– Тебя и вправду долго не будет?
– Ну да. Лучше рассчитывать на это.
Она уже стояла, повернувшись к нему лицом, между ним и дверью.
– Джек, ты же не сердишься на меня, нет?
– С чего это ты придумала?
Ей захотелось закричать: «Со всего!» – но всего-то и выговорила:
– Ты не поцеловал меня. Даже не притронулся.
В первый раз его черные, мрачные глаза по-ста- рому смягчились: он шагнул к ней, положил руки ей на плечи.
– На тебя я не сержусь, – сказал. Нежно поцеловал в губы. – Я как-то порядком отдалился от любви. Тебе придется вынести это во мне.
– Вынесу! Обязательно! Но она ведь вернется, правда?
По-прежнему держа ее за плечи, он слегка оттолкнул ее от себя.
– Непременно. Попрощайся со всеми за меня, пожалуйста. И поблагодари – за все. Не плачь. – То был скорее приказ, нежели просьба. – Я фуражку свою в холле оставил.
– Я принесу. – Она не желала вмешательства других. Но холл был пуст, фуражка лежала на столе. Когда она вернулась с нею, он уже успел подойти к входной двери с другой стороны и открыть ее. Взял фуражку, надел ее.
– Я рад, что приехал. – Двумя пальцами коснулся ее щеки. – Береги себя и… Джули, так ты ее зовешь? – Наклонился и поцеловал щеку, которой только что касался, – губы его были так же холодны, как и пальцы. Повернувшись кругом, очень быстро пошагал от нее к воротам и пропал из виду. Она стояла, прислушиваясь к тому, как завелся двигатель такси, как хлопнула дверца, а потом как ехала машина по дорожке, пока ее совсем не стало слышно.
Вилли, оказавшаяся в городе на день и на ночь, обедала с Джессикой в маленьком домике в Челси, который та снимала в Парадайз-Уолк. Теперь они снова стали лучшими подружками, поскольку уже всем стало известно, что Лоренс (больше они не называли его Лоренцо) бросил свою жену и живет с молодой оперной певицей. У них даже состоялся осторожно сочувственный разговор о несчастной Мерседес и о том, что с ней станется, в котором обе пришли к нелегкому выводу, что, пусть она и невероятно несчастна, но, наверное, без него ей лучше. (Разумеется, Вилли считала, что Джессике неизвестно про тот злосчастный вечер.)
Был понедельник. Утро Вилли провела на Лансдоун-роуд и извинилась, что приехала неприбранной.
– Известия до того хороши, что ты там задерживаться не станешь, так? – говорила Джессика, провожая ее в крохотную ванную.
– Эдвард считает, что дом для нас стал велик, после того как Луиза вышла замуж, а Тедди, так сказать, стал на ноги. Мне будет очень грустно. – Она сняла часы и засучивала рукава. – Я такая грязная, что, честно говоря, следовало бы ванну принять.
– Дорогая, мойся, если хочешь. Обед может подождать – всего-то что-то вроде пирога.
– Я просто умоюсь.
– Какой же миленький домик! – воскликнула она, сходя по лестнице опять в гостиную.
– Скорее это кукольный дом, но меня он устраивает великолепно. Так легко содержать. Всего и нужна ежедневная приходящая прислуга.
– Раймонд видел его?
– Еще нет. Похоже, ему все труднее и труднее вырываться. Но он до того обожает быть важным, к тому же, похоже, у него в Оксфорде друзья завелись, и, разумеется, на выходные я езжу во Френшем помочь Норе.
– Как там дела идут?
– Очень здорово, по-моему. Его, мне показалось, не так-то легко узнать, зато она, похоже, отдает всю себя. Боюсь, довольно слабый джин попался. Мои запасы кончились, а в здешних магазинах строго – любому по бутылке в месяц. – Она взяла свой джин и села с ним во второе кресло.
– Известия и впрямь хороши, верно? – сказала Вилли. – Мы будем в Берлине со дня на день.
– Если не считать этих ужасных, жутких лагерей. Я просто поверить не могла! Это непотребно!
– Кажется невероятным, что это могло бы продолжаться, а люди бы и знать не знали.
– Не сомневаюсь, что они знали. Немцы мне всегда были отвратительны.
– Но папочка так славно проводил там время, когда был студентом. Помнишь, он говорил, как это было чудесно? Даже в самом маленьком провинциальном городке устраивались свои концерты.
– Я согласна с мистером Черчиллем. Словами этот ужас не выразить.
– Согласна.
Ни та, ни другая не знали, что еще можно сказать про лагеря, и настала краткая пауза, пока Вилли курила, а Джессика разглядывала ее. Постарела она: волосы уже почти белые, кожа обветренная и сухая, серовато-синие вены на тыльной стороне рук вздулись еще больше, шея – как у старухи. «Всего на год старше меня, – думала Джессика, – всего сорок девять, а выглядит на самом деле еще старше. Война ее не пощадила, тогда как для меня она отмерила время, когда у меня вдруг стало больше денег и куда меньше домашних дел». И, разумеется, связь с Лоренцо (про себя она его по-прежнему так звала), пусть даже он повел себя под конец как шалопай, пока она длилась, доставляла удовольствие. Короче, ее вполне жуть брала при мысли о мире с Раймондом, кому едва ли не все время нужны были обычная еда и отсутствие дел. Живя одна, она редко готовила: даже сидевший сейчас в духовке пирог был куплен, – и, когда Джуди приезжала домой на каникулы, она либо останавливалась у школьных подруг, либо во Френшеме. Нора была полностью занята, а Кристоферу, похоже, нравилось его существование, смахивающее на отшельничество. Анджела… Вот она-то и была причиной, почему понадобилось звать Вилли на обед, получить возможность провентилировать свои чувства к Анджеле. Однако она ждала, когда они усядутся за столик, накрытый к обеду в дальнем углу комнаты.
Начала она с расспросов о Луизе, которая, по словам Вилли, похоже, разболелась. Д-р Боллатер, к кому Вилли заставила ее пойти, настоятельно рекомендовал ей удалить миндалины, в общем-то, на этой неделе она собиралась лечь в больницу. Тедди в Аризоне завершил подготовку как летчик-истребитель, но его задержали там, слава всем святым: «Если повезет, ему побывать на войне не придется, а Лидия…» И тут, поняв по выражению лица сестры, что ее прямо-таки распирает от желания поделиться чем-то, она остановилась и сказала:
– Давай, Джесс. Что стряслось? На лице у тебя прямо-таки трагедия написана.
– Я ее чувствую. Мне действительно нужен твой совет. Я просто не знаю, что делать!
– Что такое, дорогая? Разумеется, я помогу, чем только смогу.
– Дело в Анджеле. На прошлой неделе она позвонила и сообщила мне, что собирается выйти замуж.
– Ну знаешь, дорогая, разве это не вполне…
– Подожди! Он американец!
– Что ж, по мне, так это совершенно…
– И он почти на двадцать лет старше ее и был уже женат. У него есть дочь, почти ровесница Анджеле, которая бьет чечетку! А когда я спросила, чем он занимался в мирное время, она сказала, что он работал психиатром!
– Ты с ним знакома?
– На прошлой неделе она привела его сюда выпить по рюмочке. Забавный квадратный коротышка с лицом мопса или боксера и очень волосатый. Он зовет ее «голуба».
– Ты имеешь в виду, как будто она немка?
– Нет, сокращенно от голубушка. А она зовет его Эрлом[66].
– Почему, он что, граф?
– Такое у него имя! Эрл К. Блэк. Она хочет стать миссис Эрл К. Блэк. Второй.
Ее расстройство было до того оперным и так сильно напомнило Вилли их мать, что та едва не расхохоталась.
– Дорогая! Тебе не кажется, что ты чуточку зашорена предрассудками? (Снобизмом, хотелось ей сказать.) Анджела любит его?
– Говорит, что да, – ответила Джессика так, будто не очень-то верила, что это правда.
– Так что же, не понимаю, что тебя тревожит. То есть, разумеется, будет грустно, что она окажется так далеко, но ты съездишь и навестишь ее. Тебя всегда тревожило, что она вообще не выйдет замуж. Ну понимаешь, как у Луизы получилось.
– О, но, Вилли, ты же понимаешь, что я имею в виду! Она была такой хорошенькой девочкой, и, должна признаться, я возлагала надежды на ее, как зовет наша мамуля, «удачное замужество». А тут, похоже, такая страшная потеря. Мамуля бы в ужас пришла!
– Дорогая, не нам выбирать, за кого выходят наши дети, а мамуля попросту в ужас приходила от обоих наших с тобой мужей, разве не помнишь? По-моему, тебе следует перестать волноваться и порадоваться за Анджелу. Когда это предстоит?
– Она хочет, чтоб прямо сейчас, но он хочет подождать и посмотреть, не пошлют ли его, когда война кончится, на Тихий океан прикончить японцев.
– Что ж, кажется, весьма разумно с его стороны. – И в таком духе она продолжала до тех пор, пока Джессика, похоже, не исчерпала все возражения. Про себя же подумала, что Джессике стоило бы возблагодарить то, как счастливо сложились для нее звезды. Ходили про Анджелу слухи (Эдвард говорил, что один его приятель-летчик буквально подцепил ее в баре, но, увидев дядю Эдварда, девица быстренько ударилась в бега). Ясно было, что жизнь она вела довольно беспутную, и, хотя Вилли, естественно, и в мыслях не держала рассказывать о том Джессике, все ж, давая совет, принимала во внимание и это, а потому судила жестче, чем могла бы при иных обстоятельствах.
– Уверена, все образуется отлично, – сказала она, оставшись после обеда, чтобы пройтись по магазинам, прежде чем встретиться с Эдвардом в клубе за ужином. – Спасибо тебе за прелестный обед. Будь на связи. И, пожалуйста, смотри на светлую сторону того, что связано с Анджелой, дорогая.
Была у нее причина с некоторой горечью вспомнить об этом последнем увещевании, когда они встретились с Эдвардом в кофейном зале, чтобы выпить перед ужином. Она сразу же поняла, что что-то произошло, что есть у него для нее какое-то недоброе известие, и на один жуткий миг подумала, что, возможно, Тедди…
– Я о Тедди, – сказал Эдвард. – Нет-нет, с ним все вполне хорошо… о, дорогая, извини. Вовсе не хотел тебя пугать. Однако он прислал вот это. – Он достал пришедшее авиапочтой письмо и протянул его. – Сделай глоток джина, прежде чем читать его, – посоветовал.