[361]. Под Тулой войско боярина князя Ивана Михайловича Воротынского, успешно до этого прошедшего походом от Арзамаса к Алексину, тоже ждало поражение. Его «розогнал» воевода князь Андрей Телятевский (по другим источникам князь Дмитрий Телятевский). Все начинало смешиваться в среде знати: князь Андрей Телятевский, которому покровительствовал Борис Годунов, сражался на стороне царя Дмитрия. И наоборот, князь Иван Воротынский, возвращенный из ссылки царем Дмитрием, воевал вместе с теми, кто повинился в клятвопреступлении Годуновым.
Разрядные книги отметили два крупных сражения воевод царя Василия Шуйского с повстанцами. Первое из них произошло в конце февраля 1607 года «за семь верст от Калуги на Вырке» и в нем успех сопутствовал царским воеводам, которые «побили воров на головы и наряд вес взяли»[362]. По сообщению «Иного сказания», это были сила того же князя Телятевского, возвращавшиеся после успешного похода из-под Венева к Калуге на помощь Ивану Болотникову. Боярин князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский сделал упреждающий маневр и напал на них первым «с силою встречею им поидоша, они же встречи против себе не ведавше»[363]. В «Новом летописце» победителями «воров», пришедших «из Путимля ж и из иных Сиверских городов» были названы воеводы Иван Никитич Романов и князь Данила Иванович Мезецкий (известно, что он был ранен в этом бою). Те же имена царских воевод названы в разрядных книгах, поэтому рассказ летописца о битве на реке Вырке выглядит более достоверным. Согласно «Новому летописцу» повстанческое войско шло на помощь в Калугу во главе с воеводою князем Василием Федоровичем Мосальским. В ходе сражения он был убит. Битва «на Вырке речке» продолжалась «день да ночы и проигравшие уже не сдавались в плен, как под Москвой, а погибали страшной смертью, подрывая себя и атаковавших их служилых моден «Достальные же воры многие на зелейных бочках сами сидяху и под собою бочки с зельем зажгоша и злою смертию помроша»[364]. Как и в период боев в Коломенском, царское войско было награждено золотыми с которыми послали кравчего князя Ивана Борисовича Черкасского.
Но и после этого поражения в Калугу, где сидело в осаде войска Ивана Болотникова, продолжали приходить подкрепления из Тулы. В разрядах писали: «и тое же весны вор Петрушка послал с Тулы в Калугу на проход многих людей». Укрепляли свои силы и царские воеводы. Под Калугу было направлено новое войско во главе с перцы боярином князем Федором Ивановичем Мстиславским. Оставалось только самому царю выступить в поход, что очень скоро и произойдет. Потому что войско князя Федора Ивановича Мстиславского потерпело крупное поражение от «воровских людей» во главе с боярином князем Андреем Андреевичем Телятевским. Это была вторая, известная из разрядов, крупная битва у села Пчельня под Лихвином 3 мая 1607 года. В бою погибли посланные боярином князем Федором Ивановичем Мстиславским воевода большого полка боярин князь Борис Петрович Татев и — передового полка князь Андрей Чумахович Черкасский. В этот раз уже царское войско вынуждено было бежать под ударом восставших, бросив часть артиллерии («наряда»). Поражение было столь чувствительным, что правительственное войско даже отступило от самой Калуги, где их атаковали осажденные, воодушевленные победой своих сторонников у села Пчельни. «Бояре же и ратные люди тово ужасошася, — писал «Новый летописец» о бое у села Пчельни, — и от Калуги поидоша к Москве и наряд пометаша и, отшед, сташа в Боровске»[365]. Калужскую осаду сидевший в ней Конрад Буссов считал с 10 (20) декабря 1606 года до 16 (26) мая 1607 года. Освободившаяся от присутствия правительственного войска под Калугой армия Болотникова ушла к своим сторонникам в Тулу. После этой битвы слух о «великом замешательстве в Москве» дошел даже до Ярославля, где жили в ссылке сандомирский воевода Юрий Мнишек с дочерью Мариной Мнишек[366].
Все возвращалось «на круги своя» в междоусобной войне царя Василия Шуйского и снова становилось очень драматичным. Разбежавшееся войско пришлось собирать заново. Уже 9 мая 1607 года в Москве у городских ворот стояли головы и дьяки, им было поручено записывать «дворян и детей боярских, и стрельцов, и всяких ратных людей, которые розбежались из-под Калуги». Возможно, что в это время был созван земский собор. Именно так понял содержание грамот, рассылавшихся в то время по городам, автор «Дневника Марины Мнишек»: «Около праздника святой Троицы [24 мая (3 июня)], отовсюду как бояре, так и простые служилые люди стекались в Москву без вызова и держали совет об успокоении земли, так как до этого получили наказы через гонцов… Относительно их съезда ходили слухи, что они либо другого царя должны были выбрать, либо, всею силою, выманив неприятеля, ударить по нему». Новые детали сообщил в Ярославль португальский монах-миссионер Николай де-Мелло, оказавшийся в то время в России. По его сведениям, в Москве после калужского поражения едва не случился государственный переворот: «Видя несчастливое правление того тирана, пришли к нему 10 лучших бояр. Они тогда изобразили перед ним несчастья, происшедшие в его царствование, и великое, в столь короткое время, пролитие крови людской… Сказав ему это, затем стали уговаривать его, чтобы он лучше постригся в монахи, а государство отдал тому, кому оно будет принадлежать по справедливости». Во всяком случае, очень знаменательно, что в среде знати уже возникла идея пострижения царя Василия Шуйского, что позднее и произойдет. Но царь Василий не хотел выпускать власть из своих рук, он наложил опалу на этих бояр, «созвал совет», а московский патриарх Гермоген издал какой-то «эдикт»[367].
21 мая 1607 года царь Василий Шуйский выступил в поход к Туле. Выезд царя с войском из столицы наблюдали прямо с того двора, на котором они стояли, послы Речи Посполитой Николай Олесницкий и Александр Госевский. По их впечатлению, московский государь «с невеликим сопровождением двинулся с места и очень не радостный ехал он на эту войну, но должен был, так как заставили его те, кто за него стоят, непременно желая от него того, чтобы сам выступил, ибо иначе не хотели сами без него поддерживать эту войну и дать отпор противной стороне. И так, рад не рад, с великим плачем выехал, боясь какой-нибудь измены за время своего отсутствия… Все же много их есть, что не желают ему долгого правления над собой и вовсе не хотят, чтобы он остался на этом государстве»[368]. Подобно Борису Годунову, некогда под Серпуховом доказавшим свои права на престол, царю Василию Шуйскому тоже пришлось избрать этот город для демонстрации его силы и власти. В Серпуховской ставке он пробыл до конца июня 1607 года[369]. «Карамзинский хронограф» рассказал о выступлении в этот весенний поход вместе с царем всей Боярской думы, Государева двора, жильцов, стрелецких сотников со своими приказами, «а в Серпухове ево, государя, дожидалися бояре, которые были под Колугою, князь Федор Ивановичь Мстиславской, да князь Иван Ивановичь Шуйской с товарыщи, а наряд ис-под Калуги в Серпухове ж стоял». Москву был оставлен ведать царский брат боярин князь Дмитрий Ивановну Шуйский, «да с ним на Москве по приказам приказные люди и дьяки и в Помесном приказе и в иных во всех приказех дела делалися». Царь Василий Шуйский управлял армией с помощью дьяков Разрядного приказа, покинувших кремлевские палаты: «а Розряд был весь с царем Васильем»[370]. В грамотах о повсеместном молебне по случаю этого похода, рассылавшихся патриархом Гермогеном во все епархии, тоже приводилась формула, позволяющая говорить о предварительных соборных заседаниях, предшествовавших выступлению царя Василия Шуйского из Москвы: «А пошел государь царь и великий князь Василей Иванович всеа Русии на свое государево и земское дело, на воров и губителей хрестьянских майя в 21 день, в четверг, на память святого равноапостолом благоверного царя Константина и христолюбивыя матери его Елены»[371]. Также к соборным решениям следует отнести указ о сборе посошной рати — по шесть человек с сохи (три конных и три пеших) — с дворцовых и черносошных земель, церковных владений, поместий вдов и недорослей. Даточным людям было велено «запас имать» на два месяца, «опричь проходу, как на нашу службу придут в Серпухов»[372]. Впрочем, созыву полноценного собора с правильным представительством могли помешать чрезвычайные обстоятельства продолжения борьбы с Иваном Болотниковым, отошедшим к Туле и объединившимся там с «царевичем» Петром.
Царь Дмитрий Иванович так и не появился ниоткуда к этому времени. Хотя его ждали и даже с пристрастием расспрашивали главных воевод, от которых пошел слух о чудесном спасении царя Дмитрия. Конрад Буссов рассказывал, что Иван Болотников отвечал на такие вопросы: «Какой-то молодой человек, примерно лет 24 или 25, позвал меня к себе, когда я из Венеции прибыл в Польшу, и рассказал мне, что он Димитрий, и что он ушел от мятежа и убийства, а убит был вместо него один немец, который надел его платье. Он взял с меня присягу, что я буду ему верно служить; это я до сих пор и делал и буду делать впредь, пока жив. Истинный он или нет, я не могу сказать, ибо на престоле в Москве я его не видал. По рассказам он с виду точно такой, как тот, который сидел на престоле». Если на Ивана Болотникова, как на вождя всего движения, никто не смел покушаться, то князя Григория Шаховского, по сведениям, Буссова, даже посадили в тюрьму «до тех пор, пока не придет Димитрий»