. Позднее освобождение Москвы оказалось связано в памяти еще и с празднованием дня Казанской Богоматери, приходившимся на 22 октября, — день начала штурма Китай-города[737]. Список этой иконы попал в Первое ополчение летом 1611 года, а значит не мог вполне считаться покровительницей другого ополчения — Кузьмы Минина и князя Дмитрия Михайловича Пожарского. По преданию, князь Дмитрий Михайлович Пожарский заказал для себя список иконы Казанской Божьей Матери, когда находился с нижегородским ополчением в Ярославле в 1612 году. Когда в 1636 году на Красной площади в память о событиях, предшествовавших избранию на царство Михаила Федоровича, открывался Казанский собор, то все детали появления чудотворной иконы в полках под Москвою были уже не столь существенны. Главное, что список этой иконы действительно был в земском ополчении и именно с нею «вся земля» связала свою победу.
Часть V.Начало династии Романовых(Избрание на царство Михаила Федоровича)
1612, конец октября — начало ноября — Приход короля Сигизмунда III с войском под Волок
Конец октября — ноябрь — Бои с казаками Ивана Заруцкого в Рязанской земле
Ноябрь — Решение о созыве избирательного земского собора
1613, 7 февраля — Объявление двухнедельного перерыва в соборных заседаниях в связи с началом Великого поста
21 февраля — Избрание земским собором царя Михаила Федоровича
25 февраля — Присяга царю Михаилу Федоровичу, окончание полномочий земского правительства
Май — Составление «Утвержденной грамоты» об избрании царя Михаила Федоровича
11 июля — Венчание на царство Михаила Федоровича
«Совет всея земли»
течение четырех месяцев — с 26 октября 1612 по 25 февраля 1613 года — власть в Москве оставалась в руках земского правительства во главе с князьями Дмитрием Тимофеевичем Трубецким и Дмитрием Михайловичем Пожарским. Это был переходный период, главным содержанием которого стали выборы нового царя. В те дни, когда действовавший в ополчении «совет всея земли» получил власть в Москве[738], в Речи Посполитой «дозрели» до того, чтобы наконец-то представить юного самодержца Владислава Московскому государству. Сейчас ноябрьский 1612 года поход короля Сигизмунда III вместе с королевичем Владиславом к Смоленску, и далее к Москве, выглядит малообъяснимым. Хотя для едва народившегося земского правительства грядущее столкновение с польско-литовскими отрядами, возглавлявшимися хорошо известными полковниками Александром Зборовским и Андреем Млоцким, не сулило ничего хорошего. Король же действовал так, как будто не было более чем двухлетнего промедления с исполнением договора с гетманом Станиславом Жолкевским о призвании королевича Владислава, а польско-литовский гарнизон по-прежнему удерживал в своих руках столицу. Сигизмунд III слал впереди себя послов, объявить Боярской думе свой приход. Но он опоздал и только зря потратил казну. Дальше Волока королевскому войску двинуться уже не пришлось, несостоявшийся претендент на русский трои вынужден был вернуться домой в Речь Посполитую. Что же заставило короля Сигизмунда III так быстро смириться с потерей выскользнувшей из его рук московской короны?
«Новый летописец» сообщил детали тех событий, как под столицу приехали Адам Жолкевский, князь Данила Мезецкий и Иван Грамотин «зговаривати Москвы, чтобы приняли королевича на царство». О серьезности угрозы свидетельствует описание реакции «всех начальников», которые «быша в великой ужасти». В начавшихся боевых стычках: польско-литовским отрядом был захвачен «в языках» смольнянин Иван Философов. Он, якобы, очень удачно дезинформировал противника: «Москва людна и хлебна, и на то все обещахомся, что всем померети за православную веру, а королевича на царство не имати»[739]. То же самое Философов потом подтвердил и перед самим королем Сигизмундом III в его походной ставке. Это и стало, по мнению летописца, главным аргументом, для отмены дальнейшего похода. Позднее обнаружились фрагменты делопроизводства королевского похода, не подтверждающие эту приукрашенную версию. Иван Философов действительно попал в плен и дал подробные сведения о том, что происходило в Москве после занятия ее войсками земского ополчения. Этот рассказ Ивана Философова убеждал не ловкой ложью, а, наоборот, правдивостью. Польско-литовские полковники плохо понимали, почему посылавшиеся ими в Москву гонцы не возвращались, а русские люди вместо того, чтобы начинать переговоры, вступали в бой. При этом передовые отряды не нашли ничего лучшего, как расположиться в шатрах в знакомых местах в Тушино. Пленник Иван Философов объяснил тем, кто пришел в ноябре 1612 года от короля Сигизмунда III под самую Москву, что у королевича Владислава больше нет шансов на престол. Но лишь по той причине, что его сторонников из числа бояр в столице больше не слушают: «на Москве у бояр, которые вам, господарям, служили, и у лучших людей хотение есть, чтоб просити на господарство вас, великого господаря королевича Владислава Жигимонтовича, а имянно-де о том говорити не смеют, боясь казаков, а говорят, чтоб обрать на господарство чужеземца, а казаки-де, господари, говорят, чтоб обрать кого из руских бояр, а примеривают Филаретова сына и Воровского Калужского».
Из того, что было сказано сыном боярским Иваном Философовым, становилось очевидным, что король Сигизмунд III безнадежно опоздал. У него не осталось сторонников, сидевшие в осаде бояре во главе с князем Федором Ивановичем Мстиславским были изгнаны, им даже не давали пройти в Кремль и «вся земля» советовалась, «пускать их в думу или нет». Другие, более одиозные лица, как Федор Андронов, Важен Замочников вовсе были «взяты за приставы», их с пристрастием расспрашивали «на пытце» о расхищенной казне. Самым неприятным для короля должно было стать то, что «польских де людей розослали по городом, а на Москве оставили лутчих полковников и ротмистров чоловек с тридцать, пана Струса и инных»[740]. Становилось очевидным, что королю Сигизмунду III нечего будет сказать родственникам тех, кто сидел в польско-литовском гарнизоне в Кремле и умолял о спасении.
Известие о храбрых речах Философова, повлиявшего на отход от Москвы королевского войска (на самом деле он не отрицал существование в Москве сторонников кандидатуры королевича Владислава), распространялось самим «земским советом» и содержалось в грамоте, отправленной из Москвы в Новгород с дворянином Богданом Дубровским в середине декабря 1612 года. В ней, судя по переводу шведского историка XVII века Юхана Видекинда, говорилось, что «поляки захватили несколько человек наших, от одного смоленского боярина Ивана Философова услышал о нашем союзе, об отказе от общения с поляками и готовности вечной ненавистью преследовать их и литовцев», что узнав об этой враждебности, он ушел в Польшу на сейм (король видя, что ничего не может сделать, пошел со всем своим войском обратно)»[741]. Следовательно, главные воеводы земского правительства первым делом обозначили свой полный отказ от принятия польско-литовской кандидатуры на русский трон. Нельзя сказать, чтобы король Сигизмунд III принял такой отказ. Он решил продолжать войну, его войско на обратном пути шло через Можайск и захватило главную городскую святыню — деревянную скульптуру Николы Можайского. Королевские отряды оставались в Смоленске и Вязьме. Но главную угрозу земскому правительству создали черкасы — запорожские казаки, отосланные королем Сигизмундом III воевать на Севере Русского государства, до того времени бывшем главной опорой земщины, откуда шли основные доходы, посошная рать и другая подмога.
С казачьим походом могла быть связана история Ивана Сусанина, которая после включения ее в многочисленные литературные памятники нового времени и в оперу М.И. Глинки «Жизнь за царя» приобрела некий несерьезный оттенок. В середине XIX века два уважаемых историка Н.И. Костомаров и С.М. Соловьев даже вступили в научный диспут, был ли вообще Иван Сусанин? Скептики, прежде всего, сомневаются в том, откуда в костромской земле, далеко отстоявшей от западных рубежей Московского государства, оказались поляки и почему они уверенно искали именно Михаила Романова. Дополнительным основанием для сомнений является то, что обельная грамота, освобождавшая от податей потомков Ивана Сусанина, была дана только в 1619 году и в ней, за давностью лет, уже не были раскрыты подробности «подвига Ивана Сусанина». Остается неизвестным даже в каком месяце происходили те события, а подлинник грамоты вообще утерян. Между тем, поход «черкас», которые легко в народном восприятии могли превратиться сначала в «литву», а затем в «поляков», действительно был, он затронул в конце 1612 — начале 1613 года земли достаточно близко располагавшиеся к Костромскому уезду. Северные города обычно были местом ссылки, поэтому «черкасы» и прошли маршем по Русскому Северу в поисках оказавшихся в плену поляков и литовцев, недавних хозяев московского Кремля. Согласно расспросным речам двух купцов в Новгороде в феврале 1613 года численность этого отряда была около 6000 человек и они «пошли к Белоозеру, Каргополю и Вологде и там вокруг взяли нижеследующие маленькие замки: Тотьму, Сольвычегодск, Солигалич, Унжу, лежащие между Вологдой и Холмогорами, которые они чрезвычайно разорили и причинили много другого вреда здесь в местах, куда они проникли. И они освободили много поляков, взятых в плен в Москве…»[742]. Сведения о взятии городов «черкаскими казаками» и о возвращении пленных в этом рассказе явно преувеличены, однако места, где проходили такие, называвшиеся «загонными», казачьи отряды, указаны точно. Более того, по одному позднему свидетельству, Михаил Романов, «егда крыяся от безбожных ляхов в пределех костромских», молился в Макарьевом-Унженском монастыре