– Ты мне не друг, – сказал Паша и тут же почувствовал стылое дыхание собеседника, которое несло не только холод могил, но и волны первородного страха. – Кто же ты?
– Я – эгрегор войны, душа воина, и я теперь твой друг до скончания дней твоих…
– Нет, – протестовал Паша.
– Чувствуешь, какой страх и ужас исходят от меня?
– Чувствую.
– Если ты будешь верить мне, весь этот ужас ты сможешь направлять на своего врага. А я буду тебе в этом помогать.
– Верить тебе? – спросил Паша.
– Верить мне, верить в меня. А я буду верить тебе.
– Я… – Паша не знал, что сказать, но в этот момент мираж вдруг стал расплываться и спустя мгновение исчез.
Шабалин почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Подскочил.
– Что?
Перед ним стоял один из снайперов.
– Вы просили разбудить в шесть часов, – сказал снайпер.
– Ага, – кивнул Паша. – Спасибо.
Он осмотрелся – на посту были снайперы и Денис Стешин, который дремал в кресле возле автоматического гранатомета.
– Как обстановка? – спросил Паша старшего поста.
– Товарищ старший лейтенант, – сержант сделал движение рукой в сторону блокпоста. – Блохастых отогнали далеко за блокпост. Всех живых, которых было видно, мы перебили. Сагитов сейчас будет выводить садыков для досмотра и сбора убитых боевиков.
– Кто-нибудь посчитал, сколько мы наваляли духов?
– Ну, мы посчитали, навскидку, – сержант показал лист бумаги, который копировал карточку огня и на котором точками было нанесено расположение тел убитых. – Из того, что видно, около сотни, из них снайперским огнем, думаю, больше половины мы положили.
– Ты лично сколько положил?
– Пятерых наглушняк точно, еще, возможно, троих ранил и потом добил троих в голову, – с гордостью за проделанную работу ответил снайпер.
– Молоток! – похвалил Паша. – Дай воды…
Снайпер протянул открытую бутылку минералки, и Паша сделал несколько глотков.
– Я десять завалил, – проснулся Стешин. – А сколько из АГСа – одному богу известно…
– Не богу, – сказал Паша и непроизвольно вздрогнул. – А эгрегору войны…
Шабалин вспомнил свой сон, вспомнил голос, услышанный им во время боя. Думать про это не хотелось, ибо это не только выходило за рамки разумных объяснений, но и больше смахивало на сумасшествие, чем на реальность, а признавать у себя «поехавшую крышу» Паша не собирался.
– Кто таков? – лениво спросил Денис.
– Приснилось, – отмахнулся Паша. – Организуй мне «такси» до Пальмиры! К подъезду через полчаса. Багаж – груз длиной метр двадцать, с оптическим прицелом…
– Есть, – кивнул Стешин. – Багаж ему еще подавай…
– Я не понял? Кто там бухтит? – возмутился Шабалин.
– Вырвалось, – отмахнулся Денис.
– Смотрите там, товарищ лейтенант…
Внизу взревел двигатель БМП, и одна машина, поднимая пыль, пошла за ограждение опорного пункта. На «бэхе» сидело человек шесть, ощетинившиеся автоматами и пулеметами, которым предстояло провести досмотр убитых боевиков.
Паша связался с дежурным по группировке и уточнил, закончили ли артиллеристы и снайперы охоту за боевиками вдоль дороги – еще не хватало попасть под огонь своих же соратников. Ему подтвердили завершение работ по очистке трассы – можно было ехать.
Пока было время, Паша прогнал через ствол винтовки пару патчей с щелочным раствором, с таким расчетом, чтобы масло «поработало», пока «такси» будет ехать в Пальмиру.
Дорогу он проскочил быстро и, войдя в свою комнату, с удовольствием снял боевое снаряжение. Дневальный принес воды, и Паша быстро умылся и побрился. Видео-конференц-связь с генерал-полковником Суриным предполагала появление докладчика в «офисной» форме одежды, каковой у Паши здесь не имелось по вполне объективным причинам. Не ждать со стороны Сурина разноса за появление в неустановленной форме – это значило не знать командующего, а Паша уже имел возможность убедиться в его отношении к себе, и поэтому оставалось только рисковать и явиться на совещание в полевой форме, в достаточной степени уже пропитанной сирийской пылью.
– Зато буду похож на боевого офицера, – сказал Паша, глядя на себя в зеркало, бритвой ровняя виски.
Позавтракав, Паша связался с Барченко, однако тот, сославшись на занятость, отмахнулся от него, напомнив, чтобы в десять ноль-ноль тот «был как штык». Шабалин вернулся к себе и на листе бумаги набросал доклад, внеся туда дальности стрельбы, расход боекомплекта, результаты поражения. К назначенному времени Паша подошел к штабу группировки, предъявил на входе пропуск и вошел в зал совещаний. Там уже находилось несколько человек, Барченко приветливо махнул рукой, но всем своим видом показал, что занят и к праздным разговорам не расположен. Появился Федяев, который тепло поздоровался и хлопнул рукой по плечу:
– А ты молодец, умеешь фестивалить…
– Товарищи офицеры! – Кто-то громко подал команду.
В зал вошли дядя Леша и начальник штаба группировки. Они заняли свои места, и Сомов без предисловий начал традиционный командирский спич:
– У нас не разведка, а абсолютно разложившееся амебное ничтожество, не способное смотреть и слушать даже под собственным носом! Как можно было упустить такую огромную массу боевиков? Не надо мне рассказывать про отвлекающие маневры с захватом опорных пунктов – вы, товарищ Барченко, должны были предусмотреть такой вариант действий!
Чинар, стоящий по стойке «смирно», понуро глядел в центр груди генерала – наиболее безопасное, с точки зрения военной практической психологии место наблюдения во время получения нагоняя. Обычно к майору-подполковнику российский офицер в процессе карьерного роста приобретает определенную степень «разносоустойчивости» и вполне прекрасно может чувствовать себя во время даже самых жестоких разочарований командования в его сторону. Судя по едва заметным ритмичным подергиваниям плеч начальника разведки, Барченко в это время, скорее всего, пел про себя какую-нибудь модную песенку. Ибо он хорошо знал правила игры – все, что сейчас эмоционально излагал дядя Леша, больше имело значение для борьбы с чарующей многих офицеров прокрастинацией (откладыванием важных дел на потом), чем для делового обсуждения недостатков в организации деятельности разведки.
Разнос продолжался несколько минут, в течение которых присутствующие сидели затаив дыхание, боясь встретиться с генералом взглядами, – дядя Леша в такие минуты испепелял людей безжалостно и беспощадно. Когда он, наконец, выдохся, Барченко, как ни в чем не бывало, начал сыпать цифрами и фактами, не отменяющими его вину, но демонстрирующими выявленные недостатки и понимание, как эти недостатки искоренять.
В это время на экране появился вид конференц-зала в Хмеймиме и крупным планом генерал-полковник Сурин, вид которого был еще более устрашающий, чем у Сомова. Доклад начальника разведки был прерван, началась видеоконференция.
– Пальмира, готовы? – спросил Сурин.
– Так точно, товарищ генерал-полковник, – бодро доложил Сомов. – Вижу и слышу вас хорошо!
– Докладывайте без предисловий!
– После отвлечения нашего внимания захватом опорных пунктов номер семнадцать, восемнадцать и девятнадцать, убедившись в том, что мы все наличные силы втянули в бои, противник, силами до пятисот человек, с началом темного времени суток, предпринял атаку на элеватор, применив новый тактический прием, суть которого заключается в максимальном рассредоточении пехоты как в период выдвижения к атакуемому объекту, так и в период атаки. Такое рассредоточение принесло врагу определенную неуязвимость от ударов нашей артиллерии и сделало бессмысленным нанесение по нему ударов силами ВКС.
– Как они смогли приблизиться к элеватору незамеченными? – спросил Сурин. – У вас есть в этом понимание?
– Доложит начальник разведки подполковник Барченко, – сказал Сомов.
– Давайте, – кивнул командующий.
– Внимание воздушной разведки, – Барченко встал, – обращено на перемещение одиночного автотранспорта, автоколонн, вьючных караванов или групп живой силы противника. Лицам, перемещающимся в одиночку, разведка внимание не уделяет, до последнего времени не принимая одиночных путников за разведывательные признаки подготовки наступательных действий. Мы считаем, что боевики, все пятьсот человек, разрозненно, поодиночке, в режиме полного радиомолчания, в течение светового дня совершили в широкой полосе марш по пустыне протяженностью более пятнадцати километров, после чего в назначенное время произвели согласованную атаку на элеватор.
– Что способствовало их скрытности? – спросил Сурин.
– У каждого убитого боевика при себе обнаружена маскировочная сетка под цвет пустыни, мы предполагаем, что из-за такой сетки в условиях их рассредоточения боевики приобрели определенную невидимость для наших средств воздушной разведки. А с учетом того, что марш совершался в дневное время, тепловизионные средства разведки нами не применялись. Ночью мы бы их увидели.
– Ясно, – кивнул командующий. – Как осуществлялось отражение атаки, какие были особенности?
– Доложит непосредственный участник боя, командир снайперской роты старший лейтенант Шабалин, – предложил Сомов.
Паша встал, чувствуя, как краснеют его лицо и уши. Как и тогда, когда Сурин прилюдно устроил ему выволочку на совещании в Хмеймиме, у него ощутимо задрожали колени.
– Старый знакомый, – вдруг сказал командующий, увидев Шабалина. – Вас еще не отправили обратно? Нет? Ну, тогда докладывайте!
– Товарищ генерал-полковник, – начал Паша, проглотив генеральский укол. – Согласно распоряжению командующего ОГ «Пальмира», вчера я прибыл на опорный пункт «Элеватор». После завершения операции по возвращению захваченных опорных пунктов, для проверки несения службы выставленной мною снайперской группы, а также для проверки боя винтовок, оснащенных прицелами для стрельбы ночью, я решил остаться на элеваторе до утра. В двадцать два ноль-ноль в ночной прицел я увидел силуэт человека в запретной зоне, затем мною было обнаружено еще несколько человек, приближающихся к элеватору. После объявления тревоги в приборы наблюдения я увидел более сотни человек, которые были сильно рассредоточены по фронту и в глубину. Расстояние между отдельными людьми превышало 50–70 метров. Там, где они в начале атаки группировались, я наносил им поражение из «АГС-17», однако эффективность огня была невысокой. Огонь из пулеметов, который вели садыки, также не давал результата. Когда до наступающего противника оставалось пятьсот метров, я подал команду на выполнение приема, именуемого «срыв атаки пехоты противника снайперским огнем». Поражение одиночных целей лучше всего вести из снайперского оружия. До момента подхода основной массы боевиков к линии минно-взрывных заграждений нами было уничтожено порядка ста боевиков, в том числе до двадцати гранатометчиков и пулеметчиков, что в последующем не позволило боевикам в полной мере обстреливать элеватор с близкого расстояния…