[471] и оставшегося там более, чем на два месяца? Все выясняется из опубликованного А.М. Гневушевым в 1915 году комплекса материалов под названием «Акты времени правления царя Василия Шуйского», куда вошли русско-шведские дипломатические документы времен Смуты. Оказалось, что в наемном войске решили, что пришло самое время потребовать жалованья за свою службу. Зашла речь и о выполнении выборгских договоренностей, заключенных в феврале 1609 года. По ним уже 27 мая того же года Корела с уездом должны были отойти к Шведскому королевству. Но ничего этого не произошло, так как царю Василию Шуйскому трудно было даже отправить обычные грамоты, без угрозы того, что они будут перехвачены. Когда же в Кореле объявили о будущей перемене подданства, то жители города, затворились и отказались выполнять распоряжения о приготовлении к передаче Швеции.
О событиях под Тверью узнаем из грамоты, отправленной Якобом Делагарди со своими посланниками французским ротмистром Якобом Декорбелем, Индриком Душанфеесом и Анцой Франсбеком к царю Василию Шуйскому в Москву 23 июля (2 августа) 1609 года. Посольство ехало из Твери в Москву замысловатым маршрутом, сначала их на судах отпустил из Калягина монастыря вниз по Волге князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, так они доехали до Ярославля, потом пересели на подводы и доехали до Владимира, где их с почетом принимал и одаривал подарками чашник и воевода Василий Иванович Бутурлин. Из Владимира доехали до Коломны, и только оттуда — в Москву. Везде посольство встречали «с радостью, для того что они пришли ко государю на помочь». Одна беда: на эту дорогу ушел почти месяц, и прием французского посланника шведского войска на службе у русского царя состоялся в Посольской палате в Кремле 17 августа. Якоб Делагарди писал в своей грамоте к царю Василию Шуйскому: «Милостию и помочью Божиею мы твоих врагов подо Тверью низложили и их побили и розгоняли, и помыслил был яз с князем Михаилом Васильевичем Шуйским с обоих сторон воинскими людьми ближе к Москве податись и, как мы несколько милей ото Твери отошли, и поразумели от подъездщиков, что те поляки и казаки, которые во Твери городе сидели в осаде, из города Твери выбегли и после нашего отходу в свои большие полки под Москву пошли, и для того назад поворотился и город засел, и хочю тот город ото всех врагов утеснения твоему царскому величеству верною рукою оборонити, и стал есми с своими полки под тем городом».
Грамота Делагарди, как видно из ее текста, объясняет, почему войско князя Михаила Скопина-Шуйского двинулось из-под Твери и остановилось. Однако не все сводилось к информации, полученной от «подъездщиков». С одной стороны, Якоб Делагарди убеждал, что ему нужно дождаться новых наемных войск, навстречу которым им уже посланы «имяннитые адалы» (дворяне), а также обещал послать на помощь князю Скопину-Шуйскому в Калязин две тысячи людей во главе с воеводою Эвертом Горном («для того, чтоб ево люди храбрее стали, а врагом бы страх и ужасть была»). С другой стороны, царю Василию Шуйскому недвусмысленно объявлялось, что пришло время платить по счетам. Наемники, и те, что на службе «Тушинского вора», и те, что законного царя, — оставались наемниками, воевавшими за деньги: «А воинские люди жалобу имеют и о том скорбят, — писал Делагарди царю Василию Шуйскому, — что оне твоему царскому величеству здеся в земле неколько свою верную службу показали и за то мало заплаты получили и оне у меня о том просили, чтоб мне к твоему царскому величеству о том писати и того у тебя просити, чтоб твоему царскому величеству тою досталью, которая им доведется дата, попамятовата»[472]. Но и это было только частью правды, потому что, как выясняется из королевских инструкций, данных Якобу Делагарди перед походом в Московское государство, он должен был, прежде всего, преследовать интересы шведской короны[473]. Королю Карлу IX, конечно, надо было не допустить того, чтобы на престоле в Москве оказался марионеточный государь, посаженный поляками и литовцами. Но сильный сосед, защищающий свои рубежи и угрожающий самой Швеции, королю Карлу IX тоже не был нужен. Зато очень были нужны русские города, которыми уже стал расплачиваться царь Василий Шуйский, чтобы удержаться на троне.
Эти дипломатические построения не были тайной для князя Михаила Скопина-Шуйского. В тот день, когда в Москве начинались переговоры с посланниками Якоба Делагарди он тайно («в пятом часу ночи») прислал своего гонца с отписками, который на словах должен был передать царю самое главное — причину из-за которой остановился поход к Москве: «что неметцкие люди (за тем мешкают): просят Корелы и за тем посяместа мешкают и идти без Корелы не хотят». Тщетно князь Михаил Скопин-Шуйский убеждал своих союзников продолжить совместные действия («к немецким воеводам приказывал многижда и сам им говорил, чтоб они шли ко государю не мешкая и службу свою совершили»). Они не хотели двигаться дальше, не получив более верного подтверждения о передаче Корелы, чем обещания царского воеводы, что «как они будут на Москве и государь, поговоря з бояры и со всею землею за их службу за Корелу им не постоит»[474]. В итоге совещание с патриархом Гермогеном и боярами, а может быть, и подобие земского собора, пришлось проводить немедленно. 23 августа царь Василий Шуйский извещал своего воеводу, что все решения о передаче Корелы были подтверждены, к епископу корельскому, воеводам и жителям города были написаны особые грамоты «о корельской отдаче». Эта грамота опоздала и князю Михаилу Скопину-Шуйскому пришлось самостоятельно принимать решение и подтверждать передачу Корелы, чтобы договориться о возвращении на службу «немецкого» наемного войска. Якоб Делагарди, не дожидаясь возвращения своих посланников, успел уже повернуть к Великому Новгороду и находился в тот момент в Торжке[475]. 27 августа князь Скопин-Шуйский снова подтвердил договоренности о передаче Корелы с королевским дьяком Карлом Ульсоном (Олусоном), прибывшим для этого в Калязин[476].
«Калязинское стояние» князя Михаила Скопина-Шуйского было вынужденным, но в итоге оно сыграло даже большую роль, чем несостоявшийся блицкриг «немецкого» войска для битвы в Тушино. Кто знает, как могло окончиться такое генеральное сражение под Москвой, ведь земские силы совсем недавно освободили от влияния тушинцев главные Замосковные города. Первым делом предстояло соединить войско, служившее под командованием князя Михаила Скопина-Шуйского, с отрядами его воевод Никиты Вышеславцева и Давыда Жеребцова, удержавших на стороне царя Василия Шуйского, соответственно, Ярославль и Кострому. Об этом сам князь Михаил Скопин-Шуйский писал в отписке из Калязина в Пермь в августе 1609 года, прося прислать деньги и сукна на платье немецким людям: «и ныне, сождався с костромскими и с ярославскими и с иных городов с людми, иду к государю на помочь к Москве»[477].
В июле 1609 года началось долгожданное движение рати боярина Федора Ивановича Шереметева из Нижнего Новгорода, шедшего на Муром и Владимир. Нижегородский дворянин Павел Семенович Арбузов позднее вспоминал, как в конце июля-начале августа 1609 года ездил к царю Василию Шуйскому в Москву, потом вернулся к боярину Федору Ивановичу Шереметеву. Из походного стана в Муромском уезде он был отправлен с отписками к князю Михаилу Васильевичу Скопину» Шуйскому в Калязин монастырь и вернулся с его ответом обратно[478]. Все это означало, что уже в этот момент главные воеводы земских сил князь Михаил Скопин-Шуйский и боярин Федор Шереметев действовали сообща, зная о планах друг друга. Помимо всего прочего, у боярнна Федора Шереметева находилась большая казна — 12000 ефимков, которую царь Василий Шуйский приказал отправить князю Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому для оплаты услуг наемников[479].
Тушинцы тоже не могли не видеть, как города и уезды один за одним отпадают от них, едва заслышав о подходе воевод войска князя Михаила Скопина-Шуйского. Они собирали вместе все свои силы, чтобы отвоевать свои позиции. Ян Сапега увяз в осаде Троице-Сергиева монастыря, и ему нужно было оправдываться перед «цариком», что он стоит не около «курятника». 29 июля (8 августа) произошел генеральный штурм Троицы, в котором помимо сапежинцев участвовал еще полк Александра Зборовского. Как видно, одним ударом эти войска хотели справиться с защитниками Троицкого монастыря, а затем, устрашив своей победой русских сторонников князя Михаила Скопина-Шуйского, выбить их из Калязина монастыря. Но все произошло наоборот. Сначала разбились все планы генерального сражения под Троицей, победа снова осталась за защитниками монастыря, несмотря на внутренние нестроения среди осадных сидельцев. В решительный момент они собрались и отбили приступ. Участник тех событий под Троице-Сергиевым монастырем Николай Мархоцкий написал позднее в своей «Истории Московской войны»: «мы с паном Сапегой пробовали взять штурмом монастырь Св. Троицы, который он все еще держал в осаде. Мы рассчитывали вместе с Сапегой, а значит и с большими силами, пойти на Скопина, но вместо этого только потеряли людей, загубив их на штурмах. Оставив под Троицей часть войск, отошли мы ни с чем»[480]. Были и другие непредвиденные потери. Поражение под Троицей было истолковано донскими казаками в войске Сапеги как небесное заступничество Сергия Радонежского и они тайно ушли домой на Дон, вместо продолжения боев на Волге[481].
Тем не менее объединенные полки Яна Сапеги и Александра Зборовского продолжили движение к Калязину и 14 (24 августа) были уже в его окрестностях, заняв Рябов монастырь. Калязинский бой 18 августа 1609 года стал еще одной памятной вехой в движении князя Михаила Скопина-Шуйского, как ранее битвы под Торжком и Тверью. По горячим следам событий князь Михаил Скопин-Шуйский сдержанно оценивал его результаты в отписках своим сторонникам в Пермь, хотя показательно, что он упоминает о калязинском сражении в ряду других успехов земских сил, связанных с движением рати боярина Федора Ивановича Шереметева и тверской победой: «а последнее дело, по сю отписку, было в селце против Колязина монастыря, за Волгою и тут «литву» и воров побили наголову»