Энни трясло, но она сделала над собой усилие, чтобы привести мысли в порядок и выбросить из головы всё лишнее. Это было нелегко. Чем больше она старалась представить свою голову свободной от посторонних мыслей, тем больше мыслей проносилось в ней. Что приготовить сегодня на ужин? Не кончилась ли у неё мука? Не забыла ли она дать соседке сменный подгузник для Кирана?
Отец Келли взял её руку в свои, Энни закрыла глаза и начала мысленно спрашивать: «Есть ли духи, которые хотят связаться с отцом Келли?»
Какое-то время ничего, кроме спутанных мыслей, к ней не приходило. Она постаралась сконцентрироваться на том, что она знала о человеке, который сидел рядом с ней. И вдруг громче и чётче остальных мыслей прозвучало: «Быть хорошим человеком недостаточно. Ты должен стать самым лучшим».
Не поняв, откуда это пришло, Энни повторила фразу вслух.
Отец Келли ахнул:
— Именно это говорил мне отец. Он там?
— Не знаю, — ответила Энни. Мысленно она спросила: «Вы — батюшка святого отца Келли?» — Ответа не последовало. Она ничего не могла расслышать но чувствовала, что должна что-то добавить: — Он очень гордится вами. Вы делаете ему честь.
Отец Келли сжал её руку, и она поняла, что он тронут.
Энни продолжила:
— Он говорит, что вам надо следить за здоровьем, что вы больше беспокоитесь за других, чем за себя. — На самом деле, сама Энни часто думала так про отца Келли, но он кивал и поджимал губы, словно всё это имело для него смысл.
«Я не должна его обманывать. Он честно пытается узнать правду». Она напряглась, ища в голове возможные сообщения от духов, но чувствовала лишь, как ей неловко, как трепещет пламя свечи и как болит правая коленка.
— Больше ничего не слышу, — проговорила Энни после некоторого молчания.
— Отлично, — ответил священник. — То, что ты сделала, было весьма впечатляющим для первой попытки. У тебя несомненно есть дар, Энни.
Он поднялся, чтобы раскрыть ставни. Комната наполнилась светом. Она увидела, что одна стена полностью заставлена религиозными книгами. Названия у книг были такими серьёзными — «Сумма Теологии», «Апологетика», «Диссертация о чудесах», — и при виде них она ещё больше почувствовала себя обманщицей.
Энни попыталась дать задний ход:
— Я не уверена, что это дар, святой отец. Это просто мысли, которые пришли мне в голову. Я не слышу голоса. Когда вы подумали, что это говорит ваш отец, это не был мужской голос. Я лишь повторила то, что подумала в тот момент.
— Я верю, что в этом и заключается смысл. Кажется, это именно так и работает. У меня нет сомнений в том. что это мой отец говорил через тебя. — Отец Келли улыбнулся, его глаза блестели. Ты ведь даже не имела понятия, что обладаешь талантом? У тебя в семье кто-нибудь был с такими же способностями?
— Не думаю, святой отец. — Энни покачала головой, перебирая в уме всех своих тётушек и бабушек.
— А ты не могла бы пообщаться с другими нашими прихожанами, которые пытаются справиться с потерей близких? С одной стороны, ты набралась мудрости из своего личного опыта, а с другой — способна разговаривать с духами. Всё это вместе поможет людям пережить тяжёлые времена. Может быть, ты подумаешь об этом, Энни? Ты могла бы устраивать сеансы прямо здесь, в этой комнате, чтобы они не ходили к вам домой. Я буду присутствовать, когда у меня будет время.
— В самом деле, святой отец, я не считаю, что смогу помочь…
— Ну конечно сможешь! Подумай, какое утешение ты получаешь, общаясь с Финбаром. В твоих силах дать утешение и другим скорбящим. Это было бы по-христиански.
Энни пообещала подумать, хотя ей этого совершенно не хотелось. В тот вечер, как только дети уснули, она всё рассказала Симусу. Тот очень встревожился.
— Ты будешь играть на чувствах впечатлительных и ранимых людей, которые переживают самые худшие времена. Если ты скажешь что-нибудь не то, ты можешь расстроить их ещё больше. А что, если они решат, что ты не вступила в контакт с их родными? Они скажут, почему это он или она не выходит на связь? И обидятся. Я считаю, что это опасная игра.
— Знаю, но что, если я буду говорить лишь общие фразы? «Ваша матушка пребывает в покое, она смотрит на вас, она хочет, чтобы вы позаботились о себе…» Им это может пойти на пользу.
— Они захотят узнать больше и будут задавать прямые вопросы, а ты не будешь знать, как ответить, и тебе придётся изобретать что-то на ходу. Мне это совсем не нравится, Энни. Это нечестно.
— Да. Я с тобой согласна.
Проблемой для Энни стало то, что она не представляла, как отказать отцу Келли и при этом не показаться излишне самолюбивой. Священник однозначно дал ей понять, что это её христианский долг. Удручённая, Энни пожалела, что вообще рассказала отцу Келли о своём общении с Финбаром. Лучше бы она промолчала.
Глава 61
Редж закончил письмо матери, в котором пересказал всё, что произошло, и от всего сердца извинился за то горе, которое причинил ей. Затем он взялся писать письмо Флоренс и понял, что никак не может найти нужные слова. Он десятки раз начинал, а потом рвал бумагу в клочки. Загвоздка была в том, что Реджу становилось плохо от одной лишь мысли, что она может возненавидеть его. А всякий раз, когда он представлял, как Флоренс читает его письмо, ему казалось, что с её стороны будет только одна реакция: злость, перерастающая в ненависть. Шли дни, и он уже опоздал послать письма с матерью и сестрой Джона. Прошла уже целая неделя, а он всё ещё не определился, что написать.
Любопытство Молли, которая поначалу осуждала его, взяло верх, и она принялась выуживать у Реджа подробности истории с подделкой имени. Но Редж теперь смотрел на неё совсем по-другому. Она была бесчестной сплетницей, ему не следовало её целовать, не надо было ничего рассказывать про миссис Грейлинг и мисс Гамильтон. Он решил держаться от неё подальше, но это было не так-то просто, учитывая, что они работали в одном доме. По отношению к нему Молли напоминала собаку, вцепившуюся в кость.
— Ты должен был сказать мистеру Грейлингу, что не ему рассуждать про фальшивые имена, когда его собственная зазноба то же самое проделала на «Титанике», — твердила она. — Я бы не сдержалась. И у него ещё хватает наглости!
— Мне бы и в голову не пришло сказать ему такое, — говоря, Редж поглядывал на Альфонса, стоявшего к нему спиной. По всему было видно, что тому совсем не нравится тема их разговора.
— А что, если это он убил миссис Грейлинг? Я бы хотела знать точно. Может быть, нам всем тут грозит опасность.
Реджа удивляло, почему она не остерегается высказывать свои мысли в присутствии Альфонса, и подозревал, что такие речи тот слышит из её уст уже не в первый раз.
— Этого не может быть, Молли. Мистер Грейлинг — джентльмен из высшего общества, а у них очень высокие нравственные требования.
В доказательство Молли, всплеснув руками, поведала историю, напечатанную год назад в газетах, — про мужчину, который убил служанку своей жены.
Редж, погружённый в собственные размышления, почти не слушал её. Невозможно представить, что мистер Грейлинг окажется убийцей, хотя у того и имелась тайна, которую он тщательно оберегал. Поэтому он и не уволил Реджа. Возможно, в этом и скрывалась причина его покровительственного отношения. Мистер Грейлинг не хотел, чтобы Редж пошёл к тому репортёру и заявил, что его неправильно поняли, что миссис Грейлинг не было в шлюпке, и более того, вместе с мистером Грейлингом на «Титанике» находилась любовница. Он сделает всё, чтобы не дать Реджу об этом рассказать.
Тем временем Молли поняла, что Редж потерял к ней интерес. Он больше не ходил за ней в кладовку целоваться, а когда она присоединялась к нему на заднем крыльце, быстро докуривал сигарету и возвращался в дом. И всё же Редж опешил, когда накануне отъезда на Лонг-Айленд вошёл в кухню и увидел, как она целуется с Альфонсом.
Он чуть не рассмеялся, потому что Альфонс был сантиметров на тридцать выше Молли и вынужден был изогнуться под каким-то неловким углом, чтобы дотянуться до её губ. Она отпрянула, бросив на Реджа хитрый взгляд. «Да она специально это подстроила, — подумал он. — Хочет, чтобы я ревновал».
На самом деле Редж испытал облегчение. Слава богу, Молли переключила внимание на другого. Альфонс же был счастлив и, помешивая суп, напевал себе под нос «На Авиньонском мосту». «Удачи вам обоим», — мысленно пожелал Редж.
В ту ночь, ворочаясь на кровати, он думал про Молли, про все её уловки и ухищрения, и ужасно скучал по Флоренс. Она никогда в жизни не позволила бы себе такого. Редж не надеялся на прощение, но обязан был быть с ней честным. Он вылез из постели, сел за письменный стол и в эмоциональном порыве написал следущее:
«Дорогая Флоренс!
Прости, что я не объяснился с тобой раньше. Я много раз брался за перо, но не мог ничего написать, потому что боялся, что в результате ты возненавидишь меня. Мне так хочется рассказать тебе, через что мне пришлось пройти, но ты же знаешь я не мастак писать.
Помнишь, ты сказала, что, когда мне плохо, я запираюсь в своей раковине и прячусь ото всех? Именно это со мной происходит теперь. Дело в том, что человек, который составлял на „Карпатии“ списки выживших, подумал, что я — Джон, а я не успел его переубедить, а позже решил, что пусть так и будет, что мне лучше выдать себя за Джона, которого уже нет на свете. Не знаю, о чём я тогда думал. Это был ужасный поступок.
Когда меня разыскали мать и сестра Джона, я наконец понял, что наделал. Видимо, у меня после плавания в океане стало плохо с головой. Они прекрасные люди и вроде бы даже простили меня, но я себя не простил.
Я часто думаю о тебе, и мне очень хочется с тобой поговорить, но я не могу себя заставить отправиться в плавание до Англии. Сама мысль об этом приводит меня в ужас. Поэтому мне приходится пока оставаться тут. В любом случае я не тот человек, которого ты знала. Я пережил огромное потрясение и не знаю, приду ли когда-нибудь в себя. Мне больше нечего тебе предложить, но я безумно скучаю и всегда буду хранить память о том времени, когда мы были вместе.