7 февраля 1613 года, примерно, месяц спустя после начала соборных заседаний, было принято решение о двухнедельном перерыве в соборных заседаниях. В «Утвержденной грамоте» писали, что избрание царя «для болшого укрепления отложили февраля з 7-го числа февраля по 21 число». В города были разосланы тайные посланники «во всяких людех мысли их про государское обиранье проведывати». Известие «Утвержденной грамоты» дало основание говорить о «предъизбрании» на русский престол стольника Михаила Романова уже 7 февраля. Однако здесь сказывается влияние годуновской «Утвержденной грамоты», где тоже говорилось о «предъизбрании» царя. Но если в 1598 году действительно был один кандидат на престол — Борис Годунов, то в 1613 году все было по-другому. Если к 7 февраля уже все согласились с кандидатурой Михаила Романова, то какое еще «укрепленье» ожидалось? Историк Г.А. Замятин считал, что в это время должны были, действительно расспрашивать о разных кандидатурах, особенно о шведском королевиче Карле-Филиппе[761]. Скорее всего, за решением о перерыве в соборных заседаниях скрывалось прежнее желание дождаться присутствия на соборе казанского митрополита Ефрема, главы Боярской думы князя Федора Ивановича Мстиславского и неуверенность из-за неполного представительства городов на соборе. Две недели совсем небольшой срок, чтобы узнать о чем думали люди Московского государства, в разные концы которого в то время можно было ехать месяцами, а то и годами (как, например, в Сибирь). К кому должны были стекаться собранные в стране сведения, кто занимался их сводкой, оглашались ли эти «мнения» на соборе? Обо всем этом тоже должны были позаботиться при правильной организации собора. Но собиравшийся в чрезвычайных условиях избирательный земский собор сам устанавливал правила своей работы.
В середине февраля 1613 года некоторые выборные, действительно, разъехались из столицы («посоветоваться со своими избирателями»?). Известие об этом сохранилось случайно, потому что несколько торопецких депутатов были захвачены велижским старостой Александром Госевским, исполнявшим к тому времени должность литовского референдария, но продолжавшего не только пристально следить за московскими делами, но даже, как видим, вмешиваться в них. Он сообщая, князю Христофору Радзивиллу, что «торопецкие послы», ездившие в столицу для выборов царя, возвратились ни с чем и, будучи схвачены на обратной дороге, поведали ему, что новые выборы были назначены на 3 марта (21 февраля по старому стилю)[762]. Есть также упоминания о поездке в Кострому перед окончательным избранием Михаила Романова, братьев Бориса и Михаила Михайловичей Салтыковых, родственников матери царя Марфы Ивановны, пытавшихся узнать их мнение по поводу соборного решения. Вопрос о том, в какой мере избрание Михаила Романова было предрешено 7 февраля, остается открытым. Самым правдоподобным объяснением получившегося перерыва является его совпадение с масленицей и последовавшим началом Великого поста, В такое же время, 15 лет назад, избирали царя Бориса Годунова. Выборы же нового царя были назначены на первое воскресение Великого поста, приходившееся на 21 февраля.
Об обстоятельствах двухнедельного перерыва перед избранием Михаила Романова писали также в грамоте в Казань митрополиту Ефрему 22–24 февраля 1613 года, извещавшей о состоявшемся выборе. В ней тоже говорилось о тайном сборе сведений по поводу будущей кандидатуры царя: «и до его государского обиранья посылали мы Московского государства во всех городех и в уездех тех городов во всяких людех тайно проведывати верными людми, ково чаяти государем царем на Московское государство, и во всех городех и уездех от мала и до велика та же одна мысль, что быти на Московском государстве государем царем Михаила Федоровичу Романову Юрьева». О «предъизбрании» Михаила Романова собором 7 февраля ничего не говорилось. Из-за «замотчанья», связанного с отсутствием выборных людей от Казанского государства и продолжающего разорения государства, на соборе решили «упросити сроку в государском обираньи до зборнаго воскресения сто двадесят перваго году февруария до двадесят перваго числа». «По совету всей земли» во всех храмах государства шли молебны о даровании «на Московское государя царя из русских людей»[763]. Скорее всего, это и было официальное решение достигнутое собором 7 февраля, а настроение первой, одной из самых строгих недель Великого поста, когда мирские страсти были неуместны, должно было помочь сделать верный выбор из всех претендентов на трон.
Собравшийся заново к намеченному сроку «на Зборное воскресенье» 21 февраля 1613 года земский собор принял историческое решение об избрании Михаила Федоровича на царство. Авраамий Палицын сообщал, что накануне заседания ему представили «койждо своего чину писание» об избрании Михаила Романова «многие дворяне и дети боярские, и гости многих розных городов, и атаманы и казаки», прося возвестить «о сем державствующим тогда бояром и воеводам»[764]. Однако у этого автора всегда было велико стремление приписать себе несколько большую роль, чем это было на самом деле. «Писания» безусловно существовали, но все вместе они были собраны не накануне в Богоявленском монастыре, где тогда находилось подворье Троице-Сергиева монастыря, а были предъявлены митрополиту Кириллу в день открытия собора. В грамоте в Казань к митрополиту Ефрему писали, как «на упросный срок» 21 февраля сначала состоялся молебен, а потом возобновились заседания земского собора: «был у нас в царствующем граде Москве всяких чинов с выборными людми изо всех городов и царствующего града Москвы со всякими жилецкими людьми и говорили и советовали все общим советом, ково на Московское государство обрати государем царем, и говорили о том многое время, и приговорив и усоветовав все единым и невозвратным советом и с совету своего всего Московского государства всяких чинов люди принесли к нам митрополиту, и архиепископом, и епископом и ко всему освященному собору, и к нам бояром и ко окольничим и всяких чинов людем, мысль свою порознь»[765]. Это и есть описание того самого собора, изменившего русскую историю. Понять происходившее можно лишь раскрыв, что стоит за каждой из этикетных формул текста грамоты. Очевидно только, что собор продолжался долго, разные чины — московские и городовые дворяне, гости, посадские люди и казаки — должны были сформулировать свое единое мнение («мысль»). Такая практика соответствовала порядку заседаний земских соборов позднейших десятилетий. Важной, но не раскрытой до конца является ссылка на то, что решение принималось «со всякими жилецкими людми» из Москвы. Отдельно упомянутое участие московского «мира» в событиях отнюдь не случайно и является дополнительным свидетельством об его вторжении в дела царского избрания. Подтверждение этому содержится в расспросных речах в Новгороде в 1614 году стольника Ивана Ивановича Чепчугова (и еще двух московских дворян). По словам Ивана Чепчугова, который воевал в земском ополчении и как стольник должен был участвовать в деятельности земского собора, казаки и чернь «с большим шумом ворвались в Кремль» и стали обвинять бояр, что они «не выбирают в государи никого из здешних господ, чтобы самим править и одним пользоваться доходами страны». Сторонники Михаила Романова так и не отошли от Кремля, пока «дума и земские чины» не присягнули новому царю[766].
Еще один рассказ о царском выборе содержит «Повесть о земском соборе 1613 года». Согласно этому источнику, 21 февраля бояре придумали выбирать царя жребием из нескольких кандидатур (заимствованная из церковного права процедура выбора, по которой в XVII веке избрали одного из московских патриархов). Все планы смешали приглашенные на собор казачьи атаманы, обвинившие высшие государственные чины в стремлении узурпировать власть: «Князи и боляра и все московские вельможи, но не по Божьей воле, но по самовластию и по своей воли вы избираете самодержавна». Имя нового царя Михаила Федоровича на соборе тоже было произнесено в этот день казачьими атаманами, верившими в историю с передачей царского посоха по наследству от царя Федора Ивановича «князю» (так!) Федору Никитичу Романову: «И тот ныне в Литве полонен, и от благодобраго корени и отрасль добрая, и есть сын его князь Михайло Федорович. Да подобает по Божии воли тому державствовать». Ораторы из казаков очень быстро перешли от слов к делу и тут же возгласили имя нового царя и «многолетствовали ему»: «По Божии воли на царствующем граде Москве и всеа Росии да будет царь государь и великий князь Михайло Федорович и всеа Росии!»
Хотя имя Михаила Романова давно обсуждалось в качестве возможного претендента, призыв казачьих атаманов на соборе, поддержанный рядовыми казаками и московским «миром», собравшимися на кремлевских площадях, застал бояр врасплох. «Повесть о Земском соборе 1613 года» сообщает очень правдивые детали о реакции членов боярской думы, считавших, что имя Михаила Романова не будет серьезно рассматриваться на соборе. Не приходится сомневаться, что автор «Повести…» если сам не был очевидцем, то записал все со слов очень информированного человека. Во всяком случае, у читателя этого рассказа об избрании царем Михаила Федоровича возникает эффект присутствия: «Боляра же в то время страхом одержими и трепетни трясущеся, и лица их кровию пременяющеся, и ни един никто же може что изрещи, но токмо един Иван Никитич Романов проглагола: «Тот есть князь Михайло Федорович еще млад и не в полне разуме». Неловкая фраза, выдающая волнение боярина Ивана Романова. Стремясь сказать, что его племянник не столь еще опытен в делах, он вовсе обвинил Михаила в отсутствии ума. Далее последовал примечательный по-своему ответ казачьих атаманов, превративших эту оговорку в шутку: «Но ты, Иван Никитич, стар верстой, в полне разуме, а ему, государю, ты по плоти дядюшка прироженный, и ты ему крепкий потпор будеши». После этого «боляра же разыдошася вси восвояси». Но главный удар получил князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой (обвинения в стремлении к «самовластию», во многом, были обращены именно к нему, как к руководителю правительства «всея земли», по-прежнему решавшему все дела в стране). «Князь же Дмитрей Трубецкой, — пишет о нем автор «Повести о земском соборе 1613 года», — лице у него ту и почерне, и паде в недуг, и лежа много дней, не выходя из двора своего с кручины, что казны изтощил казаком и позна их лестны в словесех и обман»