Ну и какого демона он хотел этим добиться? Чтобы Мира прогнала это проклятое Отражение? Ага, так она это и сделала. Они же, типа, светлые оба, друг другу под стать. Это он черный, как сажа.
Боги, ну за что ему все это?
Тось поднял лицо к потолку и закричал. Просто, без слов, как животное, которому причиняют невыносимую боль.
За что???
Что он такого сделал, что на него все это повесили и сказали: тащи!
Почему он?
В чем провинился перед богами, перед жизнью, перед людьми?
Какого … им от него нужно???
Тось кричал, потом выл, потом хрипел, пока окончательно не потерял голос. Все это время к нему никто не подходил. Когда замолчал, в дверь осторожно заглянул прозаик, принес кружку воды, заставил выпить. А потом они вдвоем с поэтом отвели совершенно обессиленного хозяина в спальню и уложили в кровать. Тось тут же забылся тяжелым, как камень, сном.
Глава 19.
"….. странное состояние холодного бесчувствия, охватившее меня после размолвки с Мирой и жестоко мучившее последние две недели, закончилось внезапно после получения мною письма от моей бесконечно любимой дочери.
Я помню, как затрепетало и быстро-быстро застучало мое сердце, когда я взял у посыльного аккуратно сложенный бумажный листок в свои руки. Словно пришла весна, и ледяная корка, покрывавшая мою душу вмиг рассыпалась, открывая доступ солнечным лучам.
О, боги, никогда не думал, что когда-нибудь стану писать подобную чушь в духе поэтов Светлого Леса! Но что поделать, если именно она вернее всего отражает мое нынешнее состояние. Наверное, я старею и становлюсь немного сентиментальным… но впрочем, это неважно. Главное, что моя чудная, милая, нежная и ласковая дочь прислала мне такое же чудное, милое, нежное и ласковое письмо, как и она сама. В котором ни словом не упомянула о произошедшем между нами недоразумении, а очень светло и по-доброму интересовалась моими делами, здоровьем госпожи Кариты и множеством домашних мелочей, по которым, по всей видимости, успела соскучиться за время нашего не-общения.
Невероятно, но она попросила у меня позволения приехать, чтобы навестить меня и тетушку, обещая, что не станет более проявлять неуважение к моим родственникам, проживающим в настоящий момент в нашем доме, будет с ними вежлива и почтительна и, дабы избежать возникновения в доме напряженной атмосферы, даже готова попросить прощения у моего брата и его друзей за свое неподобающее поведение.
О, Боги!
Она! У моего высокомерного брата и его снобов-друзей! Да проклянут меня Семеро Покровителей, если я допущу подобное под крышей моего дома!!!
Разумеется, я сразу же написал Мире, что буду бесконечно счастлив ее видеть, и, находясь в радостном и нетерпеливом возбуждении, не стал отправлять письмо, а повез его сам. Благо, что занятия в университете уже закончились, и я был свободен, как птица.
Мира встретила меня так, словно мы никогда не расставались. Не могу выразить словами, как согрели мое сердце ее нежный любящий взгляд и чудесная улыбка! Я уже почти забыл, как хороша стала моя драгоценная дочь, и какое огромное эстетическое удовольствие мне доставляет просто смотреть на нее.
Я физически не мог с ней расстаться и, невзирая ни на какие возражения, увез Миру с собой в город. Мы успели как раз к ужину. К счастью, мой брат с друзьями в тот вечер решили посетить театр, так что ничто не омрачило нашей радости от долгожданной встречи. Госпожа Карита так плакала, что мы всерьез опасались за ее здоровье. Да и я сам был настолько переполнен чувствами, что также опасался не сдержать неподобающих мужчине слез. Всеми правдами и неправдами я постарался убедить мою драгоценную дочь остаться с нами на несколько дней, и, к моему удивлению, она согласилась.
На следующее утро мы вместе отправились в университет, поскольку Мира изъявила желание пообщаться с подругами, которые еще продолжали обучение. Поэтому с моим братом и его друзьями она встретилась только вечером, за совместным ужином.
Я очень опасался, что Амилатион вновь примется за старое, и был готов резко осадить его, однако, к моему удивлению, мой брат повел себя по отношению к Мире весьма дружелюбно.
Как здесь говорят «держите меня семеро», но он даже извинился перед моей дорогой девочкой за свое поведение!
Невероятно!
Для моего брата извиниться перед человеческой девушкой…. Это — воистину невероятно!
А далее последовали еще более странные действия с его стороны.
Он заговорил с Мирой о ее темном брате, причем в очень доброжелательном ключе. Не поручусь за безусловную точность воспроизведения сего диалога, но примерно он звучал следующим образом:
Мой брат: — Я много думал о нашем разговоре и понял, что был не прав. Сожалею, что слишком резко отзывался о вашем брате, дорогая госпожа Мирта. Если посмотреть трезвым взглядом на то, что с ним произошло, то становится ясно, что он глубоко несчастный человек. Раздвоение личности, которое мы имеем возможность наблюдать, не появляется иначе, как от больших страданий, не так ли?
Моя драгоценная дочь: — Я рада, что вы это поняли, господин Равимиэль. По-моему очевидно, что дар Тося принес горе, прежде всего, ему самому.
Мой брат: — Да, он, по-видимому, много пережил. Но как вы полагаете, какова причина столь глубокого раскола его личности? Не припомню, чтобы я когда-либо наблюдал подобное.
Мира: — Увидеть подобное нетрудно, господин Равимиэль. Загляните как-нибудь в человеческую лечебницу для душевнобольных, там вы сможете пронаблюдать и гораздо более интересные феномены.
Мой брат: — Очень необычный совет от такой юной девушки. Я непременно ему последую.
Мира: — Ничего необычного. Не стоит делать вид, что вы не знаете, где я провела несколько месяцев, когда была подростком. В прошлый раз вы достаточно прозрачно намекнули, что в курсе моих проблем.
Мой брат (нимало не смутившись): — Действительно, я что-то слышал об этом, но, честно говоря, не думал, что это правда. Вы выглядели абсолютно здоровой.
Мира (понимающе кивнув): — То есть, просто хотели задеть и сделать мне больно?
Мой брат (поперхнувшись вином): — Каюсь, грешен.
Мира: — На тех, у кого скорбит душа, обычно не написано, что они больны. С виду это часто обыкновенные люди. Хотя иногда их можно отличить с первого взгляда.
Мой брат (оживившись): — Раз вы такой специалист по душевным болезням, может, поможете мне разобраться, в чем кроется причина столь тяжкого человеческого недуга? Признаться, я всю голову сломал, пытаясь разобраться в данном вопросе. У нас, эльфов, ничего подобного не случается.
Мира: — Ну, какой из меня специалист. Над причинами душевных болезней ломают голову лучшие умы человечества, и до сих пор не смогли ничего выяснить. Откуда я могу их знать?
Мой брат (слегка подавшись вперед): — Но у вас есть предположения? Собственное мнение? Вы же наверняка размышляли об этом! Обещаю, что отнесусь к нему со всем возможным уважением.
Мира (пожав плечами): — Можете и без уважения, я не обижусь. Вы же понимаете, что я могу говорить только о себе? Моя проблема, как я сейчас понимаю, была в том, что я никак не могла простить Тосю то, что он поднял мою мать. Мне это казалось таким кощунством, таким подлым предательством с его стороны, что я дышать не могла от злости на него. А еще от чувства вины, потому что понимала, что тоже сглупила. Не надо было оставлять его той ночью одного, надо было упросить бабушку, чтобы разрешила у нас переночевать. Я смогла принять произошедшее, только когда прочитала в книге, что Тось сделал это, чтобы мама могла со мной попрощаться. Я его простила. А себя так и не могу простить до сих пор.
Мой брат (недовольно): — Мне кажется, вы несколько преувеличиваете степень своей вины, дорогая госпожа Мирта. Но все же, вы говорите, что не смогли принять поступок своего брата и оттого заболели. Это произошло потому, что вы являетесь дочерью нашей Милосердной Анивиэли?
Мира: — Не думаю, что это как-то связано. Мне кажется, что это особенность всех людей. Мы тяжело переживаем подобные вещи. Ложь, предательство, даже собственные гнев и чувство вины. Болеем от этого, душевно и физически.
Мой брат (презрительно хмыкнув): — То есть, вы утверждаете, что темная сторона жизни чужда людям в силу их изначально светлой натуры?
Мира: — Не знаю насчет изначально светлой натуры…. Но я так и не смогла принять свою темную сторону. А Тось вообще предпочел раздвоиться, чтобы не иметь с ней ничего общего.
Мой брат (недоверчиво): — То есть, вы хотите сказать, что этот монстр… то есть, ваш брат является настолько светлым душой, что не смог воспринять даже крупицы собственной тьмы?
Мира (пожав плечиками): — Вы же знакомы с Росем. Как, по-вашему, в нем есть тьма? Она вся досталась Тосю. Но в детстве мой брат был очень светлым и добрым мальчиком, я никогда не встречала никого более светлого и чистого, чем он. И он был очень умный, видел и понимал все, что происходит вокруг, не то, что я — глупая эгоистка…. Ему просто досталась слишком тяжелая ноша.
Мой брат (задумчиво): — Значит, неприятие?…
Потом он будто встряхнулся и заговорил о том, что теперь понимает, почему люди настолько дисгармоничны, а Мира возразила, что ничуть не больше дисгармоничны, чем эльфы, которые кичатся своей «светлостью» и гармоничностью, но при этом вовсе не чураются быть высокомерными, холодными и равнодушными ко всем, кто не является представителем их племени. Брату снова пришлось поперхнуться вином, а я….
Я вместо того, чтобы испугаться очередной ссоры между ними вдруг впал в странное состояние, из которого словно иными глазами посмотрел на все, что происходит вокруг меня.
И неожиданно ясно увидел, что мой брат, прикрываясь обычной беседой, выпытывает у моей драгоценной дочери нечто важное для него, чему предстоит сыграть заметную роль в том, что он затеял в последнее время.
Также я увидел, что госпожа Нелиринавия весьма раздосадована присутствием моей дорогой дочери, и ее очень раздражает недостаток внимания с моей стороны к ней самой. Я вдруг понял, зачем мой брат привез сюда своих друзей — он намеревался способствовать