Но у нее голова трещала от унизительных картинок: как она отключилась, как ничего не соображала и поделать ничего не могла, – и оттого, что ничегошеньки не могла вспомнить, казалось, что все было куда хуже…
– Мне, думаю, пора, – сказала она. – Вы не могли бы мне такси вызвать?
– Предлагаю кое-что получше. Мне кое-кто одолжил автомобиль. Я отвезу тебя домой, подожду, пока ты оденешься потеплее, а потом мы поехали бы куда-нибудь за город и сытно поели. – И, не дожидаясь ее ответа, добавил: – На тот случай, если тебя волнует, не воспользовался ли я вчера ночью твоим состоянием, позволь сообщить: не воспользовался. – Он накрыл своей волосатой лапищей ее лежавшую на столе руку. – Вот те крест, и чтоб я сдох. Ничего не было. Идет?
– Хорошо, – кивнула она. Смущение никуда не девалось, но она почувствовала облегчение: она верила ему про минувшую ночь, – но это не значило, что она и в чем другом ему доверилась.
– Хорошо-хорошо, хватит новогодних поздравлений, – поднял руку Арчи. – А как насчет новогодних обещаний?[25]
Они собрались в гостиной. Старшие члены семейства отправились спать: у Дюши и мисс Миллимент была сильная простуда, Рейчел сдалась на милость зубной боли сразу же после того, как куранты Биг-Бена возвестили Новый год: «Не могу никого вас поцеловать, дорогие мои, у меня лицо чувствительно, как вскипающий мозг», – говорила она, пытаясь улыбнуться, но выглядела, решила Клэри, жутко. Эдвард с Вилли были в Лондоне, празднуя с Гермионой. Так что Арчи с Хью оставили с детьми вплоть до Лидии, которая пообещала пойти спать, когда ей Арчи скажет. Все расцеловались со всеми и пожелали счастливого Нового года.
– А мы не могли бы в шарады поиграть? – Лидия полагала, что это займет больше времени, чем обещания.
– Нет, Арчи сказал – в обещания. По скольку будем? Одно или по скольку хочешь?
– Думаю, по три от каждого, – сказал Арчи. – Что скажете, Хью?
– Что? А-а, само собой, по три. Виски?
– Спасибо. – Лидия подхватила стакан и понесла его своему дяде. В ней не унимался чертик удовольствия, подававший надежду, что за обещаниями, может, последуют и шарады.
– И какие? – не умолкал Невилл. – Какого рода обещания, я имею в виду?
– О, конечно же, благие, – сказала Полли. – Вроде: быть добрым к своим врагам.
– Глупость какая! Какие же они мне враги, если я к ним добр.
– Итак, обещания должны быть благими, – сказал Арчи. – Я говорю, ожидаемыми, понимаете, слегка обещающими что-то улучшить.
Кто-то предложил записать обещания, и Лидия тут же порхнула к старинному карточному столику и вернулась с кипой листочков для записи (на них записывались ставки и очки всех игр, от бриджа до «гонки демона») и пригоршней карандашей.
– Пять минут, – объявил Арчи. – После чего каждый может прочесть свои обещания.
– Или обещания других, – подала голос Клэри. – О, да… мы же можем их все перемешать, а потом кто-то читает листочек, а мы все должны догадаться, чьи это обещания. Так будет гораздо интереснее. О, давайте же так и сделаем!
– Победа за вами, – согласился Арчи. – Бросьте еще полено в огонь, не то я у вас на глазах окоченею до смерти.
Наступило вертлявое молчание с покусыванием кончиков карандашей.
– Я кончила, – сообщила Лидия. – Я чудесные придумала. По правде, благие и добрые.
– Ты, конечно, сознаешь, что тебе придется прекрасно их сдержать, так? – заметил Саймон. Он от напряжения даже взмок. Но, как ни бился, как ни тужился, в голову приходило только: «Поцеловать мисс Бленкинсопп» – намерение, которое он счел за благо не оглашать. Она учила в школе рисованию, стара, конечно, но куда моложе учителей и на вид совершенная кудесница: волосы черные, губы ярко-красные и пушистая челка, которую она то и дело смахивала со своих великолепных глаз длинными белыми пальцами в бирюзовых кольцах. – Учись сдерживаться, – буркнул он.
Невилл тоже маялся. Он намеревался сбежать из своей жуткой школы, но не мог решить, куда. Если бы война кончилась, он мог бы, наверное, устроиться работать изобретателем. Меж тем он подумывал, чтобы жить с Сесили Кортнайдж[26], ее пластинка с записью сценки, где она заказывает две дюжины двойных дамасских обеденных салфеток, вызывала у него восторг, сколько бы раз он ее ни слушал.
Клэри написала свои, которые, она считала, были отменно скучными, потом пошла взяла шляпу из оружейной комнаты, в которую играющие могли сложить свои бумажки.
– Поспешите, – поторопила она тугодумов.
– Время истекло. – Арчи положил свою бумажку в шляпу и пустил ее по кругу.
Ему выпало читать первым.
– «Быть добрым к старым людям», – прочел он. – «Раздать все мои деньги». «Спасти чью-нибудь жизнь».
– Это мои, – объявила Лидия, о чем мог догадаться каждый по ее самодовольному виду.
– Идиотство, – хмыкнул Невилл. – Дурочка, ты ж не хочешь спасти жизнь любому и всякому? Гитлеру? Спасла бы ты ему жизнь?
– Не-е-т. Только я вряд ли с ним встречусь. Конечно же, жизнь хорошего человека.
– Так ты, значит, подойдешь к кому-то, кто из самолета вываливается, и спросишь: «А вы хороший?» – и на слово ему поверишь, а он, конечно, правду не скажет, каким бы злыднем ни был, – и ты его спасешь? За всю свою жизнь не слышал подобной глупости.
– Не думаю, что она имела в виду нечто подобное, – мягко возразил Арчи.
– Ну да, а про деньги тоже идиотство. Она потратила все свои рождественские деньги, так что только и выйдет, что шиллинг в неделю. Как же ты купишь мне подарок ко дню рождения, если все свои деньги раздашь? Или, – добавил он осмотрительно, – если на то пошло, ко дню рождения еще кого-то.
Лидия силилась не заплакать, насупливала брови и закусывала нижнюю губу.
– Ты слишком уж чересчур жуткий, чтоб тебе подарки дарить, – выговорила она. – Вы же видите, как трудно быть доброй к такому злому и ужасному, как Невилл, – обратилась она к остальным.
– По-моему, нам следует просто читать бумажки, а всем слушать. – Арчи вручил шляпу Полли.
– «Не курить так много. Относиться терпеливо к людям. Помогать Дюши в садике». Это, должно быть, ты, папа. – Последовало минутное молчание, потом она сказала: – По-моему, ты ужасно терпеливо относишься к людям. Правда-правда.
Арчи заметил, как они улыбнулись друг другу, она, до боли желая утешить, он, принимая, но оставаясь безутешным. В комнате повисло то же самое ощущение боли, как и раньше, когда Клэри захотела выпить за отсутствующих друзей, она имела в виду своего отца, но подтекст оказался шире ее намерения.
– Твоя очередь, Клэри, – поспешно сказал он.
Клэри развернула выбранную бумажку и прочла с нарочитой насмешкой:
– «Покончить с войной! Уйти из школы! Пообедать с Сесили Кортнайдж». Мы знаем, кто это! Все перепутал, как обычно. Честное слово, Невилл. Это вовсе не значит добиться того, что тебе нравится. Или такое, как покончить с войной, чего ты попросту не в силах сделать!
– Это то, на что я настроен. И не собираюсь ничего менять.
– Ты не можешь уйти из школы, пока не будешь на годы и годы старше, – сказала Лидия. – А раз ты не премьер-министр, слава Господу, то не можешь покончить с войной. А Сесили Кортнайдж и во сне не снится обед с каким-то безвестным мальчишкой. Я согласна с Клэри.
– Мы договорились не обсуждать обещания участников, – сказал Арчи. – Хью?
– «Научиться сдерживаться. Научиться писать стихи. Изобрести что-нибудь». Силы небесные, Полл, это ты?
– Это я, – признался Саймон. Он сделался пунцовым.
– Боже милостивый. Как интересно, Саймон, – заметила Полли.
– Очень трудно научиться писать стихи, – произнесла Клэри. – У меня такое чувство, что с этим нужно родиться. И я бы сказала, мы бы уже заметили, если бы у тебя была хоть крупица таланта.
– Клэри, так и подавить можно.
– Не в том была цель.
– Нет, в том.
– Давайте, заканчиваем игру, – возгласил Арчи. – Всем нам пора спать.
– А как же шарады?
– Никто не хочет играть в них, кроме тебя. Давай, твоя очередь читать.
– «Выучить французский. Перестать кусать себе ногти. Чинить свою одежду до того, как починить ее станет нельзя», – прочла Лидия. – Это, должно быть, ты, Клэри. Ты единственная, ктовсерьез кусает ноги.
– Она только свои кусает, – заметил Невилл. – По-моему, ей надо разрешить делать это. Если б она у других кусала, можно было бы быть против нее.
– Твоя очередь читать, Невилл, – сказал Арчи.
– «Ходить плавать. Выучить русский. Порисовать немного». Не понимаю, как плавание может быть обещанием. – Ему нравилось плавать: и почему только он сам до такого не додумался?
– Это вы, Арчи, правда?
– Точно. Я ненавижу плавать в плавательных ваннах. Это для того, чтоб ноге было легче. Чувствую себя тигром в клетке. Вниз – вверх, туда – сюда.
– Когда мы переедем в Лондон, я с вами буду ходить, – сказала Клэри. – Мы можем вести интересные разговоры, и вы не заметите, до чего это тоскливо.
– Что ж, я в постельку, – сказал Хью, словно бы дожидался малейшего подходящего момента для этих слов.
– Ой, неужели надо?
– Никто меня не прочел, – произнесла Полли.
– О, Полл, миленькая! – Хью снова сел. – Прочти. Я вправду хочу узнать.
– Это не мне читать, – сказала Полли. – Только смысла особого нет, потому как вы и без того знаете, что это – я.
– Я еще ничьей не читал, – сказал Саймон и взял бумажку. – «Научиться готовить. Научить Уиллса читать. Сказать правду».
– Видите? Совсем неинтересно. – Полли явно была очень обижена.
– Нет, интересно, – возразил Саймон, чья откровенная преданность слегка конфузила.
– В постель, – произнес Арчи. – Все делают все, что нужно. Выставить стражу перед огнем. Выгнать кошку. Вести себя тихо на лестнице. Дайте мне руку, Полл. Нет, Лидия, спасибо, пусть лучше Полл.