Они венчали золотым венцом
И над собою ставили царем.
Вот так в цари скитальца, бедняка,
Избрали горожане и войска.
А спутник, лютой жадностью объят,
Рыл землю, чтобы найти желанный клад.
И наконец, смертельно изнурен,
Ту глыбу камня выворотил он.
И прочитал: «Кто за мечтой идет
Несбыточной, тот — в бездну упадет».
Так бескорыстный странник стал царем,
Корыстный же остался бедняком.
О Навои, корысти устыдись,
Добром последним с бедным поделись.
Эй, кравчий мой! Я жаден лишь к вину,
Оно смывает алчность, как вину.
Я выпью, чтоб на жизненном пути
Престол в стране смиренья обрести!
ГЛАВА XXXVIВОСЬМАЯ БЕСЕДА
ГЛАВА XXXVII
Слыхал я: четырех улусов хан,
Эмир Тимур, великий Гураган,
Повел войска железною рукой,
И, в Хинд войдя, жестокий принял бой.
Удачи неизменная звезда
Ему дала победу, как всегда.
А чтобы не могли враги восстать,
Велел он всех индийцев убивать.
И там он столько жизней погубил,
Что кровь убитых потекла, как Нил.
Отрубленные головы горой
Лежали над кровавою рекой.
Там не было пощады никому,
Настала смерть живущему всему.
Шел некий воин — весь окровавлен,
И двух влюбленных бедных встретил он,
Готовых вместе молча смерть принять;
Им негде скрыться, некуда бежать.
Убийца-воин обнажил свой меч,
Чтобы мужчине голову отсечь.
Но заслонила женщина его
И так молила воина того:
«Ты хочешь голову? — мою руби,
Но пощади его и не губи!»
Убийца-воин повернулся к ней,
А друг ее вскричал: «Меня убей!»
И вновь убийца двинулся к нему,
И вновь предстала женщина ему.
Тот со стальными пальцами барлас
Разгневался: «Убью обоих вас!»
Занес он меч над жертвою своей,
А женщина кричит: «Меня убей!»
Мужчина же: «Меня убей сперва,
Чтоб лишний миг она была жива!»
Так спорили они наперебой,
Под меч его склоняясь головой.
Угрюмый воин медлил. Между тем
В толпе раздался крик: «Пощада всем!»
Спешил глашатай войску возвестить,
Что царь велел убийства прекратить.
За жертвенность, быть может, тех двоих
Рок пощадил оставшихся в живых.
О Навои, и ты любви своей
Пожертвуй всем, души не пожалей!
Дай чашу, кравчий, если ты мне друг
И в чистой радости, и в море мук.
Я задыхаюсь, мне исхода нет.
Врачуй! Исполни верности обет!
ГЛАВА XXXVIIIДЕВЯТАЯ БЕСЕДА
Когда прекрасный жизненный восход
Нас напоит вином своих щедрот,
Веленьем вечной мудрости дыша,
Как сад Ирема, расцветет душа.
Скажи: не сад, что насадил Ирем,
А гурий обиталище — эдем.
Там птицы в яркой зелени ветвей
Рассказывают сотни повестей.
В чудесном том саду цветок любой
Сияет, блещет полною луной.
Там цвет необлетающий горит,
Как лепестки блистающих ланит.
Растет самшит вечнозеленый там,
Как стан прекрасный — юношески прям.
Там — завитки сунбула и лилей
Подобны кольцам мускусных кудрей.
А вертограда несказанный лик —
Не солнца ль ослепительный родник?
Прекрасен лик! И зной и влага в нем.
Схож подбородок с водным пузырем.
Нарциссы глаз берут сердца в полон,
Зовут уста — смеющийся бутон.
Листва в движенье, как лицо, живет,
На ней роса — благоуханный пот.
Подобной красоте сравненья нет,
Предела чувству изумленья нет.
Но сквозь нее провижу я черты
Непостижимой, высшей красоты.
Весною ранней в сень родных ветвей
Из-за морей вернулся соловей:
И розу новую он увидал,
И, захлебнувшись страстью, зарыдал.
Все ярче блещет розовый цветок,
Как разгорающийся огонек.
Огонь горит в сердечной глубине,
А соловей сгорает в том огне.
Все глубже чары розы; все сильней
Печаль певца, гремящего над ней…
Когда рассвет над миром засиял,
Так соловей защелкал, засвистал,
Такой он поднял звон, и гром, и крик,
Что зашумел, проснулся весь цветник.
Когда сгоришь, поймешь ты, может быть,
Что значит быть любимым и любить.
Любовь смятенья смерч несет уму,
И чужд влюбленный сущему всему.
А кудри несказанной красоты
Арканами крутыми завиты.
Живой огонь любви с пожаром схож;
Всю землю охватил его грабеж.
Огонь бушующий неукротим;
Все небо — дым и искры перед ним.
И пери с неба падают без сил,
Как мотыльки, спаливши перья крыл.
И разума чело омрачено,
Дыхание рыданьем стеснено.
Из-за любви, чья власть сильней судьбы,
Черны одежды светлой Каабы.
Вином любовным Будда опьянен,
Прекрасный лик румянцем озарен.
Лист за листом — любовь Коран сожгла,
В костер его подставку унесла;
Она святую Веру в плен ведет,
Мечеть во власть неверным отдает.
На пса напяливает тайласан,
Где шит по шелку золотом тюльпан.
Она велит: «Святой Инжил читай,[17]
Кумир гранитный Буддой почитай!»
Она в мечети продает вино,
В михраб молящимся несет вино.
Она огни, как розы в цветнике,
Ночами зажигает в погребке.
Сады не знают — как они цветут,
Кувшин не знает — что в него нальют.
Шипами роз душа уязвлена,
Опьянена дыханием вина.
Из-за любви пути ума темны,
Противоречий спутанных полны.
Невежество над знаньем восстает
И как безумца в даль степей зовет.
Огонь любви безумной… разум твой
Сгорает в нем соломинкой сухой.
А сердце! — как в печи плавильной, в нем
Любовь горит бушующим огнем.
Но сердце, где огонь любви возник,
Бесценно, как рубиновый рудник.
А если нет любви — зачем она,
Вселенная? Зачем и жизнь нужна?
Любовь — душа души, она чиста,
А без нее мертва и красота.
Любовь — волшебный камень. Шах времен
В невзрачную кочевницу влюблен.
Любовь — алмаз; а сердца твоего
Вместилище — шкатулка для него.
Ты сердце зодиаком назови,
Когда, как солнце, ярок свет любви…
Не солнце, а пылающий огонь,
Живой, всепожирающий огонь!
Телесный строй — надежный, словно дом,
Испепеляется ее огнем.
Страсть красота рождает. Так в ночи
Горит костер от огонька свечи.
Сколь ни желанна красотой своей
Любимая, огонь любви сильней.
Так в горле соловья тоска звонка,
Что превосходит силу чар цветка.
Костер дымит, но ты его разрой —
И к небу вихрь взовьется огневой…
Когда огонь великий налетит,
Не только жизнь — он целый мир спалит.
Смягчается жестокий ум тогда,
Как в горне расплавляется руда.
Аскетов сонм смятеньем обуян,
Как вспыхнувший от молнии саман.
Та сила так сильна, что слон пред ней,
Как под ногой слоновьей — муравей.
Кто скажет: «Я влюблен!» — не верь ему.
Не каждый верен чувству своему.
Кто ищет только внешней красоты,
Томим тоской душевной пустоты,