Где располагался госпиталь?
На территории Восточной Пруссии. Недалеко от линии фронта километров 15–20. Привезли меня и еще несколько человек. Когда меня грузили в машину, в ней уже было несколько человек. В госпитале мне сделали операцию, перевязки, все что надо. Тяжелых ранений не было.
Что вы можете вспомнить о этом госпитале? Где он располагался, в каком помещении?
Сам то я хоть родился в деревне, но много прожил в Москве, а хирург в госпитале был москвичом. Он мне говорит, будем вас резать, оперировать. Пуля прошла, но в ране осталась грязь, часть одежды, это надо убрать, что бы заражения не произошло. Надо будет потерпеть. Кроме него было еще несколько врачей. Операцию сделали очень хорошо, последствий не было. Ко мне очень хорошо отнеслись. Сначала ходил с палочкой, а потом уже без палочки. На перевязки ходил по расписанию, мне говорили когда. Госпиталь располагался в доме. Хороший, одноэтажный дом. В доме было все подготовленно для лечения раненых. Были специальные столы, освещение, кровати.
Сколько человек размещалось в вашей палате?
Новые раненые постоянно поступали, другие вылечившись выписывались. Текучка была. В палате размещалось 5–7 человек.
В госпитале не встречали своих однополчан?
Да приходили к нам, но из других рот. Мы с ними разговаривали, общались, а так чтоб близкого, нет не довелось. Хотя был один парень, тяжело раненный, мы с ним еще в школе были. Но его от нас потом перевели.
В госпитале кормили лучше, чем на фронте?
Да вы что. Все было хорошо.
Как вы проводили свободное время в госпитале?
Ходили, беседовали друг с другом. У нас в основном лежачая палата была. Тем более врачи говорили, что лежать лучше всего.
В госпитале были книги, газеты, самодеятельность, приезжали артисты?
Нам приходили письма. Незнакомые девушки писали бойцам, давали обратные адреса, им можно было отвечать. Сам я этим не занимался. Писал домой маме только.
Как отмечали в госпитале праздничные дни?
Нам вручали подарки. Запомнился мне День Победы. Такое было торжество у людей, был необычайный подъем, обнимались, целовались. Передать эти чувства невозможно. Кончилась война. Выписали меня уже после Победы, и я вернулся в свой взвод. Потом к нам пришли 2–3 человека и стали отбирать людей для службы в Германии, в город Бранденбург. Прослужил я в этой части недолго. Потом меня перевели на Украину.
Интервью и лит. обработка: Г. Букланов
Бородкина (Махлягина) Антонина Васильевна
Из какого города вы приехали в Подольскую школу?
[Имеется в виду Центральная женская школа снайперской подготовки, которая функционировала под Подольском в 1943–1945 гг.]
Я из Краснотурьинска Свердловской области, оттуда еще была Валя Вострикова. С нами приехали еще Аня Замятина, Аня Григорьева – она была чуть постарше, а так всем почти по восемнадцать, были почти все одного возраста. Только мне еще не было 17-ти. Все были незамужние: второй набор, кажется, все были не замужем. Все душой горели.
Я соврала, что я 1925 года, на самом деле 1927-го. И меня тут же призвали. До Москвы ехали суток семь. В школу взяли не всех: попала я и еще пять человек, среди них Аня Замятина и Галя Ершова – а вместе ехали человек восемь. Поезд был не товарный, обычный пассажирский. А мне только что сшили костюмчик черный с белой блузочкой. Одежду гражданскую оставили в школе.
Расскажите о своей семье.
Мамы у меня не было, мы остались с бабушкой Натальей Львовной, брат и я. Бабушка была из порядочной, богатой, видимо, семьи, и она спасла нас от смерти. Еще тетя Галя помогала, они спасли от голода. Когда был голодный 33-й год, каждому из нас давали по кусочку булки, больше давать боялись – что будет заворот кишок. И больше не просить. И укладывали спать. «У вас будут болеть животики». Я потом жила у дяди Паши. Семья у него была средняя, но хлеб был – видимо, мукой распоряжался и что-то ему доставалось.
Нас было два брата и две сестры. Сестра живет в Туле. Один брат был маленький, годика четыре, когда мама умерла, а мне было лет семь-восемь. Отец женился, она оказалась стерва. Мы были для нее никто, у нее была своя дочка, Зоя. Нас обделяли хлебом.
Где вы учились до ухода в армию или вы работали?
В школу я пошла в Краснотурьинске. Планов как-то не строила. Закончить десять классов. После войны я сразу пошла работать. Работала курьером в горисполкоме, разносила почту. Видят, что я толковая, оставили на работе в горисполкоме. Там я работала лет восемь.
Как получилось, что вы поехали учиться на снайпера?
Когда призвали на фронт, я сначала не знала, что еду в снайперскую школу – просто набирали девочек и отправляли в Москву.
Какие воспоминания у вас остались о снайперской школе?
В школе кто-то из девчонок фотографировались, а я – нет, денег же ни копейки не было. Какие деньги давали – например, дали на фронте, когда война кончилась – я отправляла домой. Когда уезжали на фронт, дали по 200 рублей, и я сестренке и братишке оставила.
В школе старшина у нас был порядочный, еду не воровал, хорошо обращался с нами.
Когда вы попали на фронт и где служили?
В июне [1944 г.] мы уже были на передовой. Я была в 48-й Армии. Вскоре меня ранило и контузило.
Как это произошло?
Это было где-то под Бобруйском. В десяти метрах от меня разорвался снаряд, я ничего не могла понять. Грохот стоит, канонада, я вдруг потеряла сознание. На носилках оттащили и оставили меня одну. Не могу понять, почему оставили. Вдруг подходит ребенок лет восьми. «Тетя, вам плохо?» – «Плохо, детка, плохо». Берусь – у меня сумка, там продукты – дать ему, чтоб помог. «Нет, я не возьму, это вам надо. Я сейчас побегу к маме, они на носилках принесут вас домой. Мы живем в хате. Правда, хата у нас плохая. У нас течет сильно, но мама топит печь, у нас тепло». Я говорю: «Не надо, ты лучше побудь со мной немножко, поговори». Я боялась, что он меня оставит одну. Пришла его мать, и меня забрали. В этот момент было немецкое контрнаступление. Так что меня подняли на сеновал и сеном забросали. Говорят: «Только не стоните». Это потому, что сюда немцы приходили. «Будете стонать, немцы услышат и вас приколют. Если только пошевелитесь, солома сразу даст понять. Нас не подводите». Стонать нельзя, а боль дикая в голове. Потом наши подошли и меня забрали в госпиталь, долго там лежала. В госпитале были медсестры Тая и Зина. Очень хорошие девочки, так ухаживали. Пить водичку давали, воду подслащенную. Потом говорят: «Ну а теперь вы можете опять идти воевать».
У меня еще было ранение потом.
У вас была снайперская пара?
Снайперская пара у меня была тоже Тоня, Братищева. Она была из Челябинска. Она была черненькая, а я светлая, а так мы были похожи как сестры. Она была очень симпатичная. Добрая. Мы с ней долго переписывались.
В снайперском искусстве, как вам кажется, девушки не уступали парням?
Женщина любая более собранная, выдержанная, чем мужчина. Стреляли мы неплохо, стреляли вообще отлично. Когда учились, у нас были стрельбы. Мы были на Силикатной, а мужчины – в Вешняках, и мы заняли первое место, когда у нас с ними были соревнования. Мы были выдержаннее. Когда стреляешь, надо быть спокойнее. Идет человек, поднимает мишень и идет с ней, по ней надо стрелять. И по бегущим стреляли. Пулеметчики тоже были нашей целью. Мишень на щите. Пулемет – у него два расчета, про это всегда надо помнить. Расстояния были разные – и 200, и 800 м. Бегущего ведешь винтовкой, и потом стреляешь чуть вперед. Стрелять хорошо мог не каждый.
«Мама Катя» [комиссар ЦЖШСП Екатерина Никифорова] провожала ваш выпуск на фронт?
Нас Никифорова привезла на передовую. Прошла по линии, траншее. «Ну что ж, придется нам с вами прощаться, набор следующий уже набран».
Расскажите о своем приезде на фронт.
Приехали, землянки уже готовы. Ночью же мы приехали, спать хочется, нам показали: это ваша землянка, эта – того взвода. Зашли, и быстро по нарам.
Где находился ваш фронт, 1-й Белорусский, когда вы приехали?
Я была в 48-й армии, в 755 и 217-м стрелковом полку.
На фронт мы попали где-то под Оршей. Началось наступление, в наступлении тоже девчонки наши погибли, пять человек. Под Барановичами это было, они погибли от пули. Их хоронили завернутыми в плащ-палатку.
Какова была ваша роль во время наступления?
Мы наступали вместе с пехотой, как простые солдаты. По нам стреляли. Помощь в бою мы оказывали сами, санитаров не было, я не помню санитаров на поле боя.
Расскажите о первом немце на вашем снайперском счету.
Снайперский счет я открыла со слезами: немец был немолодой, я подумала: «Вдруг у него дети?» Я открыла счет первая, Тоня наблюдала. В траншее смотришь в бинокль. Увидела человека – стреляю. Вижу цель, нашла, стреляю. Только один раз стреляю, потом надо менять позицию.
Если я нашла цель, я уже настроена только на эту цель. В книжку снайперскую записывали и раненых, и убитых.
Какие моменты больше всего запомнились?
Нам случалось попадать под такой огонь! Но тут же берешь себя в руки, сжимаешься и терпишь. У нас была девчонка, тоже Тоня, она зажимала голову: «Девчонки, я не могу!» И садилась в траншею. Мы с моей Тоней ей говорим: «А ну-ка вставай, винтовку направляй!»
Вы приехали на фронт с косами?
Я на фронте все время стриглась. Как иначе, завшивеешь сразу!
Сохранились ли ваши письма с войны?
Да что вы! Родным мы особых подробностей не писали, только что живы-здоровы. Писали, например, что «Было жаркое время, вспотели, но живы». Бабушка мне писала: «Крепись, ты пошла сама, добровольно, а теперь нельзя сдаваться».
Одно письмо я получила и читать не могла (все цензура вымарала). Читать нечего там было. Письмо от сестры, как они живут – видно, очень тяжело. Я попросила увеличительное стекло у одной девчонки и кое-что смогла прочитать. И мне так было больно.