Шейла кричит с середины лестницы:
– Пожалуйста, джентльмены. Я прошу тишины. Мне надо подумать…
Она смотрит на лист у себя на планшете. Смотрит на малыша, номера 72. Смотрит на биржевика, который уже оделся и готов уйти.
Она говорит:
– Ну, хорошо. В порядке исключения… – Тычет пальцем в биржевика и говорит: – Номер 14, идите за мной. – Потом указывает на парнишку и говорит: – Номер 72, вы пока подождите.
Чуваки возвращаются к своим прерванным делам: разговаривают, жуют чипсы, ссут в туалете и не спускают за собой воду. Скрещенные пальцы расплетаются. На телеэкранах вверху страшный, как черт, латинос так обильно потеет, что бронзер течет у него по щекам, оставляя коричневые полоски. Кожа под бронзером – сухая, шелушащаяся, обгоревшая. Я указываю на экран и говорю, обращаясь не к кому-то конкретно, а просто так говорю, в пространство:
– Ребята, сделайте мне одолжение.
Я говорю:
– Пристрелите меня, если когда-нибудь я буду выглядеть так же кошмарно.
Чувак номер 137, который стоит у меня за спиной, говорит:
– Уф, пронесло…
Малыш, номер 72, говорит:
– А что такое «подъемник»?
А Корд Куэрво говорит:
– Что ты сказал? – Он по-дружески тычет мне кулаком в плечо. Его бронзер слипается с моим бронзером, так что ему приходится отдирать пальцы от моего плеча.
Корд говорит:
– Там, в телеящике? Так это же ты, дружище. Типа лет пять назад.
18. Мистер 72
Мистер Бакарди смотрит на телеэкраны, подвешенные к потолку, на экраны, где крутят порно, и настойчиво повторяет:
– Нет, бля… не может такого быть…
Мистер Бакарди стоит, смотрит на телеэкраны. Сжимает двумя пальцами складку кожи, провисающей под подбородком, натягивает ее и отпускает. Он смотрит на телеэкран и гладит пальцами свои щеки, растягивает кожу, сдвигает ее к ушам, и морщинки вокруг его губ исчезают. Он говорит:
– Кретин-оператор, вообще не умеет снимать. Из-за него я там выгляжу по-уродски.
В некоторых местах его кожа – такая же сморщенная, как оболочка моего розового латексного секс-суррогата.
Мистер Бакарди настойчиво повторяет:
– В жизни я не такой. Осветители – идиоты, убить их мало…
Номер 137, бывший Дэн Баньян, держит своего пса для автографов на вытянутых руках, смотрит в его глаза-пуговки и говорит:
– Кто-то пошел в отказ…
Заголовки в газетах – это чистая правда. Слухи о том, почему сериал Дэна Баньяна сняли с эфира. Это не слухи. Так все и было на самом деле.
– Я был нищим актером, у меня не всегда были деньги на то, чтобы поесть, – говорит номер 137. Он стоит, запрокинув голову, но не смотрит на телеэкраны. Он улыбается в потолок. Смеется в пустоту. Он говорит: – Если подбирать сравнения, то я был живым воплощением того, что сейчас чувствует Касси Райт…
На экранах под потолком моя мама играет в «Отдрочении по-итальянски», играет таинственную авантюристку, международную преступницу, замыслившую украсть драгоценную диадему.
Мистер Бакарди втягивает живот и расправляет плечи.
Он говорит:
– Паршивое качество видео, поганое разрешение.
Он говорит:
– Как будто снимали не с камеры в студии, а вообще со спутника.
Ярость и злость, говорит номер 137.
– Мне тогда было столько же лет, сколько тебе сейчас, – говорит этот парень, который был Дэном Баньяном, и смотрит на меня. Делает глубокий вдох, медленно выдыхает. Пожимает плечами и говорит: – Мне названивали из кредитной компании. Грозились изъять машину за неплатеж. Предупреждали, что если я буду и дальше затягивать выплаты, мне поднимут процентную ставку до тридцати процентов. – Он вздыхает и горбится, так что руки свисают чуть ли не до колен. Он говорит: – Тридцать процентов! При сумме в двадцать пять штук я бы не расплатился и до конца жизни!
Поэтому ему и пришлось сняться в порно.
– Один опрометчивый шаг, – говорит номер 137, – может испортить тебе всю жизнь…
Он спрашивает, видел ли я такой фильм, «Три дня кондома».
Он говорит:
– Этот фильм оплатил мне машину. Долг по кредитной карте остался, но мне не пришлось отдавать машину.
Он не думал, что этот фильм кто-то увидит. В то время он глухо сидел без работы. И только спустя десять лет у него случился великий прорыв. Роль в сериале «Дэн Баньян, частный детектив».
Но тот фильм про гондон, с тех пор он висел над ним, словно дамоклов меч.
– Сняться в гейском гэнг-бэнге – на такое пойдешь только от окончательной безысходности, – говорит он, махнув рукой, и обводит взглядом помещение. – Каждый из нас в этой комнате, и ты сам, и все остальные… не важно, что ты будешь делать там, наверху… скажешь Касси Райт, что ты ее любишь, или трахнешь ее, или сделаешь и то и другое… потом можешь не ждать, что когда-нибудь тебя пригласят заседать в Верховном суде.
Он говорит, съемки в порно – это такая работа, за которую берешься, когда никаких других надежд уже не остается.
Дэн Баньян говорит, что половина парней, собравшихся здесь сегодня, – они пришли по совету своих агентов, чтобы «засветиться» на этом проекте. Все, кто причастен к порноиндустрии, все ждут, что сегодня Касси Райт умрет, и для актеров, которые были участниками событий, это вроде как станет хорошим трамплином для начала карьеры. Ну или для продолжения забуксовавшей карьеры.
– Только между нами, малыш, – говорит Дэн Баньян и показывает на меня, а потом на себя, – когда твой агент отправляет тебя трахать мертвую женщину, это значит, что твою карьеру уже можно спускать в унитаз.
Чуть в стороне от нас мистер Бакарди жмет пальцами себе на живот и говорит:
– Может быть, если как следует подкачать ноги…
Он подносит к лицу растопыренные ладони, смотрит на них, поворачивает тыльной стороной вверх. Смотрит и говорит:
– Сейчас в каждом салоне можно сделать микродермабразию, чтобы кожа снова была молодой.
Оттянув кожу над тазовой костью, он говорит:
– Может быть, стоит подумать о липосакции. Об имплантации икроножных мышц. И пекторальных мышц тоже…
Дэн Баньян поднимает своего пса, смотрит в его пуговичные глаза и говорит:
– С собой всегда можно договориться.
На телеэкранах вверху – сцена, в которой мистер Бакарди вставляет моей маме сзади. При каждом толчке его дряблые, отвисшие яйца пожилого коня раскачиваются и бьются о выбритую полосу кожи между влагалищем и анальным отверстием моей мамы. Об эту ничейную землю. О нейтральную полосу.
Парень, который был Дэном Баньяном, он говорит, что единственный способ вытерпеть съемки в гейском гэнг-бэнге, когда толпа мужиков поочередно протягивает тебя в зад, – это расслабиться. По-настоящему. Дыши глубже, расслабься. Забудь о том, как тебя приучали в горшку. Представляй себе милые картинки с котятами и щенками. Он говорит, ты стоишь на коленях на краю кровати, а к тебе подходят пять здоровенных парней и заправляют тебе в карий глаз, по несколько фрикций каждый. Эти пятеро поочередно спускают тебе на спину. Потом подходят еще пятеро парней. И еще, и еще. На самом деле он не считал, сколько их было. Сначала начал считать, а потом сбился со счета. Он принял неслабую дозу кетамина, и это ему помогло.
Моя мама, там, наверху, за этой запертой дверью, под светом ярких прожекторов.
Дэн Баньян снова глядит в потолок и смеется.
Он говорит:
– Это не так романтично, как кажется.
Он говорит, что даже теперь, по прошествии стольких лет – засунь ему что-нибудь в задницу, и он с ходу определит, что это было. «Trojan» или «Sheik». Резина, латекс или шкурка ягненка. Не глядя, лишь по тактильному ощущению, он сможет назвать даже цвет презерватива.
– Я мог бы работать экспертом для подтверждения качества продукции, – говорит Дэн Баньян. – Мог бы давать представления «Экстрасенс, чующий жопой»…
Он говорит, что подъемник – это такой специальный человек в команде, снимающей порно, который отвечает за восстановление сил актеров-мужчин. Который отсасывает у них или дрочит, чтобы у них встало перед съемкой.
Не знаю.
– Но самый смех в том, – говорит Дэн Баньян, – что большинство тех парней, которые снимались со мной в этом фильме, были стопроцентными натуралами. Просто они тоже нуждались в деньгах.
Он говорит, что когда он об этом узнал, такое внимание ему не польстило ни разу.
На телеэкранах вверху моя мама кладет в рот огромные фальшивые бриллианты. Лижет их и сосет. Ее губы и бритая щелка в этом фильме – они совсем не похожи на те, которые спрятаны у меня дома. Они совсем не такие, как те, что я выписывал по Интернету.
Мистер Бакарди смотрит себе под ноги, качает головой и говорит:
– Кого я обманываю?
Он смотрит на свои ноги, только глаза у него закрыты. Смотрит с закрытыми глазами и говорит:
– Я растратил впустую бесценный дар жизни.
Прикрывая закрытые глаза ладонью, он говорит:
– Да, бесценный дар жизни. А я так бездарно им распорядился. Просто-напросто вылил в помойную яму, вместе со струями спермача.
Дэн Баньян оборачивается к нему и говорит:
– Господи! Да перестаньте уже рыдать. Тоже мне, Элизабет Кюблер-Росс[5]!
Когда он был в моем возрасте, говорит Дэн Баньян, он смотрел «Шлюха идет на войну: Первая мировая», и, может быть, даже видел мое зачатие, но сейчас речь не о том. Он смотрел фильм, смотрел, как Касси Райт принимает сначала французского солдата, потом – немецкого солдата, потом – американского пехотинца, и думал: «Черт, я тоже хочу стать таким же востребованным и известным…» Но на всех кинопробах он был просто еще одним молодым человеком среди тысяч таких же. На пробах для телерекламы. Для полнометражных художественных кинофильмов. Ему не перезвонили ни разу. Ему еще не исполнилось и двадцати одного года, а агенты по кастингу уже говорили, что он несколько староват. Что ему оставалось? Только одно: взять билет на автобус и вернуться домой в Оклахому.
Дэн Баньян открывает свой пузырек с таблетками и вытряхивает на ладонь одну штучку. Смотрит на нее и говорит: