– После снятия блокады разведчики захватили немецкого генерала, прямо на его машине вернулись обратно. Подарили ее руководству НКВД.
Ага, как будто у них выбор был, подумал я. Забрали и спасибо, поди, не сказали.
– Куда едем? – я посмотрел на Истомина.
– В контору, есть вопросы по последнему делу. Потом отвезу тебя к дочерям.
– А их когда привезли? – удивился я.
– Так сразу после твоего отъезда. Не оставлять же их одних в Куйбышеве.
– Хорошо, соскучился уже.
– И еще сюрприз будет для тебя.
– Вот оно чего. Если хороший, то буду рад его увидеть.
– Залезай, – покачал головой Петрович.
Я погрузил свою тушку на мягкий кожаный диван, положил костыль рядом. Восхищению не было предела. Немчура уже в конце тридцатых годов делала замечательные автомобили. Когда ехали, меня поразила плавность хода. У водителя было такое довольное лицо, вот уж повезло парню. Ехали недолго, Литейный проспект представлял собой одну большую стройку. Работали все: женщины, дети. Таскали обломки, разбирали завалы. Когда вылезли из машины и шли пешком к дверям Большого дома, поразился увиденным. Лица людей, еще недавно не поднимавших головы, светились от счастья. Не было тех злых взглядов оскорбленных беззащитностью людей. Город жил и работал.
В кабинете главного комиссара Ленинграда царил хаос. Накурено было, хоть топор вешай.
– Товарищ Новиков? – протянул мне руку подошедший Кубаткин.
– Здравия желаю, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга! – пересчитав звездочки в петлицах, я отдал честь и пожал протянутую руку.
– Садитесь, Сергей Сергеевич, – начал Кубаткин и сел за стол. – Вы с вашей группой проделали хорошую работу, не было возможности сказать вам это лично.
– Служим Советскому Союзу! – Да, да, Сталин еще весной ввел новый ответ.
– Сидите, не нужно вставать, – Кубаткин махнул рукой, заставляя меня вернуться на место, с которого я подскочил.
– Лейтенант Новиков, так же как и вся группа, находится на лечении в госпитале, – доложил Истомин.
– Я в курсе, Александр Петрович, я в курсе. Я вот, что хотел уточнить, – достав из стола карту, комиссар второго ранга разложил ее и махнул мне рукой. – Сергей, покажи место, где вы предателей разбили.
Подойдя к столу, я склонился над картой. Несколько секунд разглядывал, затем ткнул пальцем в Старую Масловку.
– Уверен? – поднял на меня глаза Кубаткин.
– Конечно! Там был основной отряд, а первую небольшую группу мы постреляли чуть в стороне, километрах в трех.
– Смотри сюда, вчера в наши окопы свалился один боец. Окруженец. По его словам, в пяти километрах западнее твоей Масловки он с тремя товарищами нарвался на солдат, по описанию похожих на твоих предателей.
– Они не мои, – покачал я головой.
– Не суть, я к слову, так вот, они наблюдали из кустов, как эти суки деревню резали. Уйти не сумели, двоих на месте положили, а тот, что вышел, с раненым товарищем спрятался. Вскоре раненый умер, а этот парень пошел в одиночку. Могут ли там быть еще такие отряды?
– А почему нет? Группы собраны небольшие, от пятнадцати до тридцати человек. Мне пленный говорил, когда пугать пытался, что их много. Потом его скобами к забору прибили.
– Жестко вы работаете, – Кубаткин даже передернулся. Или мне показалось?
– Вы бы сарайчик видели. Или девку, ребенка совсем, что эти суки на четверых разложили, – ледяным голосом произнес я.
– Да все я понимаю, я ведь не осуждаю, напротив. В этот район предстоит заброска отряда диверсантов. Конкретно для истребления всей этой падали. Два взвода десантников. Все опытные бойцы, партизанили и раньше.
– Опасно. Там у немчуры сейчас зады в мыле, после наших пострелушек.
– Ну, так и они не лыком шиты. Ребят забросят не на один день. Планируется создать подпольную базу и с нее работать по очистке местности. Предполагается не вступать в бои с немецкими войсками. Только с предателями. Нужно уничтожить эту заразу, пока она не разбежалась на всю страну.
– Ну, если долговременная перспектива, то очень может быть, что получится, – я кивнул соглашаясь. – Главное, чтобы простым людям от этого не поплохело. Итак, живут как на бочке с порохом.
– Ребята будут работать аккуратно. Им не впервой. Александр Петрович, вы задержитесь на минутку, а вы товарищ лейтенант, свободны.
– Есть, – я поднялся со стула и вытянулся. – Разрешите идти?
– Идите, лейтенант, поправляйтесь. И спасибо вам еще за декабрь.
Я округлил глаза, надо же, помнит, стало быть, ну и хорошо. Я развернулся и вышел за дверь. Петрович знаком показал мне подождать, надо поболтать с шофером. Больно уж пепелац у него крутой.
Спустившись по лестнице, в дверях столкнулся с каким-то человеком, одетым в гражданку.
– Извините, товарищ командир, – человек подслеповато щурился, и этот прищур показался мне знакомым.
– Василий Гаврилович?
– Да? – произнес человек удивленно и уставился на меня.
– Новиков Сергей, мы с вами в Москве встречались, осенью, помните?
– А, товарищ Новиков, извините, сразу не признал, – неподдельно, с искренней радостью в голосе, воскликнул Грабин.
– Рад вас видеть в добром здравии. Какими судьбами вы здесь?
– Я по профилю, только вот извините, но большего вам сказать не могу, не имею права, – проговорил Грабин и осмотрелся по сторонам.
– Прекрасно вас понимаю и не настаиваю. Слышал отзывы от танкистов, о вашей пушке, только самые хорошие.
– Да, поработали мы. Я не один ведь, здесь у нас целое КБ. Вы, товарищ лейтенант, извините, меня ждут на совещании. Если вам не трудно, заходите в гости. Я живу в общежитии, при заводе. После восьми вечера обычно свободен.
– Обещаю, тем более, что с вами всегда есть, о чем поговорить.
Мы попрощались друг с другом и разошлись. Я вышел на улицу, осмотрелся.
Город казался совсем иным, не тем, что я видел зимой. А главное отличие, конечно, было в людях. Заводы работали, с продовольствием наладилось. Видел, как ремонтируют трамвайные пути, наверное, скоро запустят. Проходящие мимо солдаты вызывали уважение. В новенькой форме, похожей на «афганку», вооруженные кто ППС, кто новыми карабинами Симонова.
– Товарищ лейтенант, не угостите папироской? – раздался голос сзади.
– Конечно, – произнес я, доставая пачку. На меня смотрел парнишка лет восемнадцати, в петлицах ничего нет, – угощайтесь. Пока парень вытаскивал и закуривал, я разглядывал его. Невысокого роста, но крепкий, из-под пилотки виднеется короткий ежик волос. На щеке справа свежий шрам.
– Потрепало уже? – спросил я, кивнув на шрам.
– Да немного, из госпиталя вышел две недели назад. Пока не распределили еще. Я зенитчик, как полк соберут, так опять на фронт.
– А что, здесь зенитчики не нужны? – удивленно спросил я.
– Да здесь хватает. Тут такое прикрытие, муха не пролетит. На фронте нужнее буду. Спасибо за табачок, товарищ лейтенант.
– Не за что, счастливо тебе, зенитчик.
Парень пошел дальше, я подошел к машине. Не успели толком поговорить, вышел Истомин.
– Прыгай, едем домой, – махнул он рукой.
Я послушно полез на сиденье. Хлопнула дверь со стороны Истомина.
– Семен, давай к Адмиралтейству, там покажу.
– Есть. Вы бы адрес сказали, товарищ старший майор, я город отлично знаю, еще до войны здесь работал.
– Тогда на Якубовича, – произнес Истомин, а я невольно улыбнулся. Помню в прошлом году, когда рассказал нашему генералу о Якубовиче из моего времени, вызвал у него приступ смеха.
– Как ваши-то, видели уже? – задал я вопрос, решив поговорить пока ехали, хотя тут и недалеко.
– Только что звонил, твоих привезли, жене, правда, не сказал, что сам в госпитале. Сказал служба, дел много. Если сама не спросит, ты не говори, понял?
– Хорошо, как скажете, только куда хромоту денете?
– Постараюсь поменьше хромать. Болит вполне терпимо, а когда сижу, так и вовсе забываю.
Приехали быстро, не хотелось даже вылезать.
– Семен, спасибо, если не будет срочных вызовов, то машина нужна будет в пятнадцать часов.
– Как скажете, товарищ старший майор. Разрешите отбыть, надо заправиться.
– Давай, спасибо еще раз. Отдохни пока.
Мы вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице. Навстречу нам уже неслись ураганом крики и писки.
У каждого на шее повисли наши маленькие сокровища. Следом показалась супруга Истомина, державшая за руку мою младшенькую. Прижав к себе одной рукой Танюшку, я подхватил второй Анечку и тоже прижал к себе.
– Папка, а у тебя теперь рука не болит? – спросила Танюшка. Из глаз у меня выступили слезы, и я поплыл.
Как же это хорошо вернуться, пусть пока и не насовсем. Дети, что может быть прекрасней? Целуя по очереди девчонок, я не знал что сказать.
– Нет, не болит, дочка, с вами у меня ничего не болит.
– А костыль зачем? Тебя опять фашисты ранили? Давай мы тебя пожалеем, – и девчонки прижались еще сильнее. А я никак не мог удержать слезы. Истомин позвал в квартиру, тут-то и начались чудеса.
– Александр Петрович, вы вроде в другой квартире жили? – удивился я, когда Истомин повел меня к другой двери.
– Там и живем, а это – твоя. Или есть возражения?
Я реально завис. Как моя, откуда?
– Товарищ…
– Сейчас как дам, – поднял руку Истомин, – твоим же костылем по голове.
– Александр Петрович, как это, за какие?
– Это у вас там, при демократах было за какие и за сколько! У нас – по заслугам. А они у тебя, будь здоров.
– Александр Петрович, я даже не мечтал, – я и вправду не мечтал. Были мысли, конечно, что не плохо бы в Питере после войны осесть, но только мысли.
– Вот и принимай гостей. Парни оклемаются, справим новоселье.
Когда сидели за обедом, я поинтересовался:
– А чья квартира-то?
– Я же сказал, ты чего, жираф, что ли? – припомнил мне мои же слова Петрович.
– Да я понял, что теперь – моя. До меня-то чья была?
– А-а. Жила тут семья, из заводских. В эвакуацию убыли, в Свердловск, да там и остались.