Губы. Ее влажные, горячие, сногсшибательные губы.
Головокружительные ощущения.
Когда тело решило, что может решать за хозяина, поцелуй прервался.
— Прости. — Милица отстранилась. — Впрочем… Это же сон, а во сне бывает даже то, чего не бывает.
— Спасибо.
Она не ответила.
Туман в голове выбил из памяти обратную дорогу. Андрей пришел в себя в постели, глаза глядели в ночь.
Было или пригрезилось?
Глава 11АндрейУтро, привидения, обращение к правительству
Когда глаза открылись, в первое мгновение смутило лишь громкое пение птиц и вопли птериков. Вспомнилось, что стены удалены.
Значит, ночью ничего не случилось.
Солнечные лучи еще не добрались до лица, они застряли на верхушках деревьев и куполов окрестных немешариков. Ветер по сравнению со вчерашним днем усилился, но небо оставалось чистым, день обещал быть солнечным.
Это было неважно. Ничего не имело значения, пока не выяснится: было или пригрезилось?
Скорее всего, это игры гадкого подсознания, недодавленные дремучие инстинкты. После Яны Андрею впервые понравилась другая девушка, но разве можно без спросу и штанов идти к той, которая нравится, и требовать поцелуя…
И получить поцелуй.
Все было как наяву. В старые времена это объяснили бы галлюцинациями, алкогольным делирием, больше известным как белая горячка, или воздействием психоактивных веществ. Ныне алкоголь и прочая накачка на организмы не действовали, но спровоцированные обстановкой галлюцинации бывали даже у совершенно здоровых людей. Надолго застрявшие в подземных пещерах диггеры-любители и профессиональные спелеологи нередко видели предметы, лица и неизвестных существ, появлявшихся из каменных стен. Это происходило из-за ограниченного пространства, однообразных стен и отсутствия привычных звуков. А чем объяснить «сон» Андрея? Возможно, опасностью и загадочностью ситуации, подспудными желаниями или сочетанием сказанного. Или проблема совсем в другом? Но то, что это именно проблема — неоспоримый факт. Если в жизни случается то, чего не может быть, это всегда проблема.
А ведь легко проверить, сон это был или нет. Андрей запросил данные видеонаблюдения и просмотрел в ускоренном воспроизведении.
Естественно, ночью он никуда не ходил, запись утвердила это окончательно.
Вздох облегчения вышел настолько мощным, что на Андрея покосились летавшие над поселком птерики.
Одновременно было жаль, что такое приключение оказалось пусть ярким, незабываемым, но обычным сном.
Теперь, когда невыносимая гора упала с плеч, Андрей мог сосредоточиться еще на чем-то. Он просмотрел пришедшее ночью сообщение. Чрезвычайщики известили, что проверка здания ничего не обнаружила, но на всякий случай лабораторные корпуса будут закрыты.
В груди всклокотало: да что же это, о чем они там, вообще, думают?! А еще специалистами называются. Вместо того, чтобы искать источник таинственного движения у окна, они отгораживаются от проблемы. Это позиция страуса из старого анекдота.
Впрочем, не надо обвинять других в глупости, обычно это кончается признанием, что сам дурак.
Решение чрезвычайщиков логично, если у них другие приоритеты. Они сосредоточились на немешариках, и прочее стало неважным, оно отвлекало от главного. Но тогда встает вопрос: почему они сосредоточились только на немешариках? Чтобы выбрать главное направление, нужны причины. Что скрывают от участников «следственного эксперимента»?
Андрей набрал текстовое сообщение для Гаврилы Ивановича Кривова:
«Хочу поделиться соображением, которое, как мне кажется, поможет в расследовании. Считаю, что если не существует указаний на живые дома как на единственных виновников трагедии или как на инструмент в чьих-то руках, то в первую очередь необходимо узнать, над чем каждый из сотрудников ЦПР работал в потоке и в лабораториях, затем сравнить проведенные и запланированные эксперименты с общим заданием. Несовпадение личных планов и общего укажет на сотрудника, который проводил самостоятельные опыты, которые, в свою очередь, привели к непоправимым последствиям. Такой сотрудник мог работать как из личных побуждений, так и под давлением третьих сил, либо для помощи неизвестным третьим силам. Если мое предложение не будет принято, у меня появятся подозрения, что от нас с Милицей скрывается жизненно важная информация. Я понимаю, что могут существовать факты, которые нам по каким-либо причинам знать не полагается, но как человек, находящийся на переднем крае борьбы с возникшей проблемой, мне кажется, что я имею право на подобную информацию. Прошу рассмотреть мое предложение, жду ответа».
Андрей перечитал и скривился. Откуда берется эта канцелярщина в построении фраз при обращении к властям? Сказывается наследие прошлых веков? Написанное в обычном разговорном стиле будет в несколько раз короче и намного понятнее. Канцеляризмы придуманы юристами под девизом «Расскажите, как было, запутаю я сам». Слово передает смысл, несколько слов — мысль, а много слов — это просто много слов, то есть лес, в котором теряются смыслы и мысли. Канцеляризм — могильщик смысла, канцелярщина — палач мыслей. Нельзя ли было написать: «Надо проверить, кто над чем работал, это укажет на преступника; и мне интересно, почему это не сделано»?
Все же Андрей не стал ничего менять, и по пути в необычный из-за прозрачности гиеник сообщение ушло в первоначальном «деловом» виде.
Раньше мужская половина человечества по утрам брилась. Кое-кому не везло, им бриться приходилось чаще, некоторым счастливчикам — реже, но в среднем за жизнь на бритье уходили многие дни, если не месяцы. Сколько полезного не сделано за это время? Сейчас, когда борода и усы росли по желанию, кожа не старела, а зубы самоочищались, утренняя гигиена занимала считанные секунды.
Словно дождавшись, когда он закончит, вспыхнул вызов от Милицы:
— Доброе утро.
Она выглядела смущенной. Или заспанной. Или зажатой, как вчера, пока не поговорили про родителей.
— Доброе. — Андрей почувствовал, как пылают уши и старается упорхнуть взгляд.
Проклятый сон. Как наяву, даже через столько времени. И сейчас, когда Милица — здесь, наяву без всяких «как», ночные ощущения вновь нахлынули, пульс взбесился, дыхание участилось.
Рассказать ей о том, что приснилось — хотя бы в приемлемом сокращенном варианте?
Ни за что.
— Я по утрам купаюсь, — Милица глядела чуть в сторону, на губах играла застенчивая улыбка. — Составишь компанию?
— С удовольствием. Сейчас подойду.
Связь прервалась. Андрей облачился в плавки и вышел навстречу.
Милица ждала на пороге своего дома. На ней был такой же купальник, как в прошлый раз, но расцветка полос стала более радостной, вместо унылой сине-черной гаммы — нечто аляпистое, поднимавшее настроение. На переносице блестела полоска очков. Свои очки Андрей надел, едва проснулся, и больше не снимал — здесь доступ в поток требовался постоянно.
Ноги едва не споткнулись на ровном месте: на полу у кровати стоял пугач. На том же месте, как во сне. В том же положении, с теми же настройками.
— Ой!.. — Милица тревожно застыла на пороге, рука указывала в траву.
Андрей с трудом вернулся в реальность. Так, наверное, люди сходят с ума.
— Змеи?
Можно было не спрашивать: количество гадюк вокруг дома превышало все мыслимые нормы.
— Много.
— Все правильно, ты их всю ночь отгоняла, они собрались на разрешенной границе.
— Как же теперь…
— Если не возражаешь, то вот так.
Шаг вперед — и подхваченная под спину и колени девушка оказалась на руках у Андрея.
Его поступок был чисто интуитивным — показалось, что сейчас следует поступить именно так, и Андрей сделал, что посчитал нужным.
Мораль отрицала такой подход. Это было неправильно. Если спутница возражала, она не успела бы сообщить об этом, ей не оставили выбора, просто не дали возможности возразить.
Но Милица молчала. Прижатая к его груди, она пугливо замерла на полувздохе, а он, не дожидаясь ответа и, честно говоря, боясь его, ринулся по тропинке вперед. С организмом произошло невозможное: кровь одновременно заледенела и вскипела. Ладони поддерживали чудесную ношу за прохладную кожу, пальцы чувствовали, как расслабляются чужие напряженные мышцы, как оплетают шею две мягкие змеи, а гладкие икры, поджимаясь, захватывают кисть и предплечье в нежный капкан. И уже не Андрей держал Милицу, а она обхватила его. Вопросительный взор был направлен ему в лицо, приоткрытые губы будто бы сомневались — сказать что-то или лучше не надо?
Если бы не ночной бред (а как еще назвать?), Андрей не решился бы на такое. Никогда. Но. События яркого сна, который лучше бы назвать видением, не тускнели, они накладывались на происходящее, смешивали иллюзорное прошлое с настоящим и делали его невероятным.
Андрей старательно глядел вперед, на дорогу. Прямого взгляда ему не выдержать. Организм реагировал на происходящее. Сейчас это неправильно, Андрей и Милица — не пара. Проблема решалась переключением внимания, и Андрей стал думать о загадке лабораторного корпуса. Кто глядел на них из окна? Или — что? Некая энергетическая субстанция, не воспринимаемая следящим оборудованием? Иначе говоря — чужак?
В очках мелькали запрошенные данные. Андрей занялся самым глупым из возможных занятий для человека, который считал себя умным и современным — штудировал поток на тему призраков и тому подобной чепухи, над которой смеются серьезные ученые. Впрочем, почему только ученые и, тем более, только серьезные? Уже с полвека над этим смеялись все.
Но разве можно объяснить движущееся пятно иначе?
— Ты веришь в привидения? — Милица будто мысли прочитала.
Вот и хорошо. Лучше о постороннем потустороннем, чем о…
Нет, хватит, забыть к черту этот чертов сон!
И хватит ругаться, даже про себя. Грязь — она что снаружи, что внутри, все равно — грязь.
— Тоже об этом думаешь? — Андрей перехватил Милицу поудобней, сдвинув ближе к себе и прижав еще крепче. — В поселке произошли две странности: трагическая — исчезновение людей — и необъяснимая — неопознанное движение в окне. Почему чрезвычайщики, как бульдоги, вцепились в первое и отказываются обращать внимание на второе? Странности могут быть взаимосвязаны, и непонятная фигура в лабораторном корпусе вполне может оказаться главной фигурой партии, где цена — существование человечества.