В другое время я не стал бы стрелять в часы. Но полковник, глядя на меня исподлобья, продолжал твердить:
– Стреляй, стреляй, тебе говорят!..
Я выстрелил. Связной бросился к шапке. Он взял ее, как тарелку с супом, и осторожно понес на вытянутых руках к полковнику.
– А где часы? – спросил полковник.
– Все тут, товарищ командир: вот ремешок, ушки и кусочки стекла…
– Вот те раз! – Полковник развел руками в стороны и с силой хлопнул себя по ляжкам. – И гусятины не отведал, и часов лишился! Ну, спасибо, снайпер!..
В передовой траншее меня поджидал все тот же неутомимый и верный друг Найденов. Я знал, что Сергей не любил, когда его жалели. Случалось, кто-нибудь из товарищей говорил: «Сережа, прилег бы ты на минуту, глаза у тебя стали как у мышонка». – «Вот еще, нашел чем укорять, – отвечал он. – Когда к матери солдата в окошко фашист стучится, до сна ли солдату?»
Он был смел и неутомим. Днем, притаясь у ледяной глыбы, подстерегал вражеского офицера или наблюдателя, а ночью мастерски обстреливал траншею немцев ружейными гранатами. За годы войны я многое научился понимать и твердо усвоил, что храбрый человек не рассуждает и не кричит об опасности – он молча ищет встречи с врагом и бьет его. Именно таким был Сергей.
Начиналось утро: спокойное и тихое. Войдя в блиндаж, я остановился у порога, чтобы присмотреться к полумраку. Зина бросилась ко мне. Не помню, что со мной случилось, но, прежде чем поздороваться, мне пришлось глотнуть воздуха и опереться плечом о стойку нар. Встреча с Зиной меня как-то по-особому взволновала.
– Иосиф, что с тобой? – с тревогой спросила Зина. – Ты ранен? На тебе лица нет.
– Нет, нет, Зиночка, я совершенно здоров… Как Володя?
– За сына не волнуйся, он чудесный крепыш.
Строева хотела еще что-то сказать, но не успела. В землянку вбежал Найденов и закричал:
– Ребята! Немцы что-то затевают. – Отдышавшись, он объявил: – Они поставили на бруствер кусок фанеры, на котором большими черными буквами что-то написано. Я не успел прочитать, как кто-то из немцев столкнул фанеру в нейтралку. В их траншее поднялись шум, крик. Кто-то из немцев даже по-русски ругнулся. Вдруг один из фрицев приподнялся над бруствером и ну махать руками. Сам что-то громко кричит. Я крикнул: «Эй! Иди к нам, стрелять не стану!» Немец помахал рукой: мол, «не могу», – и скрылся.
Втроем мы побежали в снайперский окоп.
– Немец тебя не видел? – спросила Строева.
– Нет, я крикнул через амбразуру.
– А по таким мишеням все-таки надо стрелять, Сережа.
– А политрук роты что недавно говорил? Что среди немецких солдат есть разные люди. Вот и разберись тут…
Случай, рассказанный Найденовым, сильно заинтересовал нас. Что могло стрястись там, у немцев? Что за щит лежит в нейтралке?
Строева приоткрыла бойницу и взглянула в перископ на то место, где валялась фанера.
До наступления темноты мы не сводили глаз с траншеи противника, но, несмотря на усиленное наблюдение, не обнаружили ничего серьезного. В траншее врага – обычная картина, а лист фанеры так и остался лежать на снегу в нейтральной зоне. Загадка со щитом прояснилась несколько дней спустя, когда мы взяли пленного. Об этом будет рассказано ниже.
В тот день, когда немцы выбросили щит (это был День Советской Армии), нас накормили хорошим праздничным обедом. К нам в блиндаж зашел какой-то незнакомый сержант в артиллерийских погонах. Он был до того белобрысый, что казалось, нет у него ни бровей, ни ресниц. Его большие голубые глаза дерзко оглядывали нас из-под крутого лба. Присмотревшись ко всему в полумраке землянки, он заявил:
– Хе-хе! Братки, да у вас тут словно на курорте!
– А ты, дружище, по какой путевке к нам на «курорт» прибыл? – тонким голосом спросила Строева.
– По волжской, барышня, по волжской. Там мы хорошего перцу фашистам дали. Ну а теперь к вам, конечно, на помощь пришли.
– За помощь спасибо, а с «курортом» неладно получилось: опоздал немного, мы его, понимаешь, прикрыли на ремонт…
– Дорога дальняя, сами знаете; где шли, где ехали – вот малость и задержались.
– Ишь ты, сержант, какой занозистый! Тебе палец в рот не клади, – вмешался Найденов, усаживаясь рядом с артиллеристом. – На, закуривай, да толком расскажи, как вы там отличились. Может, пообедаешь с нами?
– За обед спасибо. Но я больше насчет водочки… За «курорт», дружище, не серчай, знаем, как вы тут жили и живете. Но почему никакого фронтового говора не слышу? Да и часовые в траншее через версту стоят, вроде телеграфных столбов.
– Столб столбу рознь, – прищурясь, сказала Строева, – гнилых и сотню поставь, не выдержат, повалятся, а здоровый один держит!
Зина, убирая со столика посуду, испытующе следила за артиллеристом. Я тоже с большим интересом наблюдал за каждым его движением, за каждым словом, ибо от этого человека пахло порохом. Сержант встал и, как хозяин в своем доме, стал мерить блиндаж шагами, держась за лямку вещевого мешка широченной пятерней.
– Ты никак один пришел к нам на помощь? – спросил Найденов.
– Нет, не один, а со своей батареей. Корректировщик я, Семен Корчнов, а ребята попросту зовут, Сибиряк. Я к вам на минуту забежал поспрашивать, где и какие огневые точки расположены у немцев. Скоро мы начнем их гасить. Да вот еще от наших батарейцев гостинца вам принес.
Сибиряк снял с плеч тяжелый вещевой мешок:
– Все это для вас припасено, в пути приберегли.
Корчнов стал доставать из мешка, из карманов полушубка пачки махорки, сухари, сахар, плитки горохового и гречневого концентрата, пайки шпика, приговаривая:
– Знаем, все знаем, как вы тут дистрофиками стали…
– За гостинцы спасибо, но мы сейчас не голодные, – сказал Найденов, усиленно протирая затвор винтовки.
– Вижу вашу сытость: кожа да кости… Вот и надо поправляться сейчас.
– Нам жир не нужен, были бы сильные мышцы, – ответила Зина.
– Ох! И колючая же ты, барышня, – процедил сквозь зубы артиллерист. – Увидеть бы, какая ты в бою.
– В армии барышень нет, товарищ сержант, есть храбрые бойцы. К сожалению, встречаются и трусишки.
Корчнов не ответил. Он, как боевая лошадь, насторожился, прислушиваясь к далеким орудийным выстрелам.
– Что это за стрельба? – быстро спросил Сибиряк.
– Фрицы из дальнобойных Ленинград обстреливают. А ты разве в городе не был? – спросил Найденов.
– Нет, не довелось, мы ночью пригородами прошли.
Артиллерист задумчиво уставился на Сергея, который по-прежнему протирал винтовку, и заторопился в траншею.
– Не спеши, сержант! Позиции немцев отсюда не увидишь, это они из Красного Села стреляют. Ты лучше расскажи, что на Волге видел, – попросила его Строева.
– В другой раз поговорим об этом, а теперь покажите вражеские доты на передовой.
Найденов, Корчнов и я взяли бронированные щитки и отправились в траншею; Строева же осталась в блиндаже. Проходя по нашим позициям, мы знакомили артиллерийского корректировщика с расположением огневых точек и жилых блиндажей немцев. Этот парень мне здорово понравился!
– На память трудно все запомнить, хорошо бы схему посмотреть, – сказал Корчнов, заходя в снайперское гнездо.
Найденов зажег свечу, я указал Сибиряку на лист бумаги, приколотый к стенке окопа:
– Смотрите, такая схема вам не подойдет?
– Вот это толково. Кто из вас додумался?
– Наша Зина.
– Хорошая девушка, да уж больно остра.
– Это лучший снайпер нашей дивизии, – сказал Сергей, вороша золотистые угольки в печурке.
Артиллерист пропустил эти слова мимо ушей, не сводя глаз со схемы.
– А это что?
– Немцы днем выбросили в нейтралку лист фанеры. – Найденов подробно пересказал историю со щитом.
– Вот как? – оживленно ответил корректировщик. – Знакомый трюк! Мне, ребята, довелось наблюдать эту хитрость еще раньше на Волге. Это же всего-навсего маскировка. Они прикрыли фанерой то место своего дота, где прорезали в стенке амбразуру. За этим листом фанеры дуло пулемета укрыто или другое что-нибудь. Будьте осторожны!
Слова сержанта заставили нас насторожиться. Мы решили сообщить о них командиру взвода и усилить наблюдение за противником.
Вскоре к нам в гнездо пришла Зина. Она остановилась у входа и, улыбаясь, сказала:
– Ну, ребята, у меня все готово, прошу к столу.
Никто из нас не знал, что она затевает. Мы молча ждали объяснения, но Зина не сказала больше ничего, а, увидев в руках артиллериста свою схему, спросила:
– Пригодится схема?
– Еще как! Разреши воспользоваться! Я верну ее через несколько дней, – попросил Корчнов.
– Возьми, только обязательно верни.
– Будьте уверены.
Корректировщик, получивший столь важный для него план участка обороны немцев, заторопился к себе на батарею, но Зина преградила ему путь:
– Нет, дорогой товарищ, в такой день ни один добрый хозяин не отпустит гостя из дому, не угостив чем бог послал. Изволь вместе с нами отпраздновать День Советской Армии.
В блиндаже мы увидели празднично накрытый стол. На нем стоял дымящийся алюминиевый чайник, в крышке солдатского котелка – ломтики колбасы, на большущей чугунной сковородке – поджаренный шпик, в каске – куски хлеба. Возле каждой из стоявших на столе шести кружек на листке бумаги лежало по два кусочка сахару и по дольке шоколаду. Зина широким жестом пригласила нас к столу.
– Только, чур, пока ничего не трогать, – улыбаясь, сказала она. – Сейчас придут еще два товарища, а Корчнов вам расскажет, как они перцу давали фашистам на Волге.
Вскоре пришли Романов и Андреев. Мы шумно уселись за праздничный стол. Зина села со мной рядом. Улучив момент, когда на нас никто не смотрел, она крепко-крепко пожала мне руку.
– Володя просил… – Она опустила голову.
Рурский шахтер
Утром мы увидели, что фанера из нейтральной зоны исчезла. Ночью немцы ее убрали. На том месте, где она лежала, ничего не изменилось. Значит, предположения Корчнова на этот раз не оправдались. По-прежнему как валялись, так и валяются за бруствером ржавые банки, ведра, мотки колючей проволоки… Что было написано на этом листе фанеры? Кто этот немец, который, рискуя жизнью, высовывался из укрытия?