Миновав совхоз «Глухово», мы попали под обстрел вражеской артиллерии; слева слышался шум боя. Потом наш полк остановился в лесу, вблизи населенного пункта Дятлицы. Первая ночь в еловом шалаше. Первый солдатский костер на освобожденной земле… Каждому из товарищей хотелось бросить в этот костер хотя бы тоненький сухой прутик или еловую шишку – согреть окоченевшие на морозе руки. Сидя у огня, я смотрел на лица товарищей: они были задумчивы и грустны. У этого первого костра на освобожденной земле мы словно стали глухими – не слышали близких разрывов снарядов. Бойцы, думая каждый о своем, молча чистили оружие, писали письма на родину, кипятили чай, мешали ложками в котелках кашу.
– Ребята, кому из вас довелось в дни нашего отступления проходить по этим местам? – спросил сержант Базанов, глядя неморгающими глазами на костер.
– А что? – поинтересовалась Строева.
– Могила брата где-то поблизости от станции Волосово. Товарищ его мне об этом писал…
Слова Базанова напомнили нам о многом: сколько еще могил наших боевых товарищей, наших родных топчут сапоги гитлеровских оккупантов!
Зина промолчала. Найденов, обхватив руками согнутые колени, глубоко вздохнул. Товарищи, молча, один за другим, положив ладонь под голову, ложились спать, и скоро еловый шалаш наполнился здоровым похрапыванием спящих людей.
По шоссе шли танки, самоходки, вслед за ними, пофыркивая моторами, мчались автомашины. Шалаш вздрагивал и качался, когда проезжали мимо тяжелые танки… Угол палатки приподнялся, в шалаш просунулась голова. Я увидел красное от мороза лицо с черными глазами, которые озабоченно осматривали нас.
– Кто из вас снайперы Пилюшин и Строева? – раздался голос.
– Я Пилюшин.
– Командир батальона вас срочно вызывает.
Штаб батальона расположился на опушке леса. Возле штабной палатки, раскинутой на снегу, толпились связные командиров рот, телефонисты, автоматчики; на волокушах стояли два станковых пулемета. Здесь же батальонный каптенармус выдавал разведчикам и снайперам маскировочные костюмы.
На рассвете 24 января повалил хлопьями снег, да такой густой, что в двадцати метрах ничего не было видно. Отдан приказ строиться. Бойцы и командиры выходили из шалашей, ежась от холода, строились поротно, а через десять минут уже шагали по проселочной дороге в сторону Местанова. Слева, в направлении Каськова, слышались орудийные выстрелы.
Батальон майора Круглова шел в авангарде полка. Строева нагнала меня и подала новенький трофейный маскировочный костюм: «Я взяла у старшины, а то наши порвались».
Навстречу нам шла группа пленных под конвоем двух советских автоматчиков.
– Ребята, где вы их прихватили? – спросил кто-то.
– У Каськова. Только это не немцы, а мадьяры. До главных еще не добрались, они прикрывают свое отступление венграми и румынами.
Батальон подошел к лесу и остановился. Вперед ушли разведчики. Самое страшное на войне – это засада: вот-вот наткнешься на нее. По лесу мы шли с оружием наготове. На опушке, будто тень, замелькал между деревьями человек в штатском и скрылся в ельнике. Круглов поднял руку, батальон быстро сошел с дороги, изготовившись к бою в ожидании нападения противника.
– Иосиф, это не партизаны? – спросила Строева.
– Не знаю, Зина.
– Партизанам от нас незачем прятаться, – вмешался в наш разговор незнакомый автоматчик.
– Не надо гадать, разведчики все выяснят, – ответил его сосед, держа наготове автомат.
Вдруг мы увидели, как через прогалину, спотыкаясь, пробежала старая женщина, а за ней мальчуган лет 12–14. Они остановились на обочине дороги и радостными глазами смотрели на советских бойцов. Женщина, тяжело дыша, прижимала руки к груди, улыбалась. По ее бледному исхудалому лицу катились слезы. Она не вытирала их. Рядом с ней стоял мальчуган; горящими глазенками он осматривал проходивших мимо бойцов. Вдруг женщина, словно вспомнив что-то очень важное, взмахнула руками и, прижав их к груди, громко закричала:
– Сыночки! Родненькие! Не ходите по этой дороге, по ней давеча немцы что-то набросали!
Мальчуган с решительным видом подошел к майору Круглову и тонким голоском заговорил:
– Это фашисты мины понаставили. Я сам видел. Ночью я высыпал ведро золы на том месте, где они начали минировать.
Круглов дружески положил руку на плечо мальчику:
– Тебя, бесстрашный, как звать?
– Шура.
– Скажи, Шура, немцев в деревне много?
– Больше сотни будет, у них там две пушки и много пулеметов «гачкис»[42].
– А ты, Шурик, не посоветуешь, как нам незамеченными поближе к деревне подобраться?
– Идемте, я проведу.
– Нет, дружище, ты расскажи, а мы сами дорогу найдем.
Шмыгающий носом мальчик оживился, повеселел, его глаза радостно заблестели. Энергично сдвинув старенькую шапчонку на затылок, он сказал:
– Да я вас, дяденька, провожу. Вон у дороги стоит береза, видите? Ну вот, от нее до деревни километра полтора будет. Слева от нее овраг, в нем еще гестаповцы евреев расстреливали. По нему и дойдете до околицы деревни, там мин нет и немцы не увидят. Я, дяденька, мигом проведу вас!
– Спасибо, Шурик, за совет. К фашистам мы сами подберемся, а ты побереги бабушку.
Строева спросила:
– Шурик, а как ты узнал, что это мы идем?
– Еще бы не узнать! Фрицы ведь так смело не ходят, они все больше на машинах разъезжают, а если пешком идут, так с собаками, а вы идете как дома, вот и узнал.
Зина, увидев покрасневшие, как гусиные лапки, руки Шурика, сняла свои рукавицы и подала их мальчугану:
– Надень, герой, а то ручонки отморозишь.
Мальчик, прижав руки к груди, отступил на шаг от Строевой и медленно покачал головой:
– Не возьму, тетенька! Как же вы голыми руками винтовку держать будете? А я и вот так могу. – И он сунул руки в рукава старенького пальто, глядя ясными глазами на русскую девушку-солдата.
Зина спросила:
– А ты где живешь?
– В лесу.
– Как в лесу?
– Очень просто. Как стали гестаповцы наших деревенских в Германию угонять, я и бабушка ночью убежали в лес. Я еще летом землянку построил, дров заготовил, картошки и соли припас.
– А где твои папа и мама?
– Папа на войне, а маму немцы к себе угнали.
Бойцы окружили тесным кольцом Шурика и его бабушку. Каждому хотелось сказать приветливое слово первым советским гражданам, с которыми нам довелось встретиться на освобожденной от немцев земле. Но мы очень спешили: на околице Местанова наше боевое охранение уже завязало перестрелку с противником. Эта маленькая худенькая фигурка русского мальчика и его выразительные с хитринкой глазенки остались жить в моей памяти на всю жизнь. А его напутственные слова и теперь звучат в ушах:
– Товарищи! Будьте осторожны, фашисты очень злые!
Как только завязалась перестрелка на околице Местанова, Круглов приказал 1-й роте обойти немцев с запада, 3-й – с востока и окружить их в деревне, а нам, снайперам, вести бой с вражескими пулеметчиками и снайперами.
Одна за другой роты скрылись в лесу. Снайперы попарно разошлись в разные стороны и по полю стали подбираться ближе к Местанову. Зина и я, дойдя до березы, указанной Шуриком, залегли. Впереди простиралась снежная равнина, отделявшая нас от селения. Увидеть солдата, одетого в маскировочный костюм, отсюда было невозможно. Нужно было подобраться к деревне хотя бы на 500–600 метров, чтобы увидеть, откуда немцы стреляют.
– Иосиф, я поползу одна, вон до того куста бурьяна, а ты наблюдай, нет ли поблизости немецкого снайпера. Я тебе дам знать, как только доберусь до куста.
Не ожидая моего согласия, Зина быстро уползла. Скоро ее маскировочный костюм слился со снежной пеленой, и я потерял ее из виду. Я всматривался в каждый колышек, каждую жердь забора на околице Местанова, но увидеть хотя бы вспышку выстрела или перебегающего с места на место немца не мог.
«А если Зина не заметит запорошенную снегом мину?» Эта страшная мысль напугала меня. «Зачем я не остановил ее?» В висках стучала кровь, да так сильно, что я не слышал выстрелов. Глаз слезился от напряжения, не хватало времени не только осмотреться по сторонам, но даже смахнуть рукой слезу – я боялся упустить вражеского стрелка, который мог заметить Зину и убить ее. В эту минуту мне захотелось поползти как можно быстрее по ее следу, догнать ее, чтобы никогда больше ни на одну секунду не разлучаться с ней!
Я продолжал пристально вглядываться то в заросли бурьяна, то в дома на околице Местанова. Мне казалось, что прошла вечность, а Зина все не появлялась на условленном месте. Я потерял всякое терпение. Непреодолимое желание быть с ней рядом толкало меня вперед. Но вот зашевелились стебельки бурьяна…
– Зина! – невольно вырвалось у меня.
Она подняла марлю капюшона, и ее разрумянившееся лицо резко выделилось на снегу.
Я пополз быстро, не оглядываясь, по ее следу. Осмотрелся: впереди – небольшой снежный холм, из-за которого не было видно домов деревни. На снегу в сторону холмика – следы человека. Пригибаясь к земле, забыв осторожность, я бросился бежать по этому следу.
– Ползи, сумасшедший! Заметят!
Я упал на снег и осмотрелся. Недалеко от меня лежала Зина: вернее, я увидел подошвы ее валенок.
– Иосиф, что случилось?
– Поволновался…
– Я тоже. Не будем больше в бою разлучаться.
До Местанова теперь было не более 500–600 метров, но где укрываются немцы, не было видно. Заснеженные крыши домов, казалось, своей тяжестью вдавливали в землю бревенчатые стены, окна виднелись на уровне снежного покрова.
– Фрицы, видимо, стреляют с чердаков. Нам необходимо отползти в сторону, чтобы их увидеть, – предложил я.
– Ползать по полю нет надобности, будем следить за улицей и палисадниками домов, – ответила Зина, согревая дыханием кончики пальцев левой руки.
Где-то совсем близко слева и справа открыли огонь станковые и ручные пулеметы, дружно захлопали винтовочные выстрелы.