– Сережа, ты следи за ними, а я доложу комбату.
Но майор Круглов не знал, чья это разведка действует, наша или противника, и я вернулся к Найденову.
– Комбат не знает, чьи это разведчики. Приказал следить, куда они пойдут. Где они?
– Вон, у ствола березы собрались. Глазеют по сторонам, как сычи.
Неизвестные солдаты один за другим на спинах съехали с холмика и остановились в мелком кустарнике, о чем-то разговаривая и указывая в разные стороны руками. Их было пятеро.
Держа на прицеле того, кто, видимо, командовал, я ждал. Куда они пойдут? Что намереваются делать? Найденов, как и я, следил за каждым движением разведчиков.
После короткого совещания двое разведчиков во весь дух бросились бежать через лощину в нашу сторону и скрылись у подножия холма. Остальные стояли на месте и смотрели в нашу сторону, затем один из них стал взбираться на вершину холма. Мне стало ясно, что неизвестные солдаты становятся в живую цепочку для зримой связи, чтобы быстро известить своих о замеченном движении противника.
– Надо нарушить эту живую связь, – сказал Найденов.
– Подождем еще минуту. Успеем.
Теперь я смотрел на двоих, стоявших на прежнем месте. Один из них зачем-то полез в нагрудный карман и сбросил с головы капюшон маскировочной куртки. На шапке-ушанке этого человека я разглядел звездочку. Из груди невольно вырвался глубокий вздох.
– Наши! – воскликнул Найденов, утирая рукавом лоб. – А я чуть было не пальнул…
От одной мысли, что второпях мог убить своего, перехватило в горле. Я снял онемевшую руку с шейки приклада, изменил положение застывшего тела.
Не прошло и пяти минут, как к нам на наблюдательный пост пришел Круглов, с ним капитан-артиллерист и два разведчика-артиллериста.
– За этим холмиком метрах в пятистах по обе стороны грунтовой дороги в кустарнике стоят замаскированные танки, – докладывал разведчик.
– Сколько их? – спросил капитан.
– Мы видели восемь и четыре самоходки.
– А пехоты не видели?
– Нет.
– За насыпью железной дороги были?
– Нет.
– Кто остался наблюдать?
– Сержант Володин.
– Что же это немцы задумали? Хорошо бы их на месте стоянки накрыть! – обратился капитан к Круглову.
– Неплохо. Да вот приказ командира полка: самовольничать не имеем права.
– Поставим в известность командование, пусть вызовет авиацию. Я сейчас вернусь. – Артиллерист по-пластунски уполз к рации.
– План противника понятен, – в раздумье заговорил Круглов, ни к кому из нас не обращаясь. – Гитлеровцы хотят отбросить нас назад за Волосово, чтобы освободить путь для вывода своего обоза, зажатого нашими на перешейке шоссейной дороги Волосово – Бегуницы. Но не те времена сейчас: взятое назад не отдаем.
Слушая Круглова, я смотрел через прицел на лежащего возле березы сержанта Володина, со страхом думая о том, что мог убить этого человека. Я не заметил, когда ушел от нас Круглов и разведчики-артиллеристы, и вдруг взрыв страшной силы всколыхнул воздух: мелкие деревца, словно травинки, припали к земле, ударяясь друг о друга оголенными ветками. С тополя над моей головой на землю рухнули тяжелые шапки снега.
– Мост на Суме взорвали! Эх, не успели наши отбить! – сказал Найденов, отстегивая гранатную сумку. – Это, видимо, у немцев сигнал к атаке.
В небе уже шел воздушный бой, а вот артиллерия пока молчала.
– Куда вас, черти, занесло? Полчаса ищу!
Я оглянулся. Это был снайпер Бодров.
– Что случилось? – спросил Найденов.
– Тебе письмо из дому.
Обветренное лицо Сергея расцвело радостной улыбкой, глаза загорелись ласковым огоньком. Сам я не ждал писем, но когда письма получали товарищи, меня захватывала чужая радость: будто и для меня была какая-то другая жизнь, кроме фронта, кроме войны.
Но Найденов не успел даже вскрыть конверт, как гитлеровцы перешли в контратаку. Первые снаряды, минуя нас, разорвались на опушке леса, где мы завтракали, – и вдруг из-за насыпи железной дороги прямо перед нами, как из-под земли, появились толпы немцев. Перегоняя друг друга, они добежали до грунтовой дороги и попадали в снег. Но почему-то все они смотрели не в нашу сторону, а туда, где наши разведчики обнаружили танки. «Ждут подхода танков, чтобы под их прикрытием броситься в атаку», – подумал я, глядя на пулеметчика Гаврилу. Он лежал за пулеметом, изготовившись к стрельбе, не сводя глаз с немцев.
– Что же это наша артиллерия молчит? Теперь в самый раз лупить их, когда они лежат на снегу, словно тюлени! – проговорил Найденов, пряча конверт под шапку. Я понимал, что он обращается не ко мне: в минуту, когда видишь перед собой врага, сидишь в засаде и не смеешь до поры до времени его убить, – в такую минуту всегда хочется хотя бы слово кому-нибудь сказать.
С небритого лица Сергея стерлась блуждающая улыбка, густые брови насупились, прищуренные глаза остро поблескивали через узенькие щелки век. Это поблескивание ничего хорошего не сулило.
Артиллерийский разведчик, к которому я искоса присматривался, вдруг торопливо отполз от ствола березы, возле которой лежал, и кубарем покатился вниз. Добравшись таким образом до своих товарищей, лежавших на снегу в мелком кустарнике, он что-то сказал им, и они все вместе бросились бежать в нашу сторону.
– Ребята что-то приметили. Жди, сейчас начнется атака, – шепнул Найденов, нахлобучивая шапку на уши.
В это время из-за леса вынырнула шестерка красно-звездных штурмовиков. Летчики на бреющем полете обстреляли из пушек и пулеметов лежавших на снегу немцев, словно пришивая их к месту, затем развернулись, уже только из пушек обстреляли танки и самоходки и скрылись. Гитлеровцы, как раки, высыпанные на песок, стали расползаться; некоторые направились к насыпи железной дороги, другие устремились под прикрытие своих танков, а многие остались лежать на месте, уткнувшись лицом в снег.
– Крепенько их угостили наши летчики, – сказал Сергей, согревая дыханием кончики пальцев.
– Авиация наша не дремлет, а вот когда начнет артиллерия? Два часа лежим на снегу, кожа трещать начинает, – отозвался Гаврила.
– Ну, тогда лязгай зубами, это помогает…
Вдруг на берегах реки, вблизи взорванного моста, вспыхнула жестокая схватка. Артиллерийский огонь нарастал с обеих сторон. Совсем рядом, за холмиком, по ту сторону большака, в кустарнике зарокотали моторы вражеских танков, где-то поблизости затявкал пятиствольный миномет противника.
– Наша «катюша» все еще молчит. Хитрит, красавица… – сказал Найденов, запуская пальцы под шапку и щупая там письмо от своей Светланы. Но тут же, как будто наткнувшись на оголенный электрический провод, он отдернул руку и схватился за винтовку. – Осип, глянь, на бугорке, где лежал наш разведчик, фрицы объявились.
– Не стреляй, – предупредил нас строгий голос. Это был Романов: мы не заметили, как он подполз к нам. – Один преждевременный выстрел может обойтись нам слишком дорого. Будем ждать немецкой атаки, тогда и ударим им во фланг. Да какая это атака! – продолжал командир, не отрывая от глаз бинокля. – Одна тень прежних атак! В 41-м, помнишь, они не прятались, переползая от кустика к кустику, а перли на нас под барабанную дробь колоннами! Теперь перед нами одни ошметки прежней фашистской армии.
Только сейчас я увидел, что слева и справа от нас заняли позиции наши бронебойщики; длинные стволы их ружей лежали на снегу, как колья.
Слушая Романова, я ни на секунду не терял из виду лежащего в пятистах метрах врага.
– Фашистская сила, лейтенант, еще велика. – Я оглянулся, услышав знакомый голос Круглова. Он лежал в двух метрах позади меня вместе с капитаном-артиллеристом. – Что боевой дух гитлеровского солдата повыветрился, с этим я согласен. А силенка у них еще есть, да мы стали другими. Видите, с какой осторожностью они готовятся нанести нам удар. С этими ошметками нам придется крепко драться, чтобы не дать им высвободить свой обоз.
– Товарищ командир, танки!
– А-а, зашевелились! – сказал Круглов, шепотом приказал что-то командиру взвода бронебойщиков и уполз от нас вместе с капитаном-артиллеристом.
Головной танк противника, выйдя из укрытия на грунтовую дорогу, развернулся на месте и умчался в сторону шоссе. Это же проделали и остальные семь танков врага, на бортах которых лежали автоматчики.
– Во фланг нацелились… – заметил Найденов.
– Что ж любуются ими наши артиллеристы и бронебойщики? – сказал Гаврила, перекладывая поближе к пулемету коробки с лентами. – Вот теперь самый раз их, чертей, расстреливать!
В этот момент лежавшие перед нами на возвышенности немцы встали во весь рост и с криком, звучавшим как «ля-ля-ля!», бросились бегом по склону к излучине реки, заходя во фланг нашим частям, ведущим наступление на Пружицы. Перегоняя свою пехоту, танки с десантниками на бортах на бешеной скорости устремились к реке Суме. Следуя за танками, новые и новые толпы немцев выбегали из-за насыпи железной дороги. Подбадривая себя криками и пальбой в воздух, они бежали, не отставая от танков. Впервые за годы войны я видел идущих в атаку немцев как бы со стороны. «Неужели и мы с таким ожесточением идем навстречу противнику?» – подумал я, глядя на идущего с пистолетом в руке гитлеровского офицера. Он шел размашистым шагом по мелкому снегу, наклонив голову вперед.
– Огонь! – послышалась команда Романова.
Эта команда сразу была заглушена грохотом десятков станковых и ручных пулеметов. Вслед танкам понеслись снаряды, захлопали противотанковые ружья.
Лейтенант Романов выхватил из кобуры пистолет и, покрутив им над головой, прокричал:
– Товарищи, за мной! Ура-а!
Бойцы роты Романова бросились к грунтовой дороге, отсекая путь немцам к укрытию за железнодорожной насыпью. Один из танков задымил, и бронебойщики хором закричали от радости.
Остальные роты батальона Круглова ударом во фланг приостановили движение противника. Гитлеровский офицер уже лежал, разметав руки. Немцы, пятясь назад, отстреливаясь, пытались укрыться за насыпью железно