ства, как можно понять из текста земской грамоты, и стали поводом для создания нового движения, объединившего служилых людей «по отечеству». Дальнейшее уже можно отнести к созданию нижегородского ополчения: «Столники же и стряпчие, и дворяне и дети боярские всех городов, видя неправедное их начинание, из под Москвы розъехались по городом и учали совещатися со всеми городы, чтоб всем православным християном быти в совете и в соединенье, и выбрати государя всею землею».
Последняя фраза — самая важная из всего земского послания, призывавшего города к созданию нового «совета всея земли». Он и требовался в первую очередь для того, чтобы сначала избрать царя и только уж потом думать об освобождении Москвы и создании правительства. В действительности все произошло, как известно, по-другому. Но, не принимая во внимание того, что выбрать нового царя «общим советом» было целью ополчения князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина до прихода его под Москву, можно упустить из виду некоторые детали, становящиеся тогда необъяснимыми. Например, резкие обвинения Авраамия Палицына и троицких старцев, адресованные князю Дмитрию Пожарскому за промедление в движении из Ярославля к Москве. Пока в подмосковных полках поддерживали псковского самозванца «вора Сидорку, имянуя его бывшим своим царем», позиции нового движения была сильнее. Грамота 7 апреля 1612 года напоминала о прежних обещаниях князя Дмитрия Трубецкого (единственный раз когда он был упомянут) и Ивана Заруцкого, «чтобы им без совету всей земли государя не выбирати». Присяга Сидорке давала бесспорный аргумент для обвинения казаков и лишний раз напоминала тем, кого я ополчении хотели видеть в своих союзниках, об их общем враге: «хотя по своему первому злому совету, бояр и дворян и всяких чинов людей и земьских и уездных лутчих людей, побита и животы розграбити, владета бы им по своему воровскому казацкому обычаю». Особенный (и справедливый) гнев вызывало возвращение ненавистного имени «царя Дмитрия»: «Как сатана омрачи очи их! При них Колужской их царь убит и безглавен лежал всем на видение шесть недель, и о том они из Колуги к Москве и по всем городом писали, что их царь убит, и про то всем православным христаяном ведомо». При этом в ополчении ве забывали еще про одну опасность, исходившую от признания царем сына Марины Мнишек, и формулировали свою программу очень ясное «И ныне, господа, мы все православные християне общим советом, со слався со всею землею, обет Богу и души свои дали на том, что нам и воровскому царю Сидорку, и Марине и сыну ее не служити и против врагов и разорителей веры християнской, полских и литовских людей стояти в крепости неподвижно».
Осмысливая такие слова, написанные в грамоте, можно лучше оценить искренность призывов, обращенных к земским городам. Об очевидных целях послания, созданного в виду выборов нового царя, свидетельствует формуляр этого документа. После традиционных слов «и вам, господа, пожаловати», читаем то, что ждали от тех городовыж советов, которым адресовалась грамота: «советовать со всякими людма общим советом, как бы нам в нынешнее конечное разорение быта не безгосударным; чтоб нам, по совету всего государства, выбрата общий советом государя, кого нам милосердый Бог, по праведному своему человеколюбию даст». Для этого «земского совета» предлагалось присылать «к нам, в Ярославль, изо всяких чинов человека по два, и с ними совет свой отписати, за своими руками». Кроме того, земцы напоминали про то, как гости и посадские люди пожертвовали своим «имением» для обеспечения жалованьем «дворян и детей боярских смольян и иных многих городов». Однако та казна оказалась уже розданной, а все прибывавшим в ополчение людям, бившим челом «всей земле» о жалованье дать уже было нечего. Поэтому помимо формирования земского собора в Ярославле, в грамоте просили последовать нижегородскому примеру и «промеж себя обложить, что кому с себя дать на подмогу ратным людям». Собранную денежную казну просили прислать в Ярославль. В обоснование этого была создана универсальная формула русского патриотизма: «чтоб нам всем единокупно за свою веру и за отечество против врагов своих безсумненною верою стояти»[693]. Грамоту подписали собравшиеся в Ярославле бояре Василий Петрович Морозов, князь Владимир Тимофеевич Долгорукий, окольничий Семен Васильевич Головин (ближайший сотрудник князя Михаила Скопина-Шуйского в годы борьбы с тушинцами, он оказался в Ярославле после того, как был воеводою подмосковных полков в Переславле-Рязанском), князь Иван Никитич Одоевский, бывшие воеводы Первого ополчения князь Петр Пронский, князь Федор Волконский, Мирон Вельяминов. Все они приложили свои руки к грамоте даже раньше князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина. Среди других рукоприкладств на грамоте 7 апреля 1612 года находятся еще несколько десятков имен дворян, дьяков и «лучших» посадских людей, в том числе и упоминавшегося ярославского земского старосты Григория Никитникова.
Первым делом в Ярославле определились, что будут поддерживать кандидатуру шведского принца Карла-Филиппа на русский престол. Самым главным преимуществом этого королевича было то, что шведская сторона гарантировала его крещение в православную веру уже перед вступлением его в рубежи Русского государства. «Новгородское государство», согласившееся ранее, хотя и под давлением, принять у себя правителем шведского королевича, таким образом, оставалось вместе с Московским государством. Возвращаясь к союзу с Швецией можно было подумать о продолжении боев с главным врагом королем Сигизмундом III. Шведы, установившие оккупационный порядок в Великом Новгороде, гарантировали, что будут сохранять новгородскую «старину», новгородские духовные власти оставались на своих местах, дворян и детей боярских никто не лишал их поместий и вотчин. В противоположность этому политика Сигизмунда III в отношении Смоленска означала, что город должен был всеми возможными способами инкорпорирован в состав Речи Посполитой. Смоленское воеводство не должно было отличаться от остальных земель Великого княжества Литовского какой-либо автономией. Мириться с этим дворяне из Смоленска, составившие основу нижегородского ополчения, естественно, не могли. Кроме того, призвание Карла-Филиппа, о кандидатуре которого договаривались в полках Первого ополчения еще до гибели воеводы Прокофия Ляпунова, предоставляло возможность компромисса тем, кого казаки «неволею» заставили присягнуть псковскому самозванцу.
12 мая 1612 года ярославское посольство во главе с Степаном Лазаревичем Татищевым, состоявшее из «дворян розных городов» достигло Великого Новгорода. С собою оно привезло грамоты «о земском деле» к новгородскому митрополиту Исидору, воеводе боярину князю Ивану Большому Никитичу Одоевскому и к шведскому наместнику Якобу Делагарди. Посольство было организовано таким образом, чтобы подчеркнуть соборную волю, выраженную в Ярославле. Поэтому там были еще один жилец и одиннадцать дворян, представлявшей разные служилые «города», первыми примкнувшие к движению, в том числе Смоленск, Нижний Новгород, Казань и Понизовые города. Присутствие в посольстве детей боярских из Переславля-Рязанского и Новгорода (Бежецкая пятина) тоже подтверждают известные факты представительства в ярославском ополчении служилых людей из этих двух самых обширных дворянских корпораций в России. В Новгород поехали также представители от литвы, немцев и «всяких иноземцев, которые служат в Московском государстве», «от гостей и от посадцких людей всех городов»[694]. «Новый летописец» тоже сообщал об этом посольстве. Правда, если бы в нашем распоряжении не было текста этой переписки, то, основываясь на известии одной только летописи, можно было бы подумать, что новгородское посольство было всего лишь прикрытием для главной цели ополчения — похода на Москву.
Князь Дмитрий Пожарский и Кузьма Минин думали, «како бы земскому делу прибылнее», и решили послать посольство в Великий Новгород, в которое вошли представители уже созданного в ополчении земского совета «ото всех городов по человеку и изо всех чинов». «А писаху к ним для того и посылаху, — объяснял «Новый летописец», — как пойдут под Москву на очищенья Московского государства, чтоб немцы не пошли воевати в Поморския городы»[695]. Но все было много серьезнее, чем старался показать впоследствии автор летописи. С Новгородом вступали в дипломатическую переписку представители «всех чинов и всяких людей» Московского и Казанского государств. О кандидатуре Карла-Филиппа на новгородский престол расспрашивали основательно: «как ему свой царский престол правити и люди свои розсужати и ото врагов обороняти и всякие дела делати?». Речь шла и о месте крещения будущего государя и о распространении его власти не только на Новгородское государство, но и на остальную страну. Для переговоров в Ярославль приглашали посланцев Новгородского государства. Состав земского совета и титул руководителя ополчения, к которым новгородцы адресовали свой ответ уже 19 мая 1612 года звучал следующим образом: «Великия Росийския державы Московского государьства бояром и воеводам, и по избранию всех чинов людей Росийского государьства многочисленного войска у ратных и у земских дел столнику и воеводе господам князю Дмитрею Михайловичу с товарищи, и чашником, и столником, и дворяном болшим, и стряпчим, и приказным людем, и жилцом, и дворяном из городов, и детем боярским, и головам стрелецким и казачьим, и сотником, и гостем, и торговым людем, и стрелцом и казаком, и Понизовых городов царьства Казанского и иных всех городов князем и мурзам и татаром, и литве и немцом, которые служат в Московском государьстве, и всех чинов всяким людем всех городов Московского и Казанского государьства». Здесь важно то, что собор этот начинал претендовать на представление мнения «всей земли», не исключая и подмосковных полков. Об этом прямо говорилось в ярославских грамотах, что они действуют «сослався всех Зарецких и Северских и Замосковных городов с дворяны и с детми боярскими, с стрельцы и с казаки, и с казанскими татары и со всякими служилыми людми» (в ответе митрополита Исидора сказано еще сильнее «собрався», а не «сослався»). Сказать так можно было только в одном случае, — имея в виду союз с подмосковными полками, где как раз оставались служилые люди из Калуги, Путивля и других Зарецких и Северских городов. Более того, в грамоте земского «совета всея земли» в Великий Новгород обращались от «многого собрания» людей, которые стояли «под Москвою и в Ярославле»