Сначала, как известно, всеми правдами, но в том числе и неправдами, убедили царицу и инокиню Александру Федоровну, произнесшую требуемые слова: «даю вам своего единокровного брата света очию моею единородна суща: да будет вам государем царем и великим князем всеа Русии самодержцем». Дальше уже она должна была освятить своим царским саном выбор Бориса Годунова и убедить брата принять бремя царской власти. Впервые услышав слова царицы Александры Федоровны об этом, Борис не смог удержаться «из глубины сердца воздохнув». Такая живая деталь, приведенная в «Утвержденной грамоте», похоже вписана в ее текст очевидцем всего происходившего. Скорее всего, — патриархом Иовом. Но если все этапы избрания Борис Годунов проходил как человек, показывая, что и ему не чужды ни страх, ни слезы, то закончил он этот день как царь, сразу и точно выразив то, что от него давно ждали: «Аще будет на то воля Божия, буди так»[41].
21 февраля 1598 года Борис Годунов был наречен на царство прямо в Новодевичьем монастыре и после этого оставался там еще несколько дней. Торжественный въезд «Богом избранного» великого государя царя и великого князя Бориса Федоровича «всеа Русии самодержца» в Кремль и молебен в Успенском соборе состоялись в прощенное воскресенье 26 февраля 1598 года. В этом опять было много продуманного и символичного. Царь Борис Годунов начал с того, что «наедине беседовав не мало время» с патриархом Иовом, получил его благословение и просилу Освященного собора прощения грехов. Его подданные, в свою очередь, тоже получили царское прощение. В прямом смысле, с самых первых шагов в Кремле, Борис Годунов стал утверждать духовную преемственность полученной им власти с властью царя Ивана Грозного. Он молился перед гробами царей Ивана Васильевича и Федора Ивановича, а также царевича Ивана Ивановича, в кремлевском Архангельском соборе и просил их о небесном заступничестве: «помолитеся и о мне, и помозите ми». Все должны были увидеть, что у царя Бориса Годунова нет радости от свалившейся на него царской власти и он начинал свое правление со строгой молитвы и Великого поста: «получив же благословение и прощение к подвигу к посному, тщашеся на духовный подвиг святую четыредесятницу совершити». По-прежнему царь Борис Годунов не занимал царские покои и не возвращался на свой двор в Кремле, а ездил к сестре царице и инокине Александре Федоровне в Ново-Девичий монастырь, чтобы вместе с нею провести начало поста. Упустить эту деталь, значит не понять очень важный духовный перелом, происходивший в то время с царем Борисом Годуновым. Уединившись для молитвы в Ново-Девичьем монастыре, он как будто хотел очиститься от всех прежних прегрешений, тысячи раз повторяя слова покаянного канона Андрея Критского, открывавшего молитвы первой недели Великого поста: «Помилуй мя Господи, помилуй мя». Не прошло это незамеченным и для современного летописца, записавшего, что царь Борис Годунов «приидоша из Девичья монастыря к Москве в государевы хоромы, уговев Великого поста неделю на Зборное воскресение; к царице же Александре ездиша в Новой Девичей монастырь по вся дни».
9 марта 1598 года был установлен праздник Богородицы и крестный ход, которым полагалось впредь отмечать состоявшееся избрание Бориса Годунова на царский престол. «Новый летописец» писал, что «празноваху той день пречистая Богородицы до приходу Ростригина»[42] (то есть до войны с самозваным царевичем Дмитрием). 15 марта 1598 года по всем монастырям и церквям была разослана окружная грамота патриарха Иова, рассказавшая о том, что происходило в Москве со времени смерти царя Федора Ивановича и как избирали царя Бориса Годунова. Повсюду должны были петься трехдневные молебны о здравии царской семьи и возноситься молитвы о многолетии его царствования. К патриаршей грамоте была приложена «Роспись, как Бога молити в октеньях и многолетие петю». Эта роспись вносила изменения в текста церковных служб, связанных с упоминанием нового царя. Но, царица Александра по-прежнему поминалась на ектеньях самой первой: «Помолимся о благоверной царице и великой княгине иноке Александре, и о державном государе нашем благоверном и христолюбивом царе и великом князе Борисе и о его благоверной царице и великой княгине Марье, и о благоверном царевиче Феодоре, и о благоверной царевне Ксении, и о патриархе нашем имярек (аще ли где митрополит, или архиепископ, или епископ и того и поминати); «о пособлении и укреплении христолюбивого воинства», и вся прочая октенья по ряду»[43]. Таким образом, новый чин очень точно отражал роль царицы-иноки Александры, патриарха Иова и Освященного собора в делах царского избрания. Кроме того, на церковных молебнах и службах многие подданные впервые должны были узнать не только имя нового царя, но и имена его жены и детей, что говорило о начале новой династии. В этом царь Борис Годунов отступил от старины и придет время, когда ему вспомнят ненужные «приклады» с упоминанием на ектеньях его семьи. Кощунственным покажется и то, что золотой ларец с патриаршим экземпляром «Утвержденной грамота» об избрании на царство Бориса Федоровича поставят к мощам московского митрополита Петра, вскрыв для этого раку чудотворца и небесного покровителя Московского государства.
Серпуховский поход
Даже успешное воцарение, еще не освободило царя Бориса Годунова от необходимости доказывать, что это было всего лишь избрание первого среди равных. Не случайно такой его критик как дьяк Иван Тимофеев будет подчеркивать, что Борис «первый в Росии рабоименный царь»[44]. Но исторический спор 1598 года уже был выигран Борисом Годуновым у своих политических противников, и первые же решения по местническим делам князей Голицыных показали новую расстановку сил в Боярской думе. Царю Борису Годунову можно было не бороться с оппозицией, которой, по большому счету, у него и не было. «Новый летописец» писал, что «князи же Шуйские едины ево не хотяху на царство», все же другие, наоборот, «чаяху от него и впредь милости, а не чаяху людие к себе от него гонения». Боярин князь Василий Иванович Шуйский явного недовольства не выказывал, его подпись стоит в «Утвержденной грамоте» сразу же за рукоприкладством главы Боярской думы князя Федора Ивановича Мстиславского. Другой князь Дмитрий Иванович Шуйский состоял в свойстве с Борисом Годуновым, оба они были женаты на сестрах — дочерях приснопамятного Малюты Скуратова. Просто князья Шуйские одним своим происхождением из Рюриковичей продолжали представлять угрозу для новой династии, также, как другие недовольные и обойденные князья Голицыны из Гедиминовичей, чьих подписей как раз и нет под грамотой. Но самыми главными претендентами были ближайшие друзья — бояре Романовы, у которых было больше «родственных» прав на престол, как у двоюродных братьев самого царя Федора Ивановича. В этом и состояла драма царя Бориса, а вместе с ним, как окажется, и всего Московского государства.
Подданным царя Бориса Годунова хотелось настоящего подтверждения Божественной предназначенности его власти и он сделал так, что очень быстро все признали его за царя. Бывший многолетний правитель умел угадывать желания людей, поэтому он отложил венчание на царство. Вместо этого царь Борис Федорович отправился во главе всей государевой рати в поход в Серпухов для борьбы с крымским царем. Однажды в 1591 году слава победителя «безбожных агарян» и ревнителя православной веры уже помогла укрепиться Борису Годунову как правителю государства. Теперь ему было еще важнее повторить свой успех. Но не менее значимым оказалось и то, что, выходя в поход, царь Борис Годунов должен был провести смотр всего войска. Обычно перед выступлением на войну воеводы получали жалованье. Щедрые выплаты, на которые и раньше не скупился Борис Годунов, еще больше привлекали служилых людей на его сторону. Статья «О походе в Серпухов царя Бориса» вошла потом в «Новый летописец», что также свидетельствует о значимости этого события в истории начала царствования Бориса Годунова: «Того же году после Велика дни, не венчался еще царским венцем, пошол в Серпухов против Крымского царя со всеми ратными людми; и приде в Серпухов и повеле со всее земли бояром и воеводам с ратными людми идти в сход, и подаяше ратным людем и всяким в Серпухове жалование и милость великую. Они же все видяше от него милость, возрадовались, чаяху и впредь себе от него такова жалованья»[45].
Серпуховский поход длился недолго, царь Борис Годунов пришел 11 мая, и стоял там с государевым полком до Петрова дня 29 июня. Уже на следующий день 30 июня 1598 года основные силы войска двинулись в Москву. Вызванную по этому случаю в полки Новгородскую и Казанскую рать (что происходило очень редко) распустили по домам. Очень интересно наблюдать за царем Борисом в это время. По сути, то были самые первые, в масштабах всего государства, публичные царские действия. И он никому не дал усомниться, «кто теперь в доме хозяин».
Царь Борис Годунов еще соблюдал условности переходного периода, сложившегося после смерти царя Федора Ивановича, и продолжал свой совет с патриархом Иовом и Освященным собором. Вспоминал он и о царице-инокине Александре Федоровне. От патриарха Иова Борис Годунов получил благословение «итти против своего недруга и всего хрестьянства супротивника крымского Казигирея церя». Из переписки царя Бориса Годунова с патриархом Иовом и Освященным собором выясняются детали похода. Оказывается, что достоверных сведений о том, что собирался делать тем летом крымский царь Казы-гирей со своей армией, не было. Об угрозе крымского похода на «государеву украйну» сообщали посланник Леонтий Лодыженский, «выходцы» из татарских улусов и донские казаки. В Крыму, конечно, знали об изменениях на престоле Московского государства и думали о том, чтобы использовать русскую «замятию» в своих целях. Однако войне предпочли обмен посольствами. Не последнюю роль сыграл и решительный маневр царя Бориса Годунова с походом «береговой» рати в Серпухов.