича Дмитрия — 3 июля 1606 года.
Первые недели царствования Василия Шуйского показали, что не только в столице, но и во всем Московском государстве произошел глубокий раскол. Внешняя форма его была понятна, все кто был лоялен к боярской власти поддержали перемены и воцарение Василия Шуйского, другие же остались верны имени Дмитрия. Войско, собранное для крымского похода под Москвой, сразу распалось по своим политическим пристрастиям. Новгородские дети боярские приняли участие в московском восстании 17 мая 1606 года и, значит, тогда же присягнули царю Василию. Служилые люди северских и рязанских городов не стали принимать присягу под Москвою: «А черниговци, и путимци, и кромичи, и комарици, и вси рязанские городы за царя Василья креста не целовали и с Москвы всем войском пошли на Рязань: у нас, де, царевич Дмитрей Иванович жив»[313]. Надо представить себе этот поход дворян, вместо войны с Крымом двигавшихся обратно от Москвы с собранными запасами в свои поместья и разносивших общее недовольство произошедшим переворотом к Переславлю-Рязанскому, и далее по всем украинным, польским и северским городам. Очень скоро эта волна недовольства вернется в Москву, и судьба Московского царства будет поставлена под угрозу.
Война с Болотниковым
Присяга царю Василию Шуйскому стала проваливаться и на местах, посланных им людей не слушались, отсылали обратно, а то и вовсе расправлялись с ними. В разрядных книгах упомянуто о гибели воеводы Михаила Богдановича Сабурова в Борисове-городе, князя Петра Ивановича Буйносова в Белгороде. Едва избежал смерти в Ливнах окольничий Михаиал Борисович Шеин («утек душею да телом, а животы ево и дворянские пограбили»). Словом, в Разряде вынуждены был написать об усеченной присяге царю Василию Шуйскому, что «крест ему на Москве и в Замосковных городех целовали». То есть почти все окраины государства остались верны царю Дмитрию: «А как после Розтриги сел на государство царь Василей, и в Полских, и в Украинных, и в Северских городех люди смутилис и заворовали, креста царю Василью не целовали, воевод почали и ратных людей побивать и животы их грабить и затеели бутто тот вор Рострига с Москвы ушол, а в его место бутто убит иной человек»[314].
Главными центрами сопротивления власти царя Василия Шуйского в июне-июле 1606 года стали Путивль и Елец. Движение в Путивле — бывшей столице царя Дмитрия в пору его борьбы с Борисом Годуновым — возглавил Иван Исаевич Болотников[315]. У него была великолепная авантюрная биография, происшествий в которой хватило бы не на один приключенческий роман. Даже гетман Станислав Жолкевский говорил: «Надлежало бы написать длинную Историю, чтобы рассказать все сделанное неким Болотниковым». Истории и романы о нем, действительно, были написаны, после того, как из Ивана Болотникова сделали предводителя «первой крестьянской войны». Его судьба показывает, что в России с воцарением Василия Шуйского уже вовсю начинали действовать законы Смутного времени. Только в Смуту можно в одночасье превратиться из безвестного человека в исторического героя. Иван Болотников — холоп боярина князя Андрея Андреевича Телятевского, по своему сословному чину был примерно равен Григорию Отрепьеву, разве что никогда не менял саблю на книжную науку и чернецкие одежды. Болотниковы — род служилых людей, а свою службу Иван Исаевич нес не в составе дворянской сотни, а во дворе одного из приближенных бояр Бориса Годунова. Как сообщал Конрад Буссов в «Московской хронике», во время какого-то похода он был взят в плен крымскими татарами «в Диком поле» и провел несколько лет на турецких «каторгах» (так назывались суда, гребцами на которых были невольники). Затем их корабль отбили в морском сражении, Ивана Болотникова освободили вместе с другими невольниками и привезли в Венецию. Есть известия о том, что он успел повоевать с турками на стороне Габсбургов в Венгрии. В 1606 году, когда война Империи с Турецким султаном завершалась, он решил возвратиться домой. В Речи Посполитой его дорога шла через Самбор, куда приехал из Москвы Михаил Молчанов, которого Ядвига Мнишек, жена сандомирского воеводы Юрия Мнишка и мать русской царицы Марины, стала выдавать за спасенного Дмитрия.
Это и был ключевой пункт истории. Все выходило очень удачно: Болотников, в отличие от других, никогда не видел прежнего царя Дмитрия, а Молчанов, выдавший себя за спасенного царя, был убедителен. В Самборе были готовы ухватиться за любую возможность, чтобы помочь своим остававшимся в плену родственникам. Поэтому Ивана Болотникова, как опытного воина, снабдили письмом в Путивль к князю Григорию Петровичу Шаховскому и послали его воевать в Московское государство во имя царя Дмитрия. Конрад Буссов приводит напутственную речь мнимого Дмитрия — Михаила Молчанова, с которой Иван Болотников был отпущен из Самбора: «Я не могу сейчас много дать тебе, вот тебе 30 дукатов, сабля и бурка, довольствуйся на этот раз малым. Поезжай с этим письмом в Путивль к князю Шаховскому. Он выдаст тебе из моей казны достаточно денег и поставит тебя воеводой и начальником над несколькими тысячами воинов. Ты вместо меня пойдешь с ними дальше и, если Бог будет милостив к тебе, попытаешь счастья против моих клятвопреступных подданных. Скажи, что ты меня видел и со мной говорил здесь в Польше, что я таков, каким ты меня сейчас видишь воочию, и что это письмо ты получил из моих собственных рук»[316].
Иван Исаевич Болотников оказался тем вождем, которого всегда ждет возбужденная толпа. Получив полномочия от «самого» Дмитрия, он становился в глазах людей авторитетнее всех других воевод и служилых людей. В Москве очень скоро получили известия, «что вор, Московского государства изменник Ивашко Болотников, собрався с воры з донскими казаки и северскими людьми и учал северские городы заходить и приводить к крестному целованью и воровству»[317]. Переводя слова «Бельского летописца» на язык исторических реалий, можно заметить, что в этом известии очень точно обозначены те силы, которые в первую очередь стали основой будущей армии Болотникова. Это — донские и прочие, «вольные» казаки, а также жители Северской земли. Чтобы снова подчинить их царю Дмитрию, Иван Болотников организовал новую присягу, которая помогала формировать и обеспечивать всем необходимым его войско. Дальнейшие события вовлекли в движение и тех, кто обычно никогда не участвовал в военных походах — крестьян и холопов. Именно о них, как о враждебной силе, выступившей под знаменами Ивана Болотникова говорил «Новый летописец» в специальной статье «О побое и о разорении служивым людем отхолопей своих и крестьян»: «Бысть в лето 7115 (1606/1607), собрахуся боярские люди и крестьяне, с ними же пристаху Украинские посацкие люди и стрельцы и казаки и начаша по градом воеводы имати и сажати по темницам. Бояр же своих домы разоряху и животы грабяху, жен же их и детей позоряху и за себя имаху»