Лицо парня было залито кровью, пули угодили в лоб, пробили каску. Юткин, заляпанный кровью, то ли молился, то ли прятал голову пониже. За поворотом шарахнуло еще дважды. Но мины падали от них сравнительно далеко, а Юткин никак не мог прийти в себя, забыв, что он командир пулеметного расчета.
— Берись за пулемет, — встряхнул его Ермаков.
— Убили, — тянул на одной ноте бывший ответственный работник Петр Данилович Юткин. — В голову как даст, а из затылка целая струя брызнула. Мозги с кровью. Я в двух шагах стоял, чудом уцелел. В голову парня пулями… разрывными, наверное.
— Якобчук! — отрывисто приказал Ермаков. — Вставай за пулемет, а Юткин будет за второго номера. Свихнулся, кажется, со страху.
— Есть, — растерянно подчинился старшина.
Ермаков был ему не начальник, и звания у них равные, но Якобчук прекрасно понимал: единственный в роте станковый пулемет замолчал, и придется подчиниться приказу Ермакова, иначе вмешается Логунов. Шлепнет сгоряча за трусость и старшину, и психа Юткина, никто про них и не спросит.
Передвижение немецких штурмовых групп на участке восьмой роты приостановилось. Сказалось присутствие комбата, хорошо оборудованные укрепления, умелые команды ротного Палехи, который сновал по траншее и вдоль железнодорожной линии, останавливаясь там, где обстановка складывалась наиболее сложная.
Андрей Ермаков сумел вывести из строя и второй пулеметный расчет. Они действовали порознь: старшина Ермаков, уже имевший на счету более полусотни немцев, и его напарник Максим Быков.
Парень, хоть по-прежнему и суетился больше чем надо, но бил в цель. Одной из причин, что немцы прекратили движение, стал его точный выстрел в капитана, командира немецкой штурмовой роты. Он упал в снег, его пытались вытащить, но Максим подстрелил одного из санитаров. Включился в дело ближний расчет пулемета Дегтярева и срезал еще одного немца, пытавшегося помочь.
Меткие выстрелы конопатого парня остались без внимания, хотя Максим уложил еще двух наступающих немцев. Было не до похвал — рота таяла на глазах. Пулеметы из трехэтажки не давали поднять головы, продолжали сыпаться мины.
Начальник штаба Орлов тоже взялся за пулемет, трофейный МГ-34. Не обращая внимания на сильный огонь, он высунулся из траншеи и бил длинными очередями непонятно куда. Пуля прошла вскользь по щеке, разорвала ухо. Кровь стекала за ворот меховой безрукавки, но разгоряченный начштаба продолжал вести огонь. Отмахнулся от Зои Кузнецовой, которая пыталась наложить повязку.
— Присядь на минутку, орел щипаный! — кричала она. — Помощник пока постреляет.
Очередь крупнокалиберного пулемета, ударив, взрыхлила твердый, как камень, бруствер. Пуля перебила надвое приклад пулемета, несколько осколков пластмассы воткнулись Орлову в ладонь. Зоя ахнула, отступила на шаг, а начальник штаба растерянно зажимал другой рукой разорванную кожу на ладони.
Но Зоя смотрела на второго номера, совсем молоденького парня. Он привалился спиной к задней стенке траншеи и тщетно пытался удержать равновесие. Одна крупнокалиберная пуля пробила грудь, вторая, видимо, разрывная, ударила в ключицу. Взорвалась в теле, вспучив комком шинель, ватник, из-под которых торчал острый обломок кости. Из ран, изо рта смертельно раненного мальчика текла кровь, в груди жутко булькало. У Зои не выдержали нервы:
— Ложитесь, убьют! Да что же это такое творится!
Парень сполз по мерзлой стене и лежал, дергаясь в агонии. Пули летели, разламывая бруствер. Зоя повалила Орлова на дно траншеи. Все трое были в крови. Начштаба, отпихивая Зою, тянулся к обломкам пулемета.
— Я их, блядей, бил и бить буду…
Новая очередь 13-миллиметровых пуль прошла, смахнув пулемет, а разрывная пуля взорвалась трескучим огоньком над ухом старшего лейтенанта. Оглушенный, в пропитанной кровью безрукавке и гимнастерке, он послушно опустился на дно траншеи и дал себя перевязать.
Возможно, для восьмой роты, эти минуты могли стать последними. Немцы, хотя и несли большие потери, видели, что умолк один, другой пулемет, а красноармейцы вжаты плотным огнем в глубину траншеи и окопы.
Снайперов и немногих метких стрелков держали под плотным огнем. Старшина дал одну, другую очередь из станкового ДС-39, но веер пуль осыпал бруствер, а один из минометов вложил мину точно в траншею, разорвав на части убитого бойца.
Рядом со старшиной скрючился и продолжал невнятно бормотать Юткин. Полез было на четвереньках прочь, но бывший приятель Якобчук, злой на всех, дернул его за полушубок.
— Сиди здесь. Знаешь, как с дезертирами поступают?
— Убьют нас, — по-детски жаловался Юткин, но старшина никак не отреагировал и молча курил.
Ермаков не собирался прятаться и продолжал упрямо выпускать пулю за пулей. Раненный в голову немец сбросил каску и, обхватив ладонями виски, шатаясь, побрел прочь. Андрей выстрелил ему в спину и ловил в прицел новую цель.
— Андрюха, наши летят!
— Кто?
— Штурмовики Ил-2. Живем.
— Ура, «илы» на штурмовку заходят!
Их было всего три. Массивных черных штурмовика Ил-2, с ревом несущихся на высоте не более пятисот метров. Приближаясь к крепости-трехэтажке, они резко пошли в пике и, снизившись, сбросили одну за другой несколько стокилограммовых бомб.
«Илы» шли со скоростью четыреста километров в час, их легко бы догнали «мессершмитты» на своей скорости 550 километров. Но не было смелее и отважнее пилотов этих «летающих танков», которые били немцев в упор и несли самые большие потери в советской авиации.
Бомба, угодившая в левую часть дома, где даже сохранился кусок крыши, вспучила на секунды торцевую стену. Затем стена начала разваливаться на отдельные блоки, массу кирпичей, опорных балок. Все это взлетело вместе с огненным фонтаном взрыва.
Все заволокло дымом. Куда угодили остальные бомбы, было неясно. Две взорвались с недолетом, хотя и выбили несколько простенков, образовав широкие проломы, сорвали торчавшие зубцы стен на третьем этаже. Удачно легла четвертая или пятая по счету «стокилограммовка», снова подняв фонтан обломков, массу кирпичей, еще какие-то куски строительных конструкций.
Андрей отчетливо разглядел, как кувыркается странно укороченное тело человека, взлетев на гребень взрыва, и затем падает вниз в гудящее пламя и оседающие обломки. Некоторые бойцы первый раз видели подобное, невольно поднимали головы, размахивая кулаками и выкрикивая что-то неразборчивое. Получили, сволочи!
Из дота, расположенного на правом фланге, засверкали частые вспышки скорострельного МГ-42. Пули снова пошли по гребню траншеи. Большинство красноармейцев успели нырнуть. Одного ударило в голову, шатнуло и повалило на дно траншеи.
Расстояние до дота было метров триста пятьдесят. Андрей слегка повернул винт вертикальной наводки и дважды, тщательно целясь, выстрелил в амбразуру. Пулемет замолк.
Ветер сносил облако дыма, дом-крепость неузнаваемо изменился. Он торчал неровными ступенями, похожими на пирамиду. Левая сторона обрушилась до основания, посредине смело остатки третьего этажа. Более-менее уцелело лишь правое крыло дома.
Казалось, в последние холодные недели, особенно в мороз, немцы сожгли в своих походных печках все, что могло гореть. Но огонь отыскал себе пищу, и в нескольких местах выбивались языки пламени. Возможно, горели вывороченные крепежные балки, запасы солярки для топлива и… человеческие тела.
Тем временем штурмовики шли на второй заход. Из-под крыльев вырвались огненные стрелы реактивных снарядов. Наверху уже никого не оставалось. Уцелевший гарнизон либо прятался в подвалах, либо нырнул в щели бомбоубежища. Несколько ракет накрыли траншею, опоясывающую здание, окутался дымом бетонный дот, еще одна серия ракет взорвалась где-то позади дома. Возможно, там находилась минометная батарея, и ракеты летели в окопы минометчиков.
Куда-то попали. За домом гремели взрывы, и снова взлетали вверх обломки, комья мерзлой земли и что-то похожее на куски человеческих тел.
Штурмовики торопились. Время их было ограничено. Эту тройку отправили без прикрытия, наверное, по большой просьбе командира полка Волошина. Он еще на рассвете доложил о прорыве командиру дивизии и неудачной попытке отбросить немцев. Волошин прекрасно понимал, чем грозит окружение взятому в кольцо батальону. И реакция комдива была соответствующая.
— Проспали? Конечно, проспали! Ты хоть соображаешь, если вас сомнут, фрицы оседлают еще полтора километра берега? Центральная переправа накроется.
Будь на месте Волошина и Логунова другие командиры, их, возможно, и сняли бы с должностей. И не только бы сняли, наказание могло быть гораздо более суровым — они допустили прорыв немцев к Волге. И никто не будет слушать, что большинство рот по численности не превышают взвода, тяжелого вооружения нет, минометов мало, а «максимы» из-за их громоздкости выбивают минами или огнем крупнокалиберных пулеметов. И обмороженные, смертельно уставшие люди засыпают от слабости, скудного питания. Но кто будет все это выслушивать?
— Смотри, Логунов, — в свою очередь успел предупредить комбата Волошин. — Прорыв ликвидировать! Обдумай все хорошенько. С нашей стороны ударит второй батальон, наскребем мин, но главный удар за тобой.
В этот момент прервалась связь, и батальон Логунова оказался полностью отрезан от основных сил полка. Комбат не знал, что прорыв на его участке не был случайным и дело было не в замерзших, уснувших от усталости бойцов.
Одиннадцатого октября в Сталинграде началось последнее немецкое наступление. Ударные части сразу шести дивизий и четыре свежих (специально сберегаемых) саперных батальона атаковали узлы сопротивления русских. Ожесточенные бои снова вспыхнули едва не по всей линии обороны.
— Начальника связи ко мне, — крикнул Логунов, и когда тот, тяжело дыша, прибежал в блиндаж, коротко приказал: — Наладить связь.
— Фрицы наглухо все перекрыли.
— Не наладим и не договоримся с полком о времени прорыва, подохнем все. Действуй.