Но как только они сели за столик в ресторане, Роберт немедленно открыл своё сердце.
— Вы должны знать, что я чувствую по отношению к вам. — Он смотрел ей прямо в глаза. — Я думаю о вас день и ночь. Я с трудом могу сосредоточиться на работе, не вспомнив при этом какое-нибудь ваше остроумное высказывание или вашу улыбку. — Он потянулся к её руке через весь стол. — Наше знакомство произошло при обстоятельствах весьма неблагоприятных, но даже из подобного ужаса может родиться нечто хорошее.
Джульетту бросило в жар.
— Я мог бы подождать со своими объяснениями, но мне невыносима мысль, что вы покинете меня и всё лето проведёте с какими-то мрачными родственниками, а я буду существовать на одних лишь письмах. Я люблю вас всем сердцем, и теперь, когда мы нашли друг друга, если вас нет рядом, солнце прекращает светить мне. Если бы вы согласились выйти за меня замуж до того, как уедете в Саратога-Спрингс, я стану членом вашей семьи и помогу вам решить проблемы ваших родственников. Пожалуйста, скажите «да».
Она закрыла лицо руками, пытаясь унять сердцебиение.
— О господи, я не могу передать, как это тяжело для меня. Я тоже люблю вас, но я никак не могу пригласить вас к своим родственникам. Я просто не могу. Мы с мамой должны сделать всё сами.
— Даже если бы мы были одной семьёй?
— Простите, но в этом всё и дело.
Роберт был крайне расстроен.
— Я боюсь потерять вас за такую долгую разлуку. Вы забудете меня, осенью вернётесь обратно в Англию, и я вас больше не увижу.
— Этого не произойдёт, клянусь вам. — Ну как ей убедить его?
— Но вы готовы подумать о том, чтобы жить со мной в Америке? Вы не будете скучать по дому?
— Я буду счастлива жить с вами в любом месте.
— Я хочу быть с вами, Роберт. Это так. Пожалуйста, поверьте мне. Но я всего лишь не могу остаться с вами этим летом.
Он поцеловал её руку, и она обмерла от удовольствия.
— В таком случае давайте поженимся до вашего отъезда. Недели будут пролетать быстрее, если вы будете моей женой и я буду уверен, что вы вернётесь ко мне.
У Джульетты закружилась голова от счастья.
— Да, выдохнула она. — Да, давайте поженимся! — Вот оно решение всех её тревог. Так Роберт согласится не видеться с ней несколько месяцев, но будет ждать её возвращения.
Но тут её начали одолевать вопросы.
— Нам не хватит времени, чтобы организовать свадьбу. Если я не приглашу отца и брата, они ужасно расстроятся. А у мамы наберётся длиннющий список тех, кого она захочет позвать. Я не понимаю, как мы уложимся в три оставшиеся до отъезда недели.
— Всё это может подождать, — Голос Роберта был хриплым, и у Джульетты мурашки по телу побежали. — Я хочу жениться на тебе. На той неделе мы поедем в муниципалитет и зарегистрируем наш брак и никому ничего не скажем. Или мы можем сказать им всем, что обручились, если хочешь, и твоя мама может начинать строить свои грандиозные планы. А официальную свадьбу справим зимой, и я буду счастлив провести церемонию в Англии. Такова ведь традиция? Венчание происходит в церкви невесты?
— А это возможно, расписаться в муниципалитете без ожидания? Я не буду против, если мы пока просто обручимся.
Страсть, прозвучавшая в его голосе, ошеломила её:
— Я хочу тебя, Джульетта. Я так сильно тебя хочу, что не могу ждать шесть месяцев. Пожалуйста, соглашайся выйти за меня замуж, как только мне удастся всё организовать.
Он сунул руку в карман жилета и достал оттуда маленькую коробочку. Когда он открыл её, Джульетта увидела, как внутри сверкнул бриллиант.
— Я согласна, — твёрдо сказала она. — Я тоже не могу ждать.
Он перегнулся через стол и поцеловал её в губы. Она чуть не лишилась чувств от счастья.
Глава 44
Для Энни жизнь в Кингсбридже была сплошным испытанием. Бытовые вопросы удалось решить довольно просто: отец Келли пристроил Патрика в хорошую католическую школу, в которой мальчику, судя по всему, понравилось. Священник также познакомил Энни с женщиной из прихода, которая помогала ей присматривать за младшими детьми. Энни купила им всем и даже малышу траурную одежду и каждое утро, направляясь за покупками или по каким-то другим делам, заходила в церковь помолиться. Она родилась и выросла в деревне в Корке и очень скучала по зелёным полям, лесу и пению птиц. А тут, куда ни глянь, всё серое, бурое или чёрное; в воздухе стоит запах бензина и помоев; слышны только шум транспорта, крики уличных продавцов да иногда сирена пожарной машины, мчащейся по вызову. На ступенчатых улочках кое-где сквозь бетон пробивались тощие деревца, и Энни порой казалось, что она сама как эти деревца: её посадили в бетон, и она с трудом пытается выжить.
Одно было утешением: Финбар почти всё время находился рядом с ней. У неё в голове звучал его голос, и она чувствовала, что он доволен. Когда рядом никого не было, Энни вела с ним монолог: «Почему ты считаешь, что это тесто не поднимается, Финбар? Что они добавляют в эту странную американскую муку?», «Как думаешь, сколько ещё выдержат мои больные старые коленки? Попробуй поднимись по ступенькам по два раза на дню, а то и больше», «Ты видел, что твоя сестричка нарисовала на стенке в спальне? Хотела было наказать её, но она сказала, что это „Титаник“ тонет и ты плывёшь в воде, ну, я и не стала. Ты бы ни за что не догадался, что она тут нарисовала, но она так говорит, благослови её Господь».
Энни было хорошо, когда она могла поговорить с сыном. В плохие минуты боль от потери накрывала её, и она, скорчившись где-нибудь в уголке квартиры, рыдала до мышечных судорог, до хрипоты. Она никогда не показывалась в таком состоянии ни Симусу, ни детям, позволяя себе расслабиться, только когда бывала одна, да и то старалась удержаться, потому что это было слишком мучительно. Она частенько плакала, когда приходила к отцу Келли: на исповеди или во время их бесед в ризнице. Он призывал её не молчать и плакать всякий раз, как возникал порыв, он считал, что это целительные слёзы. И ей действительно становилось после этого лучше.
Отец Келли помог ей завести друзей и участвовать в жизни прихода. Она испекла несколько буханок хлеба для благотворительной распродажи на нужды церкви, украшала храм цветами. Местный торговец приносил распустившиеся цветы, которые уже нельзя было продать, и она собирала их в красивые букеты. Это занятие поднимало ей настроение, и, несмотря на то что другие женщины, похоже, ревновали, отец Келли объявил, что она делает это лучше всех.
— У тебя есть чувство цвета, Энни, — сказал он ей.
Она потом много раз вспоминала его слова и даже рассказала о его комплименте Симусу.
— Ты обязательно должна показать ему свой вышивки, — предложил Симус. — С тех пор как вы приехали сюда, я что-то не видел тебя за твоим любимым занятием. Может, тебе стоит к этому вернуться, ведь вышивание всегда действовало на тебя умиротворяюще.
Она отвернулась: «О каком умиротворении может идти речь, когда мой сыночек утонул и тело его плавает где-то в океане?» Однако Симус был прав. Ей становилось спокойней, когда она была поглощена своими творениями. Пожалуй, ей стоит найти лавку, где продают нитки и иглы для вышивания. А вдруг ей и вправду полегчает? Она могла бы для начала вышить что-нибудь отцу Келли в благодарность за его доброту.
В соседнем магазине ей удалось купить набор из шести разноцветных катушек по сходной цене. И нитки оказались приятных оттенков — изумрудно-зелёного, глубокого синего, алого, лимонно-жёлтого, стального и белого цветов. Она решила вышить церковь в цветах, окружённую деревьями с певчими Птичками. Сверху она напишет имя отца Келли, название церкви и год. Ему это должно понравиться.
Приятно было иметь цель, к которой нужно стремиться, и она использовала для работы каждую свободную минутку, мысленно разговаривая при этом с Финбаром. «Как думаешь, облака на небе сделать? Одно или лучше два? Сюда я посажу синешейку, хотя я тут ни одной ещё не видела. Ты не знаешь, они в Америке водятся?» Симус оказался прав. Это занятие действовало на неё успокаивающе.
Через две недели она завершила свою картину. Ей было не по карману вставить её в рамку, но она была уверена, что отец Келли и так будет счастлив. У Симуса на глазах блеснули слёзы, и он объявил, что картина само совершенство.
Ей было слегка неловко вручать подарок отцу Келли. Она объяснила ему, что это — её благодарность за его поддержку и она надеется, что не вышла за рамки приличий.
Священник поднёс картину к окну, чтобы как следует разглядеть. Какое-то время он молчал, от чего Энни занервничала. Неужели она поступила неправильно? Может, нарушила какой-нибудь церковный канон?
Наконец он повернулся к ней с сияющим лицом:
— Более ценного подарка я в своей жизни не получал. Я представления не имел, что ты так талантлива. Каждый стежок идеален, а композиция великолепна.
— Я так рада, что вам понравилось. — Она повернулась, чтобы начать перебирать цветы, но отец Келли ещё не всё сказал:
— Я до бесконечности тронут твоим даром. Я сохраню его на всю жизнь.
Энни прикусила губу от радости.
— Я бы хотел посмотреть на другие твои работы, — продолжил он.
— Ну, я могла бы что-нибудь вышить для следующей распродажи, — предложила она.
— Нет-нет, твои работы достойны большего! — воскликнул отец Келли. — Никто из местных жителей не сможет позволить себе купить их. Но вот что я думаю… у нас есть прихожанка, которая трудится в ателье у Камиллы Озани, одной из знаменитых нью-йоркских портних. Я могу показать ей твою картину и спросить, не захочет ли она нанять тебя, чтобы ты вышивала платья для её заказчиц.
— Ой, боюсь, у меня не будет времени для этого, ведь я должна ухаживать за детьми и за Симусом. — Энни задумалась на минутку: — Хотя, я думаю, деньги нам не помешают.
— Почему бы тебе с ней не поговорить?
Камилла Озани была очарована вышивкой Энни и предложила ей в качестве испытательного задания вышить двести маленьких серебряных бабочек на белой тафте, предназначенной для бального платья. Энни пришлось придвинуть стол в гостиной поближе к окну и застелить его белыми простынями, чтобы не запачкать дорогостоящую ткань. При свете дня она садилась за стол и кропотливо вышивала бабочек. Она работала, не оставляя ни единой висящей ниточки, ни одного неточного стёжка, а расстояния между элементами были выверены с математической точностью. Завернув готовое изделие в обёрточную бумагу, Энни отнесла свою р