– «Тяжелые» работают по дальним целям, остальные по раненым духам! – громко крикнул Паша с расчетом, что его услышат все его снайперы, как здесь, на позиции, так и разместившиеся в боевых порядках садыков. – Раненым целиться в голову. Как в гонг!
И секунду подумав, добавил:
– Подтверждайте свою квалификацию! По готовности – огонь!
Свет висящих на парашютах осветительных ракет позволял использовать обычные оптические прицелы, и Паша снял с винтовки «ночник», заменив его на ПСО. Заняв удобное положение, Шабалин высмотрел ближайшего боевика, до которого было не более полутора сотен метров. Ну, вот теперь можно и пострелять «академическим» способом. Мысленно Паша прогнал пять правил снайперской стрельбы: опора на скелет, естественная точка прицеливания, расслабление, контроль дыхания и обработка спуска. Уняв дрожь в руках, вызванную яростью прошедшего боя, Паша подвел марку прицела в темечко лежащего человека. Естественная точка прицеливания далась ему с третьей попытки, потом пришлось поработать с дыханием, и наконец он потянул спуск. Винтовка, оснащенная тактическим глушителем, выстрелила, и пуля взбила фонтанчик песка практически впритирку с головой жертвы.
– Ага, понятно, – пробормотал Паша.
Отметив требуемую поправку, он тут же сделал несколько щелчков маховичком прицела, приведя его в нужное положение. Выполнив это действие, он снова приложился к винтовке, найдя ту же цель. Выбирая ход спускового крючка, Паша увидел, как человек пошевелил рукой – значит, он был жив и наверняка не хотел расставаться с жизнью. Через секунду снайперская пуля разнесла боевику голову. До слуха долетел глухой шлепок, несколько отличающийся по звуку от шлепка по стальному гонгу.
Неожиданно для себя Паша улыбнулся.
Наверное, для того, чтобы в данный момент не испытывать никакого морального смятения, нужно было испытать тот безумный ужас неумолимо приближающейся смерти. И постыдные мысли о бегстве с поля боя компенсировались сейчас уничтожением тех, кто те мысли вызывал. Их нужно было уничтожать как свидетелей. Как свидетелей своего почти состоявшегося несмываемого позора. И потому не было к боевикам никакой жалости и прощения. Только смерть.
Следующая шевелящаяся голова попала на галку прицела, и она также превратилась в расколотый арбуз с ласкающим слух глухим шлепком. Удовлетворение нарастало: необъяснимым образом Паша не мог заставить себя остановиться – его охватил настоящий азарт. Он перевел винтовку на следующую жертву, но та уже была убита кем-то из снайперов. Хмыкнув, Паша выбрал очередную «целую» голову и тут же прострелил ее.
По телу растекалось приятное тепло, зовущее к продолжению этой кровавой вакханалии. Наверное, перед элеватором было полно раненых, но Шабалин чувствовал, понимал, что и многие живые и невредимые притворялись сейчас убитыми, лишь бы по ним не вели огонь, не обращая их к гуриям на самом деле.
Да, он не мог себя остановить. Когда в обычной жизни может представиться возможность проделывать подобное – то, что в обычном человеческом мире запрещено нормами морали и Уголовным кодексом? И проделывать такое совершенно безнаказанно? Да никогда и нигде, конечно!
А война вот предоставляла такую возможность… и Шабалин спешил вдоволь напиться этой безнаказанностью…
Проломив еще несколько черепов, Паша перенес огонь по боевикам, ползающим на удалении в 600–700 метров. Здесь он уже начал прикидывать и снос, и деривацию, и даже температуру – и это все делалось автоматически, практически без особых размышлений.
«Не останавливайся, убивай, убивай…» – вдруг совершенно отчетливый голос прозвучал в голове. Паша от удивления замер. В прицеле находился человек, который на четвереньках полз по придорожному кювету, подставив снайперу свой зад. Это была отличная цель.
«Вали его, он твой», – повторил голос.
Паша оторвался от прицела и обернулся – сзади никого не было.
– Что ты сказал? – спросил он Стешина, стоящего неподалеку.
– Что? – не расслышал тот.
– Ты сейчас мне что-то сказал?
– Я ничего не говорил, – ответил Денис, на миг отвлекшись от своей винтовки.
– Крыша едет, – резюмировал Паша и, посмотрев в прицел на ползущего боевика, увидел, как того буквально подкинуло чьей-то пулей и заставило совершить смертельный кувырок.
– Ладно, хватит. – Он сделал над собой усилие, чтобы завершить этот откровенный расстрел.
Поставив оружие на предохранитель, Паша поднялся. Для него бой был уже закончен. По «Акведуку» он связался с Барченко.
– Чинар, я Барс…
– Докладывай, Барс! – бодрым голосом отозвался Чинар.
– Отразили атаку игиловцев. Потерь нет. Потери противника посчитаем утром, но, думаю, не менее полусотни человек.
Боевики применили новый тактический прием, обеспечивший им минимальные потери в начальный период атаки – максимальное рассредоточение боевых порядков…
Паша подробно рассказал начальнику разведки группировки все, что уже успел обсудить с советником и Стешиным. Игорь задал несколько уточняющих вопросов и отключился.
Паша еще некоторое время наблюдал за действиями боевиков, которых ударами артиллерии уже вытеснили подальше от блокпоста, а потом вдруг стал засыпать, что было удивительно после такого мощного психического возбуждения.
В три часа ночи его разбудил дежурный:
– Товарищ старший лейтенант, Чинар на связи…
Паша схватил тангенту:
– Барс!
– Значит, так, Барс! Завтра в десять утра группировка проводит видео-конференц-связь со штабом в Хмеймиме, Сурин будет заслушивать доклад о новом тактическом приеме боевиков. Докладывают Сомов, я и ты – как непосредственный участник боя. Все понятно?
– Так а что там докладывать? – спросил Паша с замиранием души – он вспомнил, как командующий требовал послать командира снайперской роты на родину, встретив того на совещании.
– Барс, не выноси мне мозги. Ты наворотил кучу дел – вот и думай! А если серьезно – распиши ход боя, расход боезапаса, потери наши и боевиков…
– У нас потерь нет.
– Ну и отлично! Обязательно надо это упомянуть. Генералы такое приветствуют.
– Надеюсь, презентацию со слайдами и фотоотчетом мне делать не надо? – сострил Паша.
– Шабалин, хватит паясничать! – рассмеялся Чинар. – Отсутствие презентации тебе, может быть, простят. Но это неточно!
– Спасибо.
– Спасибо не булькает. Выезжай не раньше рассвета. Мы тут с беспилотников сейчас отдельных боевиков вдоль дороги выявляем и бьем артой и двумя твоими «тяжелыми» снайперами. Так что отдыхай там, на элеваторе, утром приедешь. В штабе быть побритым и умытым. Все понятно?
– Так точно.
– Тогда конец связи!
Чинар отключился. Паша зевнул и, подумав, что придумает, о чем говорить, пока будет ехать, лег и мгновенно уснул.
К голове прикоснулось что-то обволакивающее и холодное, настолько холодной бывает броня танка на тридцатиградусном морозе – дотронься до нее теплой ладонью, ладонь к броне примерзнет – и эта холодная броня быстро высосет из тебя жизнь. Нестерпимый холод прикосновения заставил вздрогнуть, и Паша открыл глаза. Над ним висело какое-то серое туманное марево, постепенно приобретающее форму человека. Сквозь этот туман Паша видел всю позицию снайперского поста, сидящего в кресле Стешина, стоящего у прибора наблюдения одного из снайперов и Сагитова, который чуть поодаль разговаривал со вторым снайпером. Паше захотелось их позвать, но с удивлением он обнаружил, что не может раскрыть рта – вот эта серая холодная дымка была тому препятствием.
Туман оформился в силуэт человека, но Паша почему-то не мог разглядеть лицо, как и не мог встать со своего лежака, и даже не мог поднять руку, чтобы отогнать странное и страшное видение.
– Ты хорошо стреляешь, – знакомым голосом сказал мираж.
– Не жалуюсь, – ответил Паша, убедившись, что отвечать миражу он может, а попытка позвать Стешина опять не удалась.
– Ты сегодня убил тринадцать человек, – сообщил мираж. – Это много для первого раза.
– Не знаю, – ответил Паша. – Я еще не считал. Утром посчитаем.
– Ты считал, – сказал мираж. – Ты просто забыл. Страх смерти не позволил тебе осознавать происходящее в полной мере – не ведая прежде настоящего боя, ты испугался и искал пути к спасению своей жизни, поэтому мне пришлось помочь тебе, направить тебя на правильный путь. И ты молодец, профессионально справился со своей задачей. Признайся, что ты даже получил удовольствие от убийств.
– Я убивал врага, – возразил Паша, сразу давая понять собеседнику, как он будет оправдывать свои действия. – И это не убийство, это выполнение боевой задачи.
– Для кого-то он, конечно, враг, а для кого-то – живое существо. Жизнь которому дал не ты. Но ты забрал. Впрочем, это сейчас не важно.
– Кто ты? – Паша чувствовал, как от миража несет каким-то первородным ужасом, из которого и состоит собеседник, но этот ужас словно был отделен от Паши какой-то преградой, которая, впрочем, как он понимал, могла рухнуть в любой момент – стоит только повести себя как-то не так.
– Я твой друг, – ответил мираж.
– Ничего себе друг, – горько усмехнулся Паша. – Я даже лица твоего не вижу.
– И тем не менее.
– Это ты говорил со мной? – Паша вспомнил голос, который недавно требовал от него убивать и убивать.
– Да, – признался мираж.
– Зачем?
– А ты разве не видишь, как это восхитительно – забирать жизнь у врага?
– Разве это восхитительно? – спросил Паша. – Убивать людей?
– Конечно, – рассмеялся мираж. – Давай с тобой согласимся, что нет больше другого такого отменного наслаждения, как власть над судьбой другого человека, и особенно власть над его жизнью и смертью! И ты сегодня вдоволь насладился этой властью – в отношении своего врага. И знаешь, теперь ты совсем другой человек. Ты овладел великим таинством, знание которого не вернет тебя уже в прежнюю жизнь. Теперь ты всегда будешь думать о том, как кого бы еще лишить жизни… и получить от этого удовольствие!