семью. Больше ничего нет: ни церкви, ни общественных организаций, ни профсоюза, ничего. Вы понимаете, это не индивидуализм, это просто рассыпанность социума.
Становление современных обществ шло рука об руку с формированием такого типа человека, у которого система мотивов, ориентации, действий выстроена по-другому, чем у человека традиционного общества, который может рассчитывать только на своих. Причем все остальные для него не просто чужие, а, скорее всего, враждебные. В головах нашего большинства такая картинка до сих пор. Она может быть на кавказцев обращена, на американцев, на китайцев, но картинка именно такая. В современных обществах, как ни парадоксально, индивидуализм и стремление к успеху не противостоят солидарности, а скорее подразумевают ее. Оказывается, у людей, которые ориентированы на успех и достижения, связи с другими людьми оказываются плотнее и они более эффективно используются. Конечно, призрак одиночества и заброшенности перед западным человеком тоже есть — посмотрите на западное искусство, даже на массовое. Но реально человек что-то делает только в связи с другими, и, кстати, совершенно не обязательно при этом игнорируя государство.
Возможно, мы видим у нас начало изменений в этом направлении. Если это так, то новые группы несут в себе зародыш чего-то похожего на общество, потому что общество — это общество людей не рассыпанных, а солидарных. Человек при этом не поступается индивидуальными интересами, просто понимает, что их можно реализовать только вместе с другими.
Итак, помимо политического и гражданского, есть вот такое общесоциальное значение того, что происходило на митингах. Есть ростки другого типа сознания, другого типа человека, но только ростки, конечно. Год назад мы об этом не говорили и не могли говорить, тем более опираясь на какие-то данные. А сегодня уже можем.
Значит, социальные, ценностные изменения могут быть такими быстрыми?
В 1989 году, глядя на события в Прибалтике и вокруг СССР, Юрий Левада стал использовать французское слово avalanche, «лавина». Есть такие типы процессов в обществе, которые развиваются обвально. Это происходит очень быстро, во всех сферах сразу. Может быть, сейчас, после долгих-долгих лет застоя и ycпокоенности, страна вступила в режим, когда какие-то стороны жизни развиваются по типу вот такого аваланшевого процесса.
Полезно ли подыскивать сегодняшним событиям параллели в истории? Похожи ли они на что-то, что было в России или других странах когда-либо?
Я не вижу прямых аналогий. Аналогии с тем, что происходит в Северной Африке, мне кажутся очень-очень приблизительными, все-таки другие слои, вышли с другими требованиями, другая эмоциональная составляющая.
Там и структура режима, мне кажется, во многом другая. Общие черты есть, но я бы их не преувеличивал. Может быть, мне хотелось бы, чтобы это было больше похоже, например, на то, что происходило во Франции в 1968-м. Есть какие-то элементы. Было бы интересно, если есть параллели с гражданским ненасильственным сопротивлением в США при Мартине Лютере Кинге или даже в Индии при Ганди. Мне кажется, многое покажет 4 февраля, 5 марта, и тогда станет яснее, влияет ли то, что происходит, на политическую власть, на электоральное поведение, на реальных политических лидеров в Кремле и за пределами Кремля.
Будет такое влияние или нет, пока никто не скажет. Говоря о Франции 1968 года, все помнят студенческий протест, но мало кто помнит, что через несколько дней он сменился общенациональной забастовкой. И забастовка была во всех отраслях промышленности и культуры. То есть людей из Сорбонны поддержала страна, это очень важно. Но у Франции другие традиции, другие формы солидарности и в том числе и готовности выйти на площадь. Посмотрим, что будет. Мне кажется, что ситуация потеряла черты безрадостной неопределенности, которые были год-два назад в стране. Неопределенность может быть и конструктивной, из нее что-то появится. Это неопределенность не в безрадостную сторону, не в смысле болотной тины, а в позитивном смысле, в смысле Болотной площади.
Президентуру сдал
Впервые: Огонек. 2012. № 17. 29 апреля. С. 10 (Републикация: https://www.kommersant.ru/doc/1912611). Беседовала Ольга Филина.
Четыре года прошло — а его и не заметили. С какими чувствами россияне провожают своего третьего президента, «Огоньку» рассказал Борис Дубин, руководитель социально-политических исследований «Левада-центра».
Одна из популярных шуток в сети — это идея присудить Медведеву «Оскар» за лучшую роль второго плана. Роль действительно удалась?
Если роль тени может быть удачной, то да. Здесь как в известной песне Окуджавы: «Тенью была, никуда не звала». С точки зрения большинства населения, Медведев — это менее контрастный двойник Путина, обладающий теми же самыми качествами, только выраженными слабее. Если в анкете, например, стоит вопрос о том, интересы каких слоев выражает Путин, а каких — Медведев, то мы получим приблизительно одинаковые ответы для обоих персонажей, с той единственной разницей, что Медведев будет выражать интересы олигархов, бюрократии и силовиков чуть меньше, а Путин — чуть больше. Если спросить россиян, насколько им симпатичны или неприятны обе фигуры, то окажется, что Путин чуть симпатичнее Медведева, но в целом характер отношения к ним удивительно схож. То есть уходящий президент в общественном мнении копировал образ первого лица, оставаясь при этом бледнее оригинала. Соответственно, мы видим классическую картину: все достижения приписываются главному политическому актору, все недостатки — его свите. Основная заслуга за экономическую стабильность и положение России в мире, по мысли населения, принадлежит Путину, а вот за рост цен и прочие неприятности ответственен Медведев. Это красноречиво говорит нам о том, кто на самом деле является царем, а кто — только боярином.
И все-таки представление о Медведеве как о тени появилось уже сейчас, постфактум. Я еще могу вспомнить моменты, когда не стыдно было всерьез обсуждать меру его политической самостоятельности. Кто и когда сбавил президенту контрастность?
В каждом из четырех прошедших лет можно найти периоды, когда кредит доверия действующему президенту рос. Явной борьбы между Путиным и Медведевым, как теперь нам представляется, не было, но были неоднозначные положения, заставлявшие респондентов взвешивать у себя в голове политический вес обоих фигур. Особенно, конечно, Медведеву добавил «телесности» разговор о модернизации, однако Путин довольно быстро перехватил инициативу и замкнул тему на себе, так что президент снова начал тускнеть. И конечно, роковым моментом в политической жизни Медведева стала рокировка 24 сентября. Размер тех групп — урбанизированных, продвинутых, активных, которые еще связывали свои надежды с фигурой президента, всегда был очень невелик. Самостоятельным политиком президента даже в лучшие его периоды никогда не считало большинство россиян, их доля в среднем — около трети. А после рокировки надежда угасла даже в них: стало ясно, что Медведев не просто уступает свое место, но и лишается контроля над вроде бы его сферой ответственности — инновационным развитием, ему не оставили никакой оригинальной роли в действующей системе власти. Президента как не бывало.
А вместе с ним — и четырех лет его правления?
Мое экспертное мнение, что эти четыре года проиграны Россией вчистую. Никаких подвижек не произошло, население по-прежнему говорит, что власть не может справиться с коррупцией, поддержать социальную справедливость в распределении доходов, снизить рост цен и общей стоимости жизни, остановить регресс в самых разных сферах жизни — от ЖКХ до здравоохранения. Потерять четыре года, имея все экономические предпосылки для развития — благодаря хорошей конъюнктуре цен на энергоносители, — это, конечно, проигрыш. И скорее всего, в ближайшей памяти населения, до того, как хочешь не хочешь произойдут какие-то серьезные изменения, провал этих четырех лет будет связываться с именем Медведева, а не Путина. Возможно, в этом и был смысл его президентства — оттянуть на себя все негативные эмоции.
Однако именно при Медведеве случилась «снежная революция». Быть может, эта четырехлетняя пауза дала обществу время, чтобы осознать себя?
Даже если и так, это вряд ли входило в планы власти. Рокировка попала в первую пятерку причин, которые вывели людей на площади. То есть оказалось, что в России есть люди, которые не только считают альтернативу возможной, но и не боятся ее, не боятся политической конкуренции. Это новость, потому что неудовлетворенность «верхами» у нас была всегда, но сколько бы социальные группы ни бурчали на власть, они все равно искали повода к ней прислониться. А здесь налицо другая стратегия успеха. Появление людей новой стратегии едва ли заслуга власти, пусть даже рассуждающей о модернизации. Конечно, наши правящие круги в какой-то момент уловили или уж кто-то им подсказал, что нужно искать подходы к молодежи. Уже на втором сроке Путина стало ясно, что опираться на то, что власть так долго создавала — весь первый срок и большую часть второго, — то есть на пассивное, адаптирующее большинство, неперспективно с точки зрения стратегического развития. Это большинство сыграло свою роль: обеспечило приход к власти, удобное рассаживание и начало распилов. Оно просило только одного — чтобы не было хуже. Но время шло, и все чаще стали появляться новые люди, которым хотелось не просто стабильности, но улучшений. За ними чувствовался потенциал, а значит, будущее. Поэтому власть — в полном соответствии со своим представлением о политике как о некоей спецоперации — стала разрабатывать ответные меры по приручению этой категории граждан. Вероятно, тогда и возникла идея создавать молодежные объединения, тогда же стал разрабатываться образ будущего президента как человека с айфоном и включенного в сеть. То есть правящие круги решили оказать инновационным слоям в обществе определенные знаки внимания. Однако это был не истинный интерес, а именно знаки внимания в терминологии «Золушки» Шварца: кто-то получил шесть знаков королевского внимания, кто-то восемь. Они мало что значили. Но даже эта иллюзорная значимость работала на имидж Медведева, поэтому, возможно, и потребовалась такая резкая, грубая рокировка: чтобы отвязать от уходящего президента все надежды на модернизацию.