В нашем случае: громадный масштаб страны, чрезвычайная запущенность болезни, очень слабое социальное устройство. У Мариэтты Шагинян был роман, в котором главный злодей обладал странной болезнью: его позвоночник не держал тело, он всегда ходил в корсете. Так и наше общество не способно держать само себя, нет социального костяка, сложной системы нервов и т. д. Сказать, что это навсегда, язык не поворачивается. Но обнадеживающих симптомов, к сожалению, не так много. Прогнозов делать не буду. Все зависит от нас. Если рассчитывать на то, что все само собой как-то образуется, такая ситуация будет существовать веками. В классической теории модернизации есть понятие «локомотивы развития», речь о группах, которые связали свою судьбу с изменением ситуации и сумели свои программы сделать осуществимыми и привлекательными, в результате резко двинув развитие страны вперед. Людям сегодня как будто уже понятно, что это возможно за пределами их жизни, но такая мысль еще больше убеждает наших соотечественников в том, что шевелиться особенно нечего: не при нас там что-нибудь да образуется. Увы.
«Наша беда — некритичное общественное сознание»
Россияне голосуют за тех, у кого есть власть
Впервые: Московские новости. 2007. № 46 (1413). 23–29 ноября. Беседовал Дмитрий Булин.
Избирательная кампания по выборам депутатов Государственной думы V созыва вошла в завершающую фазу. Чем пафоснее рассуждают политики, чем громче их призывы и больше плакаты, которыми увешаны улицы, тем отчетливее отсутствие интереса к этим выборам со стороны граждан. Словно политика и жизнь в России существуют параллельно, никак не пересекаясь. О шансах партий 2 декабря, о роковом изъяне российского общественного сознания, а также о соотношении символического и содержательного в шагах власти рассказал в интервью «Московским новостям» руководитель отдела социально-политических исследований «Левада-центра» Борис Дубин.
Борис Владимирович, как вы расцениваете эту избирательную кампанию?
Она самая рутинная из всех избирательных кампаний, проходивших в России за последние пятнадцать лет. Ее итоги предрешены. Большинство населения знает об этом, приняло это, не находит поводов для беспокойства и обсуждения. Люди не видят альтернативы — в прямом смысле не видят: ни на экранах телевизоров, ни в реальной политической жизни. Поэтому эти выборы очень похожи на советские. Они сопровождаются двумя разнонаправленными тенденциями: с одной стороны, готовностью большей части населения прийти и проголосовать за заведомого победителя; с другой стороны, политической апатией. Это соединение, казалось бы, несоединимых для нормального сознания факторов — главная отличительная черта нынешней кампании.
Многие считают, что причина политической апатии в стабильности последних лет: мол, у людей больше времени и возможностей, чтобы заниматься собственными делами.
По правде говоря, я не вижу связи между этими переменными. Непонятно, почему стабильность должна отталкивать людей от проявления своего позитивного настроя к нынешней власти. В конце концов, люди в России не избалованы стабильностью, так почему бы как следует не порадоваться этому и не проявить свою радость в публичном ритуале? Во-вторых, наши многолетние исследования показывают, что ощущение относительного благополучия — прежде всего финансового — не сопровождается твердым ощущением гарантированности этого благополучия. Проще говоря, люди не могут не замечать, что несколько раз в неделю меняются цены на продукты. Наконец, откуда тогда такой высокий уровень страхов? Три четверти населения, согласно опросам, живут с постоянным чувством, что их близкие или они сами могут стать объектом бандитского нападения, жертвой террористического акта. Откуда такая высокая агрессивность в отношении этнических чужаков, приезжих?
Разве за последние годы эти показатели увеличились?
В сравнении с тем, с чего мы начинали, с 1989 года, они чрезвычайно возросли.
А если брать с 2000 года?
И за последние семь лет они тоже увеличились. В конце концов, страхи не могут исчезнуть сами собой. Для этого должны эффективно работать органы, охраняющие наш покой. Между тем население боится милиции не меньше, чем преступников: до 65–67 % опрошенных людей прямо об этом говорят. Неприязнь к чужакам с 2003–2004 годов установилась на уровне 63 %. А 80 % населения последние годы недовольны тем, что происходит в этической, культурной среде. Для любого социолога очевидно, что эти показатели свидетельствуют о внутреннем неблагополучии — по крайней мере, неуверенности в стабильности.
Довольно резкое выступление Путина на встрече со сторонниками в Лужниках: слова об олигархической и коммунистической угрозах — для чего это было?
Это продуманная демонстрация силы, подчеркивающая триумф власти. Впрямую был назван противник — чуть ли не поименно. С другой стороны, это свидетельствует о значительной неуверенности власти. Фактически впервые, по крайней мере публично, Путин подверг жесточайшей ревизии все, что было сделано его предшественниками. Но в ситуации, когда гарантии победы у «Единой России» практически абсолютные, это… Быть может, президента спровоцировала молодежная аудитория, необходимость поиграть мускулами перед юными сторонниками. В целом мне не кажется, что этот ход был продуманным и глубоким. В заявлениях, которые Путин делает последние полтора месяца, нет ничего содержательного — только символическое.
Некоторые комментаторы предположили, что путинские слова могут способствовать расколу в обществе.
Я не верю в раскол равнодушного, пассивного и в основном занимающегося своими делами общества. Мне кажется, что на нынешний день силы определились. И новые явления раскола, срыва или чего-то в этом роде не представляются реальными.
Скандалы последней недели: начиная от ареста заместителя министра финансов и кончая прокурорскими разборками, когда бывший прокурор Нового Уренгоя подает в суд на генпрокурора Юрия Чайку, — не дискредитируют ли они власть и кандидата под номером один от «Единой России»?
Насколько я могу судить о сложившейся конструкции власти и о том, насколько она связана с характеристиками общественного мнения, главный и единственный игрок нашей политической сцены — конечно, Путин. Все зависит от того, как он себя ведет, что он делает, какие слова он произносит. В этом смысле у большей части населения к нему нет никаких претензий. А поскольку он возглавляет на этих выборах список «Единой России», то вроде бы и она не имеет к этим скандалам никакого отношения. Россиянам всегда было свойственно умение развести для себя два аспекта политической реальности. Есть план, относящийся к президенту, — это совершенно особая вещь. Если мы и обязаны кому-то улучшением ситуации в стране — то президенту. А кто виноват в том, что цены растут? Конечно, премьер и правительство. Иначе говоря, сознание устроено таким образом, что ситуация безальтернативности, некоторое ощущение стабильности и благополучия, а также общее равнодушие — все это в конечном счете работает на «Единую Россию» и на фигуру, которая ее возглавляет. По сути, его решение возглавить список «единороссов» стало последним значимым событием этой избирательной кампании. После этого ситуация сложилась и всерьез не менялась. Если между сентябрем и октябрем определенные подвижки в общественном сознании были, то между октябрем и ноябрем мы их не фиксировали. Например, в октябре на выборы хотели прийти 50 % населения, а в октябре уже 63 % — на этом уровне все и держится. Хотя нельзя исключать того, что на явку и результаты голосования будут влиять события самых последних дней.
Не возникает ли в итоге у общества чувства пресыщения — «Единой Россией»: растяжками, билбордами, плакатами?
Пока не вижу. Но исключать совсем этого нельзя. Известно, что о готовности прийти и проголосовать заявляют всегда немножко больше людей, чем реально приходят. Сейчас готовы 63 %, но, думаю, этот показатель снизится до 57–58 %. Примечательная ситуация со «Справедливой Россией». Это единственная партия, у которой, по нашим данным, симпатии среди населения существенно больше, чем число готовых за нее проголосовать.
Почему так получается?
Популистские лозунги, особое внимание к социальной проблематике, незащищенности социальных слоев отзываются в обществе пока лишь симпатиями, а не желанием голосовать. Поскольку сегодня на желание проголосовать за ту или иную партию действует главный аргумент — наличие у данной партии власти. Люди голосуют не за тех, кто завтра будет иметь реальную власть, не за лучших, а за тех, кто уже сегодня ее имеет. В этом смысле это не совсем выбор, а скорее признание, плебисцит в пользу той власти, которая и без того уже имеется. У «Справедливой России» этой власти как раз нет.
Интересно, что еще месяц назад эксперты прогнозировали прохождение «эсеров» в Думу. И вдруг — констатация политической смерти, провала.
Не исключаю, что «Справедливая Россия» еще улучшит показатели. Но с другой стороны, многое в сегодняшней ситуации имеет корни, далекие от общественного мнения.
Работают свои межпартийные разборки, политтехнологические схемы. Поскольку все сегодня завязано на массмедиа — они централизованы и принадлежат правящей группировке, — то те или иные политтехнологические решения стремительно проходят на экраны и тут же оказывают воздействие на общественное мнение. Возможно, с какого-то момента Кремль или какая-то кремлевская фракция решила, что незачем нам еще одна партия.
Рейтинги разных социологических контор, в большей части совпадая, по некоторым показателям сильно разнятся. Так, ВЦИОМ и ФОМ дают КПРФ по 7 % на выборах. А «Левада-центр» — все 14 %, то есть в два раза больше.
Многое зависит от того, как считать. Мы считаем от числа тех, кто определился с походом на выборы и уже решил, за какую партию отдаст голос. То есть мы как бы имитируем ситуацию непосредственно выборов. Поэтому не включаем в список партий и движений наподобие «Другой России», которых нет и не будет в избирательном бюллетене. Быть может, коллеги считают от населения в целом.
В то же время по другим партиям данные практически идентичны: что у ЛДПР (6 %), что у CP (порядка 4–5 %).
Тут такая вещь: чем меньше процент, тем меньше вероятность колебания, в том числе разброса между данными разных служб. Что касается коммунистов, то тут я не знаю, что с ними произошло. Главное, что я отвечаю за эти рейтинги. Кстати, у коммунистов показатели успешности этой предвыборной кампании пока ниже, чем в 2003 и 1999 годах. Налицо сокращение их электората, и. насколько я понимаю, руководство КПРФ это осознает. Кроме того, существенная часть их лозунгов ушла к партии центра. Ряд партийных деятелей среднего звена также переметнулись на сторону. И некоторая часть населения переместилась к центру — от левокоммунистической оппозиции.
Возможен ли сценарий прохода в Думу всего двух партий — «Единой России» и КПРФ? Насколько адекватно будет такой состав отражать реальные политические пристрастия населения России?
Если исходить из статистики, то, скорее всего, этот сценарий и осуществится. На долю тех, кто симпатизирует мелким оппозиционным и неоппозицонным партиям, остается 12–14 % голосов. Всерьез повлиять на распределение мест они, кажется, не смогут. Что касается адекватности, то с самими политическими пристрастиями в России не все так определенно. Политика у нас понимается как власть, а власть понимается как кремлевская власть. Сфера политического очерчена этими границами и соответствующим образом структурирована. Поэтому, наверное, политические пристрастия населения будут отражены неполно, но надо учитывать и неопределенность этих пристрастий.
Многие поспешили окрестить предстоящие выборы всенародным референдумом на доверие Путину.
Долгое время считалось, что думские выборы — промежуточный этап. Сейчас, кажется, все наоборот: нынешнее голосование во многом важнее мартовского. Но не все так просто с фигурой Путина. Когда мы задаем вопрос: «Одобряете ли вы его действия на посту президента?» — 82 % населения говорят, что одобряют. Когда мы спрашиваем: «Доверяете ли вы ему?» — утвердительно отвечают 52 %. Когда спрашиваем: «Одобряете ли вы его в каждом действии?» — показатель снижается до 32 %. Хотя Путин — фигура отчасти виртуальная, многое зависит от того, какие конкретные действия он совершает. Интрига этих выборов закончена, но это не значит, что не начнется интрига после выборов. Разбор полетов начинается, как правило, после.
Но если он не будет президентом, то шансы удержать в руках нити управления страной у него невелики.
Не исключаю, что окончательное решение не принято, поэтому работают несколько сценариев сразу. За этими сценариями стоят какие-то группировки во власти, а также люди, интеллектуально обслуживающие эти группировки. Идет соревнование разных проектов.
В чем причины низких показателей, которые демонстрируют в этой избирательной кампании оппозиционные партии?
Очень редко в истории России мы имеем дело с реальной критикой власти. Мы имеем дело скорее с брюзжанием, неким брожением людей, во многом от власти зависящих, но в то же время всем недовольных. Соединение чувства людей, ощущающих себя заложниками власти, и брюзжания, раздражения — это очень характерный для нас политический климат. Бóльшая часть населения России недовольна тем, что показывают по телевизору, но каждый день по три-четыре часа тратит на просмотр телепрограмм (а в выходные — по пять часов). Во-первых, нет сложившихся традиций реальной критики власти: у нас некритичное общественное сознание. Во-вторых, нет структурированного публичного поля, где можно было бы эту критику представить. Наконец, нет независимых политических движений, партий, клубов, которые могли бы превратить недовольство в реальный политический механизм, влияющий на настроения широких групп, на выборы, на другие политические процессы. Строго говоря, в России мы имеем дело не с собственно политикой, а с придворной политикой — политикой при дворе тех, кто и без того уже правит. У нас все люди осознают себя как-то к этому двору причастными: одни с чувством благодарности, другие с чувством отвращения.