повинулись сатане и дьявольским четам, и оскверня всякими злыми делы Северские городы, и пришли в Рязанскую землю и в прочая городы, и тамо тако же святыя иконы обесчестиша, церкви святыя конечно обругаша, и жены и девы безстудно блудом осрамиша, и домы их розграбиша, и многих смерти предаша». Также, именно из патриаршей грамоты, известно об обращениях восставших к жителям московского посада, рассылавшихся из Коломенского: «А стоят те воры под Москвою, в Коломенском, и пишут к Москве проклятые свои листы, и велят боярским холопем побивати своих бояр, и жены их и вотчины и поместья им сулят, и шпыням и безъимянником вором велят гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабити, и призывают их воров к себе и хотят им давати боярство, и воеводство, и околничество, и дьячество»[339]. Словом, при всех смысловых искажениях вполне очевидно, что к этим призывам вполне может быть применима классическая формула революционного переворота — «кто был ничем, тот станет всем».
Тем, кто действительно поверил, что воюет во имя спасшегося царя Дмитрия, со временем приходилось делать выбор. Ключевым событием подмосковного противостояния с Болотниковым в Коломенском стал отъезд к царю Василию Шуйскому отрядов рязанских дворян во главе с Григорием Сунбуловым и Прокофием Ляпуновым 15 ноября 1606 года. Очень много в советской историографии, не случайно видевшей в Иване Болотникове «социально близкого» человека, писалось о так называемых «дворянских попутчиках», — они, якобы, своею «изменою», украли победу в крестьянской войне. Такое представление о событиях возникло в классовой парадигме, воспринимавшей Смуту как крестьянскую войну. Ведь изначально люди из разных чинов объединялись по принципу не социального, а политического протеста по поводу переворота, устроенного царем Василием Шуйским. Но те, кто отказался от присяги царю Шуйскому, были обмануты слухами о спасении царя Дмитрия. Когда это стало выясняться со всей очевидностью, пришло время других решений. Немало дворян и детей боярских по-прежнему оставалось в лагере под Коломенским. Интересно, что Григорий Сумбулов пришел когда-то «в сход» в Рязань во главе тульского служилого «города». В грамотах же сообщалось о приезде к царю Василью Шуйскому одних рязанцев Григория Сунбулова да Прокофия Ляпунова, «а с ними многих дворяня и дети боярские»[340]. Из войска Истомы Пашкова и Ивана Болотникова отъезжали в Москву и стрельцы. Они видели, как в Коломне сторонники царя Дмитрия разграбили город и решили, пока не поздно, вернуться на службу к царю Василию Ивановичу. О переходе 500 рязанцев и 50 стрельцов на царскую сторону сообщал также находившийся в Москве Андрей Стадницкий, отослав с оказией на Белоозеро письмо к брату Мартину Стадницкому и другим польским пленникам (оно было запрятано в томик «итальянского Петрарки», не заинтересовавший приставов)[341].
Правительству царя Василия Шуйского удалось собрать под Москву силы для войны с восставшими. Большое значение имели события в Твери, где, благодаря твердой позиции архиепископа Феоктиста, удалось удержать город и уезд от присяги царю Дмитрию и даже нанести поражение «разбойникам» под Тверью. Остальные тверские города — Ржева, Зубцов, Старица, Погорелое городище, согласно правительственным грамотам, «на тех проклятых богоотступников пришли к Москве вооружився». В соседнюю смоленскую землю, на Можайск была отправлена рать воеводы князя Данилы Ивановича Мезецкого и Ивана Никитича Ржевского. Другой воевода окольничий Иван Федорович Крюк-Колычев «очистил от воров» Волок и Иосифо-Волоцкий монастырь[342]. Оба полка отправлялись «на смольяны», а вернулись «со смольяны». Сам Смоленск оставался верен присяге царю Василию Шуйскому. Там, по сообщению «Повести о победах Московского государства», собрались вместе «дворяне и земцы, и все ратные люди совет совещати, как бы им государю царю помощи подати, и государство Московское очистити от тех воров, и от Москвы отгнати»[343]. Смоленский архиепископ Феодосий тоже благословил их на поход на Москву и они пошли на Москву через Царево-Займище. Смоленские дворяне и дети боярские (земцы — часть служилого «города») по уникальному свидетельству «Повести» не только освободили Царево-Займище, но и поймали там одного из вождей начала болотниковского движения — Юшку Беззубцева и привезли его к Москве. «Новый летописец» писал, что смольняне во главе с их «старейшиной», воеводою Григорием Полтевым «грады очистиша Дорогобуж и Вязьму»[344]. Поэтому смоленское войско помогло сделать то, для чего отправлялись князь Данила Иванович Мезецкий и окольничий Иван Федорович Крюк-Колычев. Все вместе они сошлись под Можайском 15 ноября и освободили смоленскую дорогу. В Москву дворяне и дети боярские из Смоленска, Вязьмы, Дорогобужа и Серпейска пришли 28 ноября[345]. Потом в разрядных книгах даже писали, что Москва была едва ли не освобождена от осады благодаря этому походу смольнян. Но это не совсем верно, приход смоленской рати прибавил уверенности осажденным, но и без того в Москве в течение ноября были сосредоточены значительные силы, как из замосковных городов, так и Великого Новгорода[346]. Подмога царю Василию Шуйскому шла также в виде посохи («лучников») с Ваги и стрельцов с Двины и Холмогор. В «Ином сказании» приводится полулегендарная история о том, как подход такого отряда Двинской рати в двести человек перепугал стоявших в Красном селе сторонников Ивана Болотникова и Истомы Пашкова. «Разбойницы» хотели захватить ярославскую и вологодскую дорогу, но увидели стрельцов на марше и «показася им сила велик и страшна зело, яко тысящ за пять и боле»[347].
Со второй половины ноября шли уже постоянные бои с войском, стоявшим в Коломенском и в Заборье. В Москве были расписаны осадные воеводы, а «на выласку» был назначен полк под командованием, хотя и молодого, но одного из самых лучших и талантливых воевод князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Автор «Повести о победах Московского государства» был одним из тех смольнян, коего назначили под Москвой воевать в полк князя Скопина-Шуйского. Он оставил о нем прочувствованную запись: «Той бо государев воевода князь Михайло Васильевич благочестив и многомыслен, и доброумен, и разсуден, и многою мудростию от бога одарен к ратному делу, стройством и храбростию и красотою, приветом и милостию ко всем сияя, яко милосердый отец и чадолюбивый»[348]. С конца ноября подмосковные бои шли уже беспрестанно.
Решающая битва в Коломенском произошла 2 декабря 1606 года. Уже во время боя на сторону царя Василия Шуйского перешел Истома Пашков, которого хотя и простили, но в победных грамотах об этом сражении продолжали писать о стрелецком сотнике как о предводителе «воров»: «И мы, прося у Бога милости, декабря в 2 день, послали на всех воров бояр своих и воевод со многими людми, и Божиею милостию и Пречистыя Богородицы молитвою, и великих Московских Чудотворцов и всех Святых молитвами, и новоявленного страстотерпца Христова благоверного царевича Дмитрея помощью, бояре наши и воеводы тех воров всех побили наголову, а Истомку Пашкова да Митьку Беззубцова и многих атаманов и казаков живых поймали и к нам привели, а иные воры с того бою утекли, побежали розными дорогами: а дворяне и дети боярские Рязанцы и Коширяне, Туляне и Коломничи, Олексинцы, Колужане, Козличи, Мещане, Лихвинцы, Белевцы, Медынцы, Ярославца Малого, Боровичи, Ружане и иные многие Украинные городы нам добили челом и к нам все приехали, а в городех у себя многих людей побили и живых к нам привели и городы очистили»[349]. Так виделась картина поражения восставших болотниковцев из Москвы. Как обычно в этих агитационных грамотах есть определенная доля лукавства, победа царя Василия Шуйского не была такой безусловной, как писали по городам. 2 декабря царские бояре и воеводы, в одном полку — князь Иван Иванович Шуйский, князь Иван Васильевич Голицын и Михаил Борисович Шуйский, а в другом — князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, князь Андрей Васильевич Голицын и князь Борис Петрович Татев — решили главную задачу, отогнав войско повстанцев из Москвы[350]. Кроме Коломенского, бои велись с казаками, стоявшими в Заборье у Даниловского монастыря и те, присягнули на верность царю Шуйскому. Был устроен специальный «разбор» или смотр «заборских» казаков, части которых выдали жалованье и послали на службу, а других — вернули тем владельцам, от которых они ушли казаковать[351]. Однако значительное число мятежников, в том числе и сам Иван Болотников, продолжали борьбу и, отойдя от Москвы, встали в Туле и Калуге.
Боярская дума и воеводы перехватили инициативу, они делали упор на том, что с ними воюют только «Украйных городов воры казаки и стрельцы и боярские холопи и мужики», то есть служилые люди «по прибору», а не «по отечеству», к которым принадлежали дворяне и дети боярские. «Ворам», не подчинявшимся власти царя Василия Шуйского, было предъявлено самое серьезное обвинение в порушении веры и церкви. Доходило даже до того, что казанский митрополит Ефрем запрещал «отцем духовным» принимать «приношения к церквам Божиим» у тех свияжан, которые изменили царю Василию Шуйскому. Потом потребовалось соборное определение и прощение фактически отлученных от церкви жителей Свияжска. Патриарх Гермоген, написавший такую разрешительную грамоту свияжанам «дворянам и детям боярским и всяким людем», очень похвалил усердие казанского митрополита Ефрема