И ОН – один из трех. Теперь у меня не было на этот счет ни малейшего сомнения.
Мы стояли у распахнутого окна, когда в него просунулась голова запыхавшегося Валеры. Он молча смотрел на нас, точно подбирал нужные слова.
– Говори, Феоктистов, – поторопил его догадавшийся о результатах преследования полковник.
– Нечего говорить… Ушел.
Позже мы выяснили, что, выпрыгнув из окна, стрелок затаился в кустарнике. Пока бойцы ориентировались на незнакомой местности, он ползком пробрался к забору и покинул территорию через заранее выломанные прутья решетки. Однако там его почти «приняла» группа зачистки. Но от них он ушел куда более дерзким способом. Рванул на проезжую часть и исхитрился вскочить на крышу джипа, проезжавшего мимо на высокой скорости. Джип догнали через пару минут в соседнем переулке, но было поздно. ОН успел спрыгнуть и раствориться в шумной вечерней толпе. Единственное, что досталось бойцам в качестве трофея, – это ружье. Правда, не духовое, а пневматическое, но оно и вправду оказалось самодельным. Отпечатки скорее всего отсутствовали, тем не менее мой полковник немедленно распорядился отправить его на экспер-тизу.
– Как он выглядел? – спросил я у одного из бойцов, сумевшего разглядеть стрелка.
– Лица не видел, – пожал плечами тот. – Ну роста, пожалуй, выше среднего. Спортивный, гибкий такой. Прическа короткая.
Да, старик Митрофаныч не ошибся. Прическа короткая… Аркан?! Роки?!
И тут я вспомнил, что Роки должен сейчас находиться на рок-концерте. Его мобильник не отвечал, как и во время моего первого звонка. Впрочем, это неудивительно. Во время прослушивания панк-концерта мобильник вполне логично держать выключенным. Так, а где же сегодня концерт? Роки говорил…
Я вспомнил, и меня чуть не прошиб холодный пот. Рок-клуб, на сцене которого выступал сегодня Лука Мукомолов, находился совсем рядом с реабилитационным центром. На расстоянии одной автобусной остановки… На наручных часах было без пятнадцати семь. Это значило, что концерт только-только начался.
– Что скажешь? – оторвал меня от размышлений полковник.
– Думаю сходить на концерт, встретиться с Роки, – ответил я.
– Полюбил панк-рок? – осведомился фээсбэшник.
– Готовлюсь полюбить, – кивнул я.
– Ребятам прикрыть тебя? Я договорюсь с Валерой, – произнес полковник.
– Пусть отдыхают. Лучше помогите пройти, билетов в кассе может уже не быть.
– Это можно.
Еще пару лет назад я бы не подумал, что Роки можно встретить на панк-концерте. Полковник обеспечил мне бесплатный проход, и я оказался в зале. Атмосфера была соответствующая. В воздухе накурено, в зале вопли, хлопки, обрывки одобрительных матерных рецензий. Ну и, конечно же, музыка, бьющая по мозгам всеми децибелами. Впрочем, слово «музыка» здесь надо взять в кавычки. Как известно, панки – это такие ребята, которые без ложной скромности и лицемерия считают себя дерьмом. Выглядят и разговаривают соответственно. Ну и «музыка» у них соответствующая. Монотонная, на одном-двух аккордах, без мелодии, зато очень ритмичная. Главные инструменталисты – барабанщик и басист. Выступала популярная еще с конца восьмидесятых годов панк-группа «Кафе Равенсбрюк». Для непосвященных и неначитанных лидер группы Лука Мукомолов периодически объяснял, что Равенсбрюк – это концентрационный лагерь гитлеровских времен. Насколько я помню, этот концлагерь был исключительно женским. Лидер, он же солист группы Лука исполнял песню следующего содержания:
Вчера он коммунистом был, сегодня демократом, А завтра Шикльгруберу он сделает минет.
Для нас же он и есть, и был пузатым жирным гадом.
Швыряйте в него яйцами, вот лучший мой совет!
Довольно-таки убогие рифмочки. Грубо и в лоб, но по существу я был солидарен с Лукой. Песенка явно была посвящена представителям политической и культурной элиты. Публика, состоящая из лохматых подростков, хором подпевала. Интересно, многие ли из слушателей знают, кто такой Шикльгрубер? Впрочем, это меня не должно интересовать… Где-то среди них затерялся Роки, он же гвардии ефрейтор Витя Озеров. Сыскать его здесь сейчас дело нереальное, придется дождаться антракта. И мне не оставалось ничего другого, как слушать и созерцать Луку Мукомолова. Песня о представителе элиты кончилась, Лука пару раз скакнул по сцене, а затем взял акустическую гитару и без сопровождения «оркестра» спел частушечные куплеты про пьяных мусоров, которым поручили охранять съезд педерастов. Актуальная тема, ничего не скажешь. Я невольно вспомнил «Голубого попугая» и проверил свою явару. Мысленно перекрестился, моля бога, чтобы сегодня она не понадобилась. Лука тем временем закончил частушки, барабанщик заиграл какую-то маршевую дробь, и зазвучала песня про телеведущего-токсикомана, самым балдежным запахом для которого был запах собственных экскрементов. Меня несколько позабавила песенка, особенно рифма – «экскременты – счастливые моменты»… Луке не меньше сорока. Он старше нас лет на пять-шесть как минимум. Мало изменился с конца восьмидесятых – ни живота, ни лысины… Как и тогда, в 88-м, он и его команда неистово исполняют пляски душевнобольных. Барабанная дробь смолкла, «счастливые моменты» иссякли, и Лука без всякой музыки начал читать стихи собственного сочинения. Начинались они так:
Все же частенько бывает, кто видел, тот понимает, Что есть средь нас люди поганые, на мерзкую пакость способные!
Чужда им мысль прогрессивная! Милы лишь вопли утробные!
Строгают меня как дерево и не пускают в свой офис.
Чешется мой гипофиз под моим хрупким черепом.
Так-то вот. А большая часть публики уже лежала в экстазе, восторженно внимая… Куда там Евтушенко с его Политехническим! Потом прозвучали еще три песенки, и Лука объявил перерыв. Я тут же протиснулся в узкую дверь выхода и стал высматривать в разгоряченной, восторженно матерящейся толпе Роки. Однако он нашел меня первым, положив на плечо свою тяжелую ладонь.
– Привет! Я думал, ты не придешь, – проговорил он.
– Как видишь! – улыбнулся я.
Рядом с Роки стояла девушка, высокая и стройная, но с явно крашеными, выбеленными волосами.
– Познакомься, Вера, это Владимир. Писатель и начинающий кинорежиссер, – представил меня Роки своей подруге.
Вера улыбнулась и кивнула.
– Я вашу книгу читала, – произнесла она. – Понравилось, знаете. Интересно так все закручено.
Вчера по телефону я явно слышал ее голос.
– А концерт нравится? – спросил я, в свою очередь, девушку.
– Да так, – она поморщилась и пожала худенькими плечиками.
– Вера здесь впервые, – пояснил Роки.
Надо сказать, разговаривали мы довольно громко, стараясь перекрыть гвалт мукомоловских фанатов.
– Извини, Витя, но, по-моему, какая-то ерунда, – произнесла Вера и вновь поморщилась. – Ни музыки, ни слов. Один мат.
– А мне нравится Лука, – неожиданно зло усмехнулся Роки.
– Вить, ну в самом деле, – вставил свое слово и я. – Детство ведь какое-то… Неужели не согласен?
– Куда уходит детство… – как-то неопределенно пробормотал Роки. – Чего тогда приперся?
– Ты не догадался? – вопросом на вопрос ответил я.
Гвалт вокруг нас усилился. Кажется, Роки уже не слышал меня. Прямо над его ухом похабно ржал здоровенный недоросль с крашенной под спелую морковь шевелюрой. Виктору не оставалось ничего иного, как протянуть руку, схватить морковного недоросля за красное ухо и подтащить к себе. Вера охнула и невольно притиснулась ко мне. Я сжал явару, отметив, что вокруг нас сейчас сомкнется весьма недружественное кольцо аналогичных недорослей с шевелюрами всех цветов радуги. Роки между тем что-то быстро и резко сказал «морковному» и отшвырнул его туда же, откуда выдернул.
– Эй, олдовые! Борзеть харрэ! – послышалось сбоку.
Олдовые – это мы. Потому как немолодые по здешним меркам. Некоторым чуть ли не в папаши годящиеся.
– Кто там хрюкнул? – грозно прорычал Роки так, что перекрыл весь местный шум.
И сразу стало непривычно тихо и тревожно. Явара удобно лежала в моей ладони.
– Ты? – спросил Роки, хватая долговязого пацана, стоявшего с правого боку.
– Нет, – пролепетал тот.
Насчет «олдовых» это и в самом деле не он.
– Значит, ты! – уверенно произнес Роки, схватив за ворот рыхлого толстяка с бритыми висками и лиловым гребнем на темени.
– Не я, – сдавленно пробормотал толстяк.
Атаковать нас не торопились. Такого напора от «олдового» не ожидали.
– Не ты? – неожиданно вежливым тоном осведомился Роки.
Потом бросил резкий звериный взгляд на остальных, молча отпустил толстяка.
– Антракт закончился! – еще более неожиданно усмехнулся Роки. – Валим в зал, пацанва!
Усмешка у Роки и сейчас была злая. Антракт и в самом деле окончился. И мне пришлось вернуться в зал. Лука вывалился на сцену, и по его красной физиономии было видно, что в отличие от нас он даром времени не терял. Послышались рваные гитарные аккорды и полилась печальная, довольно медленная для панка баллада о немолодом клопе Иване Вацлавовиче, заползшем в Госдуму и трагически погибшем под каблуком вице-спикера. Роки искренне смеялся и аплодировал. Рядом ликовали нечесаные тинейджеры и какой-то мужичок без возраста и передних зубов…
Я отвлекся от панк-реквиема и вновь увидел перед собой не улыбающегося и аплодирующего Витю Озерова, а страшного, готового бить и убивать контрактника Роки. Таким он был несколько минут назад. С хищным, звериным блеском в глазах. Если бы кто-нибудь из этих бутафорских панков дернулся на «олдового»? Что тут говорить. Я ведь и сам готов был крушить врагов своей яварой налево и направо. Что за ерунда! О чем это я?! Каких врагов? Это же обычные пацаны. Придурки, конечно. Но и мы такими же придурками когда-то были. Того же Луку и его «Равенсбрюк» слушали… Нет, сейчас я искренне радовался, что моя явара не нашла себе применения. А еще некоторое время назад я совсем по-другому видел этот мир…
Я тогда только вернулся ОТТУДА, и месяца не прошло. Познакомился с девчонкой, симпатичной и хорошей, хоть и малообразованной. Она работала буфетчицей, и я, дурак, тогда даже строил относительно нее серьезные планы. Но одновременно со мною такие же планы строил грузчик из ее буфета. Ему не было и двадцати, он был выше меня, но при этом какой-то нескладный и заторможенный. В армию же его не собирались брать из-за ярко выраженной умственной неполноценности. Он был дурно воспитан папой-алкоголиком и недоразвитой мамой, родившей его в четырнадцать лет. Она явно н