– И ведь даже попали, – весело подмигнул Бушуев.
– В нас тоже, – ответил Шабалин. – Из танка.
– Ну, – усмехнулся снайпер. – Мы ему все равно потом отомстили. Ладно, заберу грелку себе…
Бушуев нагнулся было достать из банки грелку, как Паша, что-то в этот момент ощутив опасное, остановил его:
– Стой! Не смей!
– Почему? – Бушуев посмотрел на командира, потом в банку. – Да там только грелка… или это что? Мина-сюрприз?
Шабалин не мог объяснить сам себе, почему он остановил Артема. Приказал остановиться и не двигаться, а сам несколько мгновений думал, что толкнуло его на это.
– Мина? – повторил Бушуев.
– Да, – наконец-то Шабалин понял, что показалось ему подозрительным в этой банке.
– А, я тогда отойду…
– Всем отойти за БТР! – приказал Паша.
Когда все спрятались за броней, Шабалин еще раз осмотрел банку. Внешне она не выказывала никаких признаков минирования, но камень, лежащий внутри, смущал Пашу.
– Бушуев! В моем «Тигре» под сиденьем водителя моток веревки! Сюда его, живо!
Снайпер мгновенно принес веревку.
– Сейчас ба-бах будет? – спросил он.
– Возможно, – кивнул Паша, делая петлю, чтобы закинуть ее на банку. – Давай, уходи за БТР.
Когда петля аккуратно легла на банку, Паша размотал до конца всю тридцатиметровую веревку – как раз хватило зайти за БТР.
– Что предполагаешь? – спросил Ерофеев.
– Думаю, что банка стоит на МС-3. Это такая мина-сюрприз, действующая не на нагрузку, а на разгрузку. Банка с камнем внутри поджимает мину, но если ее снять, будет взрыв.
– Я знаю такую, – кивнул спецназовец. – Она же небольшая, как ПМН. Не страшно. Чего прятаться? С такой дистанции она нам безопасна. Дергай уже!
– Отсюда безопасна, – кивнул Паша. – При условии, если ее не поставили на противотанковую мину или на тонну взрывчатки.
– Согласен, – кивнул Толя и шагнул за броню.
– Ну, держись, – сказал Паша и дернул за веревку.
Когда пыль осела, все долго хохотали, стыдя Бушуева за неуемную мародерскую тягу к вражеским вещам, и в частности, к совершенно ему ненужной каталитической грелке, подняв которую он вполне мог убить и себя, и рядом стоящего командира.
А Паша стоял у кормы БТР и все не мог поверить в то, что произошло. Из-под бронежилета выбился охранительный Коловрат, и Шабалин, потискав его пальцами, заправил оберег обратно.
«Эгрегор войны», – мелькнуло в голове.
– Правильные боги, – сказал он вслух.
Глава 19
Идя вслед за взводом ЧВК, Паша со своим отрядом достиг окончания горной гряды, за которой был только крутой спуск к Эс-Сухнэ. Своя техника оставалась километрах в двух позади, и теперь Шабалин мог действовать только в пешем порядке.
У частников была своя задача, и вместе с садыками они стали спускаться вниз, где уже находились БТР и БМП мотопехотного батальона, принимавшего участие в атаке на городок. Шабалин занял крайний «опорник», в котором можно было организовать круговую оборону и при наличии связи с Цунами нормально себя чувствовать, не боясь атак боевиков. Противник отсюда ретировался, бросив некоторое вооружение, в том числе «СПГ-9» на станке с запасом реактивных гранат. Как единственный обладатель инженерно-саперного ремесла, Паша обошел всю позицию на предмет минирования, но здесь, в отличие от предыдущего «опорника», духи ничего заминировать не успели – видимо, предполагали держать эту позицию до последнего, но внезапная атака «музыкантов» не позволила реализовать им свои планы.
О своей находке Паша доложил Чинару, тот лишь сухо ответил, что понял, очевидно, будучи сильно занятым. Установив на треноге «Иронию», Шабалин организовал наблюдение за передним краем противника, перед которым топтались танкисты и мотопехота, по неизвестной пока причине не пытаясь продвигаться вперед. Осмотрев выстрелы к «Копью», Шабалин сделал вывод, что они не имеют признаков переделки, а поэтому их можно использовать, не боясь подрыва. Решили испробовать.
Гранатомет отволокли чуть в сторону от «опорника», чтобы не привлекать внимания к своему укрытию. Зарядили и сделали выстрел в сторону окраины Эс-Сухнэ. Граната упала в постройках, поднялись дым и пыль после разрыва.
– В белый свет, как в копеечку, – резюмировал Ерофеев.
К основному объекту атаки – первому насыпному валу боевиков в линии обороны Эс-Сухнэ, сирийские штурмовые подразделения подошли практически без боезапаса, истратив его на поражение второстепенных целей по ходу своего движения. К своим боевым подразделениям сирийские командиры тут же направили машины со снарядами. Это не осталось незамеченным генералами Сомовым и Агаповым, сидевшими на полевом КП и вместе со старшими офицерами Генштаба наблюдавшими за проведением атаки. Сказать, что российские командиры были несколько удивлены решением сирийцев, – это не сказать ничего.
– Для кого составлялась плановая таблица боя? – Сомов, порываясь выместить свою злость на чьей-нибудь наглой роже, выстроил перед собой подручных сирийских полковников, которые в ходе атаки выдавали подразделениям руководящие указания, как оказалось – на поражение целей, не относящихся к боевой задаче штурмового отряда. – Кто? Посмел? Сорвать? Атаку? – орал генерал, обильно разбавляя свои слова крепкими выражениями. – Вы понимаете, что сейчас будет? Немедленно вернуть назад транспортные машины! Оттянуть на исходную все боевые подразделения! Немедленно! Или вы хотите, чтобы их там всех пожгли?
В последнее время сирийские командиры стали считать себя великими полководцами и с нарастающей периодичностью вносили коррективы в утвержденные планы операций, что приводило к потере управляемости, нарушению последовательности действий, рассогласованию взаимодействия между подразделениями и поддерживающими силами, и как следствие – к потерям среди людей и боевой техники. Трудно понять, и тем более объяснить, чем руководствовались сирийцы, направляя транспортные машины в зону, находящуюся под прицелами невыявленных и соответственно неподавленных огневых средств противника. Но случилось то, что должно было случиться: как только первый «Урал» с танковыми снарядами подъехал к остановившейся танковой роте, в него тут же прилетела противотанковая ракета. Не успели его ошметки приземлиться, как запылал танк, еще спустя полминуты – второй. Четвертой целью стал еще один грузовик с боеприпасами. Избиение младенцев началось.
Цунами несколькими залпами поставил дымовую завесу, и сирийцы стали отходить. Отходить беспорядочно, без взаимного прикрытия, кто быстрее. Сомов и Агапов выглядели печально и некоторое время разговаривали только матами, наводя порядок в управлении приданными силами.
Сомов своей широкой ладонью крепко обнимал сирийского полковника, тыкая его носом в карту, на которой была нанесена обстановка:
– Объясните мне, уважаемый, с какой целью танковая рота еще до атаки расстреляла боекомплект? Ладно, это вопрос риторический, зайдем с другой стороны. Где на карте обозначен пункт пополнения боеприпасами? На переднем крае? В зоне действия огневых средств противника? Вы мне можете ответить? Мы вообще для чего здесь план рисовали, согласование отрабатывали, каждому вашему взводному командиру боевую задачу доводили? Или вы думаете, что вы здесь командуете?
Сирийский полковник глупо улыбался.
– Сегодня воевать мы больше не будем, – заявил он. – Солнце поднимается. Сейчас станет жарко и некомфортно…
Присутствующие при разговоре зажмурились: Сомов после этих слов мог запросто зажмурить сирийского полководца одним звенящим ударом. Но этого не случилось. Выдержанный дядя Леша, глядя садыку в глаза, лишь проговорил:
– Жарко и некомфортно станет вам в штрафной роте, уважаемый… атаку которой вы лично возглавите через полчаса.
Глядя в налитые кровью глаза русского генерала, сирийский полковник изменил свое мнение и стал соглашаться с доводами и предложениями.
После того, как штурмовые подразделения вернулись на исходную, их пополнили топливом и боезапасом, артиллерия снова нанесла удар по назначенным целям, авиация накидала бомб, после чего сирийцы снова пошли в атаку. В этот раз каждому наводчику под угрозой немедленного перевода в штрафную роту запретили стрелять до подхода к переднему краю обороны города. Эта мера возымела действие, и к окраине города танки подошли с полным боекомплектом. Вместе с ними подошел бронированный бульдозер, который, несмотря на попадание в него противотанковой ракеты, сделал несколько проходов в насыпном валу, куда и ворвались танки и БМП.
Развернулось сражение за первый насыпной вал. В течение получаса боевикам удалось сжечь еще один танк и две БМП, однако сокрушительная мощь танковых орудий методично ровняла с землей огневые точки противника, и худо-бедно, но продвижение шло.
– Бежит кто-то, – доложил Бушуев, глядя вниз. – Кажись, из наемников мужик.
Паша, с восторгом и осознанием причастности к грандиозному действу, лицезрел сражение, которое открывалось прямо перед ним. Переживая за участников боя, он все же оторвался от окраины и посмотрел в бинокль вниз. Точно, мужика этого он знал: это был взводник из отряда Колмыкова, какой-то странный тип старшей возрастной группы, невесть зачем поехавший на эту войну.
– Не стреляйте! – крикнул тот снизу.
– Ты кто? – спросил Паша.
– Я Боярин, командир первого разведывательно-штурмового взвода из шестого отряда…
– Поднимайся, – крикнул Паша в ответ.
Тот из последних сил дошел до «опорника» и сел на камень, надрывно дыша:
– Мы… не можем… с вами… связаться… по рации…
– А чего ты хотел? – спросил Паша, непроизвольно разглядывая гостя.
Тот был одет в добротный штурмовой костюм от нижегородской фирмы «Полигон», о котором Паша мог только мечтать, на рукаве выделялся фирменный треугольник с мишенью, а все боевое снаряжение размещалось на тактическом поясе и штурмовом рюкзаке – и ко всему этому, совершенно не сочетаясь, как-то уж очень насмешливо придавался обшарпанный китайский «АК».