Переворачивая пластиковую страницу, я говорю, что Анабель Чонг однажды сравнила гэнг-бэнг с марафонским бегом. Иногда ты на удивление энергичен и бодр. Иногда полностью выдыхаешься. Но потом у тебя открывается второе дыхание, и ты чувствуешь прилив новых сил.
Лорни Грин, говорит мисс Райт, актер, который снимался в телесериале «Бонанца» – спустя много лет, во время съемок другого телесериала, «Новые дикие дебри с Лорни Грином», на него напал крокодил. И откусил сосок.
Рассказывая об этом, она смотрит на снимки у меня в папке. Она бежит, высоко задирая ноги, согнутые в коленях. Грудь ритмично подпрыгивает под спортивным бюстгальтером. Ее взгляд впивается в одну фотографию. Совсем молоденький мальчик. Юный дрочила. Номер 72. У него точно такие же глаза, как у мисс Райт. И такие же губы. Вполне милый мальчик. И совсем не похож на чудовище, которое откусит тебе сосок.
Со своей стороны, я попыталась распределить будущих участников гэнг-бэнга, как это сделала бы Мессалина – развести самых уродливых, старых, дефектных и жирных дрыщей как можно дальше друг от друга. В среднем вышло по одному откровенному уроду на каждый десяток вполне обычных задротов.
Мисс Райт кивает на знакомое лицо, на любителя подоить ящерку под номером 137, и говорит:
– Этот рьян и горяч…
Хрен с телеящика, которого благополучно оттуда погнали. Вот он и ищет, кому бы заправить с тоски.
Между ног у мисс Райт под черным спандексом вновь набухает какая-то шишка. Ползет вниз по ноге. Вываливается наружу. Мелькает ярко-зеленым на серой дорожке и падает в водосток. Гремит и грохочет, мечется по металлическим трубам, словно шарик в пинболе, в темноте под землей.
– Блядь, – говорит мисс Райт, провожая глазами зеленый шарик. – Это был настоящий нефрит.
Мы с ней наклоняемся над железной решеткой. Смотрим вниз, в темноту. Я говорю, что Аристотель, когда писал свои философские труды, держал в руке тяжелый железный шар. Если он начинал засыпать, рука разжималась сама собой, и шар с грохотом падал на пол. Грохот будил Аристотеля, и он продолжал работать.
– Аристотель? – переспрашивает мисс Райт и смотрит на меня.
Да, говорю. Подлинный факт.
Мисс Райт щурится и говорит:
– Это который женился на Джеки О[3]?
И я говорю: Да, тот самый. Переворачиваю пластиковую страницу. Показываю мисс Райт еще шестерых рукодельников.
Мисс Райт говорит, что знаменитый любовник Казанова вводил во влагалища дамам, с которыми крутил амуры, два серебряных шарика. Утверждал, что они защищают от нежелательной беременности. Потому что серебряные. А серебро – чуточку ядовитый металл. По той же причине некоторые люди едят серебряными приборами, так как серебро убивает бактерии.
Вагинальные грузы, так называет их мисс Райт. Кольца с колокольчиками внутри. Крошечные дилдо. Тяжелые штуки в форме куриного яйца. Ходишь с ними весь день. Когда бегаешь в парке, или катаешься на велосипеде, или занимаешься домашним хозяйством.
Мисс Райт бежит дальше, перебрасывая каменный шарик из руки в руку. Каждый раз он приземляется на ладонь с гулким, тяжелым хлопком. Мисс Райт говорит:
– Вообще-то я люблю бегать, но мне не нравится, когда я гремлю.
Она говорит:
– Иногда я себя ощущаю баллончиком с краской.
Камень с тяжелым хлопком приземляется ей на ладонь.
Я переворачиваю страницу. Очередная шестерка дрочильников.
Глядя на номер 600, мисс Райт говорит:
– Старина Бранч Бакарди… – Смотрит вдаль, на зеленый травяной горизонт, за которым исчезла собака, и говорит: – Этот керн-терьер… Маленький песик Терри, который снялся в роли Тото в «Волшебнике страны Оз»… Знаешь, он до сих пор с нами.
Когда собака умерла, ее владельцы сделали из нее чучело. В 1996 году это чучело продали на аукционе за восемь тысяч долларов.
Подлинный факт.
– Причем это был даже не мальчик. Тото-Терри была девочкой, – говорит мисс Райт. – И даже мертвая, эта девочка делает для людей неплохие деньги.
Что-то круглое и тяжелое уже ползет вниз по ее ноге, растягивая черный спандекс.
13. Мистер 600
Эта девочка, Шейла, она кричит – просит, чтобы все заткнулись. Сверяется по своему списку и говорит:
– Номер 21… Мне нужен номер 21.
Мы все затаили дыхание. Стоим, скрестив пальцы и навострив уши. Слушаем, не назовут ли наш номер.
Сверяясь по списку у себя на планшете, Шейла говорит:
– Номер 283 и номер 544.
Она машет рукой, чтобы эти трое поднимались на съемочную площадку, и говорит:
– Идите за мной, джентльмены.
На экранах вверху Касси Райт в накрахмаленной нижней юбке изображает впавшую в отчаяние, разочарованную красавицу с юга, которая никак не может вписаться в богатую семью своего мужа-плантатора. Этот чувак, ее муж, бывший игрок полупрофессиональной бейсбольной лиги, теперь методично спивается и так давно не исполняет супружеский долг, что Касси уже начала опасаться, что он голубой. Она постоянно злится на свекра, которого все называют Большим Папой, и на племянников и племянниц, которых она называет маленькими чудовищами. Водя руками вверх-вниз по белой атласной юбке, Касси говорит: «Я себя чувствую…» Она говорит: «Я себя чувствую сучкой на раскаленной крыше».
Потом этот фильм выходил под названием «Киска на раскаленной крыше».
А потом – под названием «Шлюшка на раскаленной крыше».
Предположительно педерастичного мужа играет Корд. Сидя в инвалидной коляске, он говорит: «Ладно, запрыгивай, Мэгги! Запрыгивай!»
Только туда, на экраны, никто не смотрит. Все наблюдают за Шейлой и тремя чуваками – ждут, когда они доберутся до верхней ступеньки, где Шейла проводит магнитной карточкой по замку, и дверь в киносъемочный павильон открывается с тихим щелчком. Мы все смотрим туда, прикрывая руками глаза – чтобы их не слепил яркий свет, бьющий из распахнутой двери, точечный свет прожекторов и заполняющий свет, сияние галогенных ламп и блеск майларовых отражателей, такой яркий, что больно смотреть. Но мы все равно смотрим. Лица, повернутые к двери – словно отсветы белых вспышек. Темные силуэты Шейлы и троих чуваков растворяются и исчезают в ослепительной белизне.
Чуваки смотрят, щуря глаза. Слепые, как кроты, мы глядим сквозь ресницы, но не видим вообще ничего, кроме разве что белой кожи на белой простыне, светлых волос и ногтей, поблекших под белым-белым, до рези в глазах ярким светом. Запах хлорки, аммиака, какого-то чистящего средства. И дуновение холодного воздуха из кондиционера.
В этой вспышке – серебряный крест на груди малыша и золотой медальон, который дала мне Касси, они оба сверкают, словно два крошечных зеркальца. Загораются на секунду. На один удар сердца.
Глаза чуваков только начали привыкать к свету, но дверь уже закрывается. Вот закрылась. Эта комната здесь, внизу, где мы ждем своей очереди – пол весь липкий от пролитого лимонада, и крошки картофельных чипсов прилипают к босым ногам, – теперь, после порции яркого света, эта комната кажется еще темнее, чем прежде. Один взгляд в сияющее ничто – и мы все ослепли.
Я прикасаюсь к медальону, который дала мне Касси, и говорю что-то тому чуваку с телевидения – чуваку с тряпичной собакой под мышкой.
Ко мне подходит малыш, номер 72. Спрашивает, можем ли мы поговорить.
– Только наедине, – говорит он, обращаясь к номеру 137. Малыш теребит кулон у себя на шее. Серебряный крестик. Вроде бы не сувенирный, а настоящий, церковный. Малыш говорит: – Мне нужно кое-что спросить у мистера Бакарди.
Готов поспорить на что угодно, этот чувак с телевидения, номер 137, он чем-то болен. Явно чем-то нехорошим. Он пожимает плечами и отходит от нас. Только недалеко. Буквально на пару шагов.
Я спрашиваю у парнишки, тыча пальцем ему в лицо:
– Слушай, малыш, ты пришел сюда, чтобы помочь нашей старушке или чтобы ее наказать?
Этот малыш – у него дрожат губы.
Он качает головой. Нет. Он говорит:
– Я пришел, чтобы ее спасти.
Знаете, почему порноактрисы не принимают противозачаточные таблетки? Потому что от них портится кожа. Волосы становятся жирными и тонкими. Противозачаточные колпачки и внутриматочные спирали – это тоже не выход. Никто не захочет работать сцену с двойным проникновением с металлической штуковиной внутри – и особенно когда тебе заправляют монстры-профессионалы типа Бимера, Корда или вашего покорного слуги. Так я и говорю этому малышу. Так что, в общем, не исключено, что он действительно сын Касси Райт.
Он говорит:
– Она отдала меня на усыновление. Она это сделала ради меня. Ей хотелось, чтобы я жил хорошо. И я просто хочу отплатить ей добром за добро.
Я говорю:
– Ворвавшись туда, чтобы все ей испортить?
– Да, если так будет нужно, – отвечает малыш и решительно выпячивает подбородок.
Ворваться к Касси и поставить ее в неловкое положение, когда она пытается установить мировой рекорд, который реанимирует ее карьеру? Поставить Касси в неловкое положение перед всей съемочной группой и ее собратьями по цеху?
Я говорю:
– Знаешь, малыш, вряд ли ей это понравится.
Чуваки в этой комнате – все четыреста или пятьсот чуваков, – они топчутся на одном месте, переминаясь с ноги на ногу. Таращатся на экраны, подвешенные к потолку. Касси Райт изображает лихую наездницу на елдаке Корда Куэрво, который сидит в инвалидной коляске. Касси опирается рукой о гипс, в который закатана якобы сломанная нога Корда. Чуваки ждут, никто не уходит. Весьма показательный факт. Лишнее подтверждение, что мужики вытерпят что угодно, лишь бы вставить кому-нибудь палку. Если бы нам пообещали бесплатный горячий секс на вершине горы Эверест или на Луне, мы бы уже построили скоростной лифт. И организовали бы космические перелеты. Рейсы каждые десять минут. По сезонным билетам.
Я говорю:
– Малыш, хочешь верь, хочешь нет…
Я киваю в сторону лестницы. В сторону запертой двери, за которой – свет и декорации. Киваю и говорю: