Я очень хорошо помню, как мы пришли к нему домой, и разговаривали с его мамой. А дело в том, что его, как имевшего среднее образование взяли работать помощником картографа. Он копировал карты, а через несколько дней, после этого он сбежал, дезертировал. И вот я помню, как мы пришли к нему домой в коммунальную квартиру, и как была удивлена нашему визиту его мама. Помню даже, что у нее в оконную раму был вбит гвоздь без шляпки и на него были нанизаны его письма. Сержант попросил нас выйти, поговорил о чем-то с ней и забрал эти письма. Помню, как мы еще заходили по какому-то адресу на Васильевском острове. Этот сержант тоже был «смершевец» я считаю, что их работа нужна была, бесспорно. Просто о них в наше время говорят, того, чего не было, а то, что было, не говорят. Это же обычная контрразведка, которая в любое время, и в любой армии во время войны была необходима. Без нее же никак нельзя. Короче, походили мы, походили, и на этом все кончилось. Но в один из дней сержант дал нам передохнуть, и когда я шел по городу, то меня вдруг почему-то потянуло на Петроградскую сторону. Там за нынешним стадионом имени Кирова на Неве, на плаву стояли домики канцелярии организации, в которой я служил до побега в армию. Помню, иду и вдруг меня окликают. Оборачиваюсь и вижу… Стоит тот самый начальник, что рвал мои заявления. Между нами говоря, я конечно перетрусил. Но когда вынул и показал ему свою красноармейскую книжку, он попросил меня пройти с ним. Куда деваться? Пришли в его кабинет, и я ему все объяснил. Он куда-то звонил, но что говорил, я не слышал. Минут через двадцать подходит ко мне и говорит: «Во-первых, меня из-за тебя хорошенько вздули, а могли и еще серьезнее наказать. Но теперь я оформлю тебя, как ушедшего в армию по призыву и вообще тебе повезло. Если бы ты в армию не попал, то пошел бы под трибунал! И понимаешь, что было бы с тобой дальше?»
После взятия Выборга боевые действия прекратились и начались переговоры. Помню, что в нашем расположении на деревьях висели большие листовки, призывавшие к бдительности и предупреждавшие остерегаться финнов-лахтарей, что могут стрелять, что могут быть, как теперь говорят террористические акты и так далее, но ничего этого не было. Лахтари – это так называли финских снайперов или солдат, точно не знаю. Просто запомнилось это слово.
Уже после войны я несколько раз ездил за границу: в Швецию, Данию и Финляндию. Собирал материалы о судьбе еврейских общин этих стран. Надо сказать, что она разная. В Дании почти всех евреев спасли, переправив их в Швецию. Швеция же была нейтральной и даже торговала с Германией. А финские евреи даже воевали против нашей армии… Представляете, воевали! И это никакая не тайна, а известный факт. Но вообще это вещь не просто парадоксальная. Ведь евреи, прекрасно зная о холокосте, воевали в армии, которая сотрудничала с немецкими войсками и воевала с ними бок о бок… В поисках материалов я ходил в музеи, в библиотеки, всюду рылся в документах. Даже в синагоги ходил, потому что там собираются старики моего возраста, те, кто воевал. Конечно, меня и это интересовало не в последнюю очередь. И вот когда я в первый раз оказался в Финляндии, то мне сказали, что в синагоге Хельсинки есть интересный материал и там время от времени собирается совет ветеранов-евреев, которые воевали в ту войну. Прихожу в эту синагогу, меня радушно встретили и стали показывать материалы, действительно интересные.
Там же я увидел фотографии евреев, воевавших в составе царской армии еще в 1905 году. Стал я с ними работать, и тут подходит ко мне прихожанин. Разговорились с ним, потом подошел еще один. Хорошо поговорили, а когда стали прощаться, второй говорит: «Так давайте хоть познакомимся». И когда я назвал свою фамилию они вдруг переглянулись и о чем-то заговорили между собой по-фински, хотя до этого разговаривали на английском. Говорю им: «Э-э, вы, что делаете? Я же финского не знаю». Они отвечают: «А мы тебе сюрприз готовим». Я попросил: «Если дорогой, то не надо», но они сказали, что это серьезно. Договорились, что встретимся здесь же через день.
Прихожу я послезавтра, а за столом сидят человек пятнадцать, все со значками участников войны. Оказалось, что все они воевали, причем на фронте у них прямо в палатке была устроена специальная синагога. И все это рядом с полком «СС»… У меня даже фотография есть. В общем, рассказали об этом, о том, что они не подчинялись немецким войскам, ведь Маннергейм старался вести самостоятельную политику. Короче, много чего интересного рассказывали, а потом подходит ко мне один из них и говорит: «Слушай, подойди и сядь напротив этого человека». Посадили меня напротив старого еврея. Я старый, а тот очень старый. Ему уже тогда было девяносто. Ну, я сел и мне говорят: «Еще раз расскажи, где ты воевал». Я рассказал, как начинал воевать на Карельском перешейке от Белоострова до Выборга. Он спрашивает: «Кем воевал?» Ну, я ответил, что начинал автоматчиком, а потом снайпером. Тот выслушал, а потом говорит: «Я родился в Выборге». Ну, родился и родился, мне-то, что? Но рассказал я о том, как мы брали Выборг, как я там охотился. И, что войну с Финляндией мы окончили в городе Светогорске, который тогда называвался Энсо. И вдруг он заплакал… Смотрит на меня и говорит: «Ты знаешь, а мы же с тобой могли прервать фамилию». Я спрашиваю: «Каким это образом?» И тогда он сказал: «Я тоже воевал. Тоже был снайпером, а зовут меня Соломон, и фамилия Альтшуллер»… И я вам скажу, что пережил тогда очень и очень тяжелое чувство. Только потом, позже я понял, что это было сказано с определенным подтекстом, что творит война, когда люди одной национальности стреляют друг в друга и вообще убийство само по себе вещь отвратительная. Хотя защита своей земли есть защита. Но война действительно иногда преподносит такие сюрпризы… Так, что очень сложные чувства я в тот день испытал, очень…
Во время боев на Карельском перешейке я получил легкое ранение. Осколок по касательной разорвал на правом боку верхние ткани. Меня отправили не в госпиталь, а в «ппм» – полковой перевязочный пункт. Они, как правило, действовали при медсанбатах, и там я отлеживался примерно три недели. Мне еще не исполнилось даже восемнадцати, поэтому все заживало как на собаке. К этому, конечно, нужно прибавить и сопутствующие факторы: свежий воздух, хорошее питание. К тому же все жили в землянках, а мы в палатках. Как выражались ребята, мы там «припухали». Помню, рядом со мной лежал такой Симоненко. Над ним все потешались, потому что как его ранило. Когда мы ворвались на вражеские позиции и заскочили в финскую землянку. Сели там, смотрим, стоят консервы, а кухня отстала, и очень хотелось поесть. Открыли одну банку, смотрим мясо. Конечно, стали есть.
А сидели на нарах сколоченных из толстых досок, и сидевший как раз рядом со мной Симоненко спрашивает Курунова: «Сашка, что это такое?», и показывает штуку похожую на большое яйцо. Он там, что-то такое крутанул и тут Мишка Гофман, одессит, заорал: «Идиот, граната!» Тот кинул ее под доски, и мы все бросились из землянки. Выскочили, все кроме Симоненко, растерялся он. Ахнуло это дело там, вбегаем в эту землянку… А он стоит на карачках и держится за ягодицу. Но ему в задницу не осколки попали, а набило щепок с нар. И вот когда ребята приходили к нам на «ппм», то подтрунивали над ним. А ему было уже лет двадцать семь, и я помню, как он все ругался и переживал: «Как же я теперь в полк вернусь? Скажут, что в зад попало, да еще таким образом…» Еще там было много финских велосипедов и ребята на них катались, а я до сих пор не умею.
А когда нас выписали из «ппм» пришли офицеры и не спрашивая нас всех погрузили на машины. Потом на поезд и привезли в Ленинград на Карла Маркса, 65 в «распред». В связи с этим расскажу вам одну «небоевую» историю… С моей точки зрения наши славянские народы и особенно молодежь Украины, Белоруссии и в особенности России обманывают. Или я не знаю как это по-другому назвать… Ведь, выступал же совсем недавно президент Медведев, и говорил, что недопустимо искажать историю и так далее… Ну так, если так, то давайте тогда говорить обо всем начистоту. Давайте говорить правду! Что я имею в виду? Помните, мы с вами говорили о плане «Ост»? (Генеральный план «Ост» – секретный план немецкого правительства Третьего рейха по проведению этнических чисток на территории Восточной Европы и ее немецкой колонизации после победы над СССР. План предусмотрел различный процент германизации для различных покоренных славянских и других народов. «Негерманизированные» (русские, украинцы, белорусы, поляки и др.) должны были быть выселены в Западную Сибирь или как евреи подвергнуты полному физическому уничтожению. Исполнение плана должно было гарантировать, что завоеванные территории приобрели бы безвозвратно немецкий характер. – Прим. А.Ч.). И вот когда после излечения я попал в «распред» и мы там в принципе неплохо жили, даже кормили хорошо, то ждали, что вскоре нас наберут побольше и тогда вновь отправят на фронт. Но в один из теплых дней нам приказали построиться во дворе. Вышли старшины, приказали откинуть у стоявших тут же машин борта и разобрать лежавшие там лопаты. Разобрали. Потом приехала другая машина, в которой лежали широкие пожарные пояса и бухты толстых веревок, с палец толщиной. Все это тоже разобрали. Еще приказали взять с собой противогазы. Мы удивились, но взяли. Наконец нас накормили, построили и повели на Витебский вокзал, но даже по приготовлениям стало ясно, что едем явно не на фронт. Всего нас было человек двести-триста не меньше. Посадили в вагоны и ехали целую ночь. И я вам сразу скажу, что до сих пор не знаю название той деревни, но никогда не забуду, что там увидел и делал… Помню, что это была еще российская территория, возможно Псковская область.
Поезд остановился в чистом поле, команда: «Выходи!» Выходим из теплушек, а погода солнечная. В руках эти веревки, у каждого противогаз и лопата. Выкатили полевые кухни. Тут же с нами ребята из «НКВД», в синих фуражках. Когда поезд ушел, подошли офицеры и стали назначать командиров взводов из солдат. Не знаю почему, но один офицер подошел ко мне и, указав пальцем, назначил меня командовать взводом из сорока человек. Ну, хорошо… Но все равно пока ничего не понимаем. Покормили нас, потом командиры разложили карту и стали назначать: