[352]. Уже 5 декабря 1606 году в Тулу посылались грамоты к «дворяном, и к детем боярским, и к посадцким и ко всяким чорным людем… чтоб они государю обратились и вины свои к государю принесли». Такие же грамоты посылали в Венев, Епифань, Ряжск. Агитация распространилась на все мятежные Украинные и Северские города, в том числе Брянск, Почеп, Стародуб, Новгород Северский, Комарицкую волость и Кромы, откуда начиналось движение Ивана Болотникова. Тех же, кто уже отказался от поддержки царя Дмитрия щедро награждали. Так 12 декабря «на Коломну, к посадцким старостам, и к целовальникам, и ко всем посадцким людем» было послано «государева жалованья за службу… 1000 денег золоченых». Эту награду жители коломенского посада получили «за то, что они, добив челом государю, воров в город не пустили и воров побили». Аналогичным наградными золотыми и золочеными деньгами были вознаграждены в Переславле-Рязанском дворяне и дети боярские, стрелецкие сотники и стрельцы[353]. Прокофий Ляпунов получил чин думного дворянина и был отправлен на воеводство в Рязань[354].
Главным событием начала 1607 года стало торжественное посольство в Старицу к патриарху Иову. 2 февраля 1607 года царь Василий Шуйский пригласил к себе патриарха и весь освященный собор «для своего государева и земского дела». Обычно так обозначались самые важные дела, требовавшие участия соборного представительства[355]. Выяснилось, что царь хотел, чтобы церковные власти привезли в Москву патриарха Иова, «для того, чтоб Иеву патриарху, приехав к Москве, простити и разрешите всех православных крестьян в их преступлении крестного целованья и во многих клятвах». 5 февраля в Старицу были отправлены крутицкий митрополит Пафнутий, архимандрит Симонова монастыря Пимен, патриарший архидьякон Алимпий и дьяк Григорий Елизаров. В посланной с ними грамоте патриарха Иова просили «учинить подвиг» и приехать в столицу. 14 февраля Иов вернулся из своей ссылки к тем, при чьем молчаливом согласии случилось когда-то его сведение с престола. Оба патриарха — нынешний Гермоген и бывший, — Иов, должны были в Москве «разрешить» народ от произошедшего нарушения клятв и Утвержденной грамоты, выданной царю Борису Годунову и его роду.
В период острой политической борьбы по воцарении Василия Шуйского звучали прямые обвинения царя Бориса Годунова в смерти царевича Дмитрия. Однако царь Василий Шуйский вынужден был подумать о преемственности своей власти от Годунова, минуя «Расстригу». Именно этим объясняется перезахоронение останков царя Бориса Годунова, его царицы Марии Григорьевны и царевича Федора Борисовича в Троице-Сергиевом монастыре осенью 1606 года. После подмосковных боев царь Василий Шуйский решил окончательно очиститься от последствий клятвопреступления, случившегося «по злодейской ростригине прелести, начаялися царевичу Дмитрею Ивановичу». Для современников это был первый и главный грех, наказанием за который стало все происшедшее. Дьяк Иван Тимофеев писал во «Временнике», перечисляя «от ких разлияся грех земля наша»: «крестопреступления беспоученную дерзость в клятвах первее предреку»[356]. Царь Василий Шуйский хотел добиться того, чтобы ему присягнули все подданные, но для этого надо было вернуть сакральное значение клятвы, порушенное после истории с «царевичем Дмитрием».
Ранним утром, «в другом часу дни», в пятницу первой недели Великого поста 20 февраля 1607 года «посадские и мастеровые и всякие люди» из Москвы и ее слобод были созваны в Успенский собор в Кремле. Конечно церковь не вместила всех собравшихся «гостей, торговых и черных всяких людей», и они запрудили площадь перед собором. Потрясенные жители города должны были увидеть, как в храм прошествовал тот, кого они сами свергали в угаре борьбы с Годуновыми. По совершении молебна, москвичи «просили прощения, с великим плачем и неутешным воплем», припадая «к стопам» патриарха Иова. От имени «гостей и торговых людей» ему была подана покаянная челобитная, прочтенная с амвона архидьяконом соборной церкви Алимпием. Потом была прочтена «прощальная и разрешительная» грамота. Сам патриарх Иов говорил с собравшимися: «Чада духовная! В сих клятвах и крестного целования преступлении, надеяся на щедроты Божия, прощаем вас и разрешаем соборне, да приимите благословение Господне на главах Ваших»[357]. Так произошло новое воссоединение с отвергнутой традицией, восходившей к временам правления Бориса Годунова.
После этого царь Василий Шуйский и Боярская дума приняли новое законодательство о крестьянах и холопах, измененное сначала в голодные годы, а потом «подправленное» в царствование Дмитрия. Теперь новый царь должен был высказать свое отношение к этому ключевому вопросу тогдашней политики, тем более, что именно «боярские холопи» и «мужики», записавшиеся в вольные казаки, стояли недавно под стенами Москвы. Сохранился царский указ 7 марта 1607 года о добровольных холопах, поступивших на службу, а не родившихся в холопстве. Он показывает, что с восставшими боролись не одними репрессиями, их пытались вернуть в свой «чин» и другими мерами. Указ подтверждал добровольный характер службы в холопстве для тех, кто сам выбирал такой путь.
Другое Уложение 9 марта 1607 года окончательно прикрепляло крестьян к своим владельцам: «которые крестиане от сего числа пред сим за 15 лет в книгах 101-го (1592/1593) году положены, и тем быти за теми, за кем писаны». Согласно этому документу, устанавливался 15-летний срок давности судебных исков о беглых крестьянах: «и впредь за пятнадцать лет о крестьянех суда не давати и крестьян не вывозити». Помимо этого было принято несколько указов, регламентировавших уплату штрафа-«пожилого» за прием крестьянина («не принимай чужого»), порядок перехода крестьянок по «отпускным», в связи с их выходом замуж и контроль за перемещением людей. Старосты, сотские и священники обязаны были докладывать властям «нет ли где пришлых вновь». Уложение удачно вписывается в правительственную программу мер по отношению к мятежным «мужикам». С.Ф. Платонов писал об его «точном соответствии обстоятельствам той минуты, к которой оно приурочено»[358].
В начале 1607 года борьба с «ворами», отогнанными от Москвы, не просто не закончилась, а возобновилась с новой силой. Против отрядов Ивана Болотникова, укрепившегося после подмосковного поражения в Калуге, были посланы царские полки во главе с боярином князем Иваном Ивановичем Шуйским и Иваном Никитичем Романовым. В боярском списке 1606/1607 годов самой популярной пометой рядом с именами стольников и стряпчих — элиты Государева двора, стала запись — «в Колуге»[359], обозначавшая продолжение их службы в полках против Болотникова. Из Москвы послали бояр и воевод с полками и в другие мятежные города укреплять власть царя Василия Шуйского. Правительственные войска воевали, правда, с переменным успехом, под Серпуховым, Каширой, Веневом, Михайловым, Козельском, Алексиным. Тем самым они должны были «окружить» ближайшие крупные города Тулу и Калугу и лишить их поддержки украинных и заоцких уездов. Другое направление военных действий — Арзамас, который успешно вернул к присяге царю Василию Шуйскому боярин князь Иван Михайлович Воротынский. Болотниковское движение уже не могло распространиться дальше к низовьям Волги. Боярин Федор Иванович Шереметев должен был пройти к Астрахани, чтобы там усмирить начавшееся восстание сторонников царя Дмитрия. В Новгород, поддержка которого царю Василию Шуйскому оказалась очень важна в дни подмосковного противостояния с силами Ивана Болотникова, был направлен один из главных участников майского переворота Михаил Игнатьевич Татищев, но он воспринял это назначение как ссылку. У бояр, некогда единых в своем стремлении свергнуть «Ростригу», уже не было прежнего единства, они были не прочь повторить этот опыт теперь уже и с самим царем Василием Шуйским. Посол Николай Олесницкий писал: «Между государем и боярами в городе большое несогласие, до того дошло, что не только другие, но и родные братья недовольны, что он находится на этом государстве, а тиранство при нем больше, чем было при Борисе»[360].
Об ожесточенности продолжавшегося противостояния с восставшими под предводительством Ивана Болотникова свидетельствуют страницы «Нового летописца», включавшего одну задругой статьи «об отходе от Михайлова города воеводам», «об отходе от Веневы воеводам» и т. д. Потерпели поражение царские воеводы под Калугой и Тулой. В первых боях под Калугою попытались использовать турецкую осадную методику, немного, изменив ее, применительно к русским условиям, но неудачно. Турецкая армия, осаждая города, насыпала песчаные горы рядом с крепостными стенами, с которых потом била прямой наводкой артиллерия и начинался штурм. Наши ратные умельцы «поведоша гору древяную к острогу и хотяху зажечь, приметаша же гору близ острогу». В «Ином сказании» тоже упоминается это «хитроумие» — «подмет под градцкие стены, вал дровяной». Ратная хитрость состояла в том, чтобы прячась за деревянными укреплениям «привести» их к стенам города, одновременно сделать подкоп и взорвать стены острога: «Сами идуще ко граду за туры, пред собою же ведоша множество дров, аки стену градную, на сожжение граду, созади убо емлюще дрова и наперед бросающе, и тако вперед ко граду идуще; сами же их со града за дровы ничем вредити не могут». Осадные сидельцы не стали дожидаться исполнения этого плана, взорвали ведущийся подкоп и уничтожили деревянную «гору», угрожавшую острогу, после чего сделали вылазку из Калуги: «Той же Болотников, вышед со всеми людми, и тое гору зажгоша и на приступе многих людей побиша и пораниша, а городу ничево не зделаша»