– Так вы думаете, что убийца – или убийцы – проник сюда снаружи?
– Ну что же вы, ради бога, мил человек, ну не думаете же вы, будто такое мог совершить кто-то из домашних!
– Значит, в дом кто-то вломился? Есть ли следы силового вторжения – разбитое окно, сломанный дверной замок?
– Не могу знать, не проверял. Разве это не ваша работа – искать улики и так далее?
Полковнику Осборну на вид исполнилось около пятидесяти, он был худощав и мускулист, со щёточкой усов под носом и колкими, льдисто-голубыми глазами. Он был среднего роста и выглядел бы ещё выше, если бы не явная колченогость (возможно, сардонически подумал Страффорд, заработанная именно в ходе всех этих выездов на псовую охоту) – так что передвигался он странной походкой, как-то вперевалку, словно орангутан, у которого что-то не в порядке с коленными суставами. На нём были начищенные коричневые туфли, трикотиновые брюки с остро утюженными стрелками, твидовая охотничья куртка, рубашка в клетку и пятнистый галстук-бабочка приглушённо-синего оттенка. От него пахло мылом, табачным дымом и лошадьми. Также он сверкал лысеющей макушкой, а несколько прядей песчано-рыжих волос, густо намазанных маслом и яростно зачёсанных с висков, сходились на затылке в своего рода заострённый хохолок, похожий на кончик хвоста какой-нибудь экзотической птицы.
Он участвовал в войне, будучи офицером Иннискиллингского драгунского полка, и совершил нечто примечательное под Дюнкерком, за что был награждён медалью.
Словом, полковник Осборн казался весьма типичным представителем своей породы. Породы, с которой Страффорд был хорошо знаком.
Странно, подумал он, что человек тратит время на то, чтобы так тщательно приодеться и привести себя в порядок, в то время как на полу его библиотеки лежит труп зарезанного и кастрированного священника. Но, конечно, формальности необходимо соблюдать, каковы бы ни были обстоятельства: скажем, во время осады Хартума послеобеденный чай пили каждый день, причём зачастую – на открытом воздухе. Таков уж был кодекс класса, к которому принадлежал полковник – равно как и Страффорд.
– Кто его нашёл?
– Моя жена.
– Понятно. Она сказала, что он так и лежал со скрещенными руками?
– Нет. На самом-то деле я его привёл немного в божеский вид…
– Понятно.
Чёрт возьми, подумал он. Чёрт возьми!
– Но вот руки сложил ему не я – это, должно быть, миссис Даффи. – Он пожал плечами. – Вы ведь их знаете, – тихо добавил он с многозначительным видом.
Под «ними», как понял Страффорд, он, конечно же, подразумевал католиков.
Теперь полковник достал из внутреннего нагрудного кармана пиджака серебряный портсигар с монограммой, нажал на защёлку большим пальцем, откинул крышку и протянул ему два полных аккуратных ряда сигарет, перехваченных эластичным ремешком. Марка «Синиор сервис», автоматически подметил Страффорд.
– Не желаете закурить?
– Нет, спасибо, – сказал Страффорд. Он всё ещё рассматривал труп. Отец Том был крупным мужчиной с широкими плечами и грудью колесом. Из ушей у него торчали клочья волос: поскольку священники не вступают в брак, то обычно пренебрегают такими вещами, подумал инспектор. Это натолкнуло его на дельную мысль:
– А где она сейчас, – спросил он, – ваша жена?
– А? – Осборн на секунду уставился на него, извергая из ноздрей два облака сигаретного дыма. – Ах да. Она наверху, отдыхает. Я велел ей выпить рюмку бренди и портвейна. Можете себе представить, в каком она состоянии.
– Разумеется.
Тихо постукивая шляпой по левому бедру, Страффорд рассеянно огляделся по сторонам. Всё казалось каким-то нереальным: и эта большая квадратная комната, и высокие книжные шкафы, и пышный, но выцветший турецкий ковёр, и расстановка мебели, и столь аккуратно разложенное тело с открытыми и подёрнутыми плёнкой глазами, бесцельно глядящими куда-то вверх, как будто хозяин их не умер, а, растерявшись, погрузился в размышления.
А по другую сторону трупа стоял человек в отутюженных брюках, клетчатой хлопчатобумажной рубашке и искусно завязанном галстуке-бабочке, с офицерскими усами, холодным взглядом и бликом света из окна за его спиной, мерцающем на черепе, туго обтянутом загорелой кожей. Всё это казалось слишком театральным, особенно в лучах этого неестественно яркого белого сияния, проникающего снаружи. Слишком всё это походило на последнюю сцену какой-нибудь салонной мелодрамы, когда занавес вот-вот опустится, а публика уже готовится аплодировать.
Что произошло здесь прошлой ночью, что привело священника к смерти и увечью?
– Вы приехали из Дублина? – спросил полковник Осборн. – Рискованная поездка, могу себе представить. Дороги нынче, как стекло. – Он сделал паузу, приподняв одну бровь и опустив другую. – Вы ехали одни?
– Ко мне поступил телефонный звонок, а я как раз был здесь неподалёку. Гостил у родственников.
– А-а. Вот оно что. Как, ещё раз, вас зовут? Стаффорд?
– Стр-р-раффорд, с буквой «р».
– Извините.
– Не волнуйтесь, ту же самую ошибку совершают все.
Полковник Осборн кивал, хмурился и размышлял.
– Страффорд, – пробормотал он. – Страффорд… – Он глубоко затянулся сигаретой – явно пытался вспомнить, где и когда слышал эту фамилию. Детектив не оказал ему в этом никакой поддержки.
– Скоро прибудут ещё люди, – сказал он. – Наряд полиции. Судебно-медицинская бригада. А также фотограф.
Полковник Осборн в тревоге уставился на него:
– Из газеты?
– Фотограф-то? Нет, что вы – из наших. Произвести фотофиксацию… э-э… места преступления. Вы его вряд ли вообще заметите. Но эта история, вероятно, появится во всех газетах, знаете ли, и попадёт даже на радио. Этого не остановить.
– Пожалуй, да, – мрачно согласился полковник Осборн.
– Конечно, каким именно окажется её содержание, предстоит решить не нам.
– Как это?
Страффорд пожал плечами:
– Уверен, вы не хуже меня знаете, что у нас в стране в газеты не попадает ничего, что не было… как бы это сказать… подвергнуто проверке.
– И кто же проводит эту проверку?
– Власти предержащие. – Детектив указал на труп, лежащий у их ног. – В конце концов, убили ведь не кого-нибудь, а священника.
Полковник Осборн кивнул, двинув нижней челюстью вбок, словно что-то жевал.
– Насколько я понимаю, новость же может и не пройти проверку. Чем меньше сведений об этом просочится наружу, тем глубже будет моё удовлетворение.
– Да. Возможно, вам повезёт.
– Повезёт?
– Может, этот факт вообще не попадёт в газеты. В том смысле, что обстоятельства могут… скажем так, замести под ковёр. В этом нет ничего сверхъестественного.
Полковник не уловил иронии последнего замечания. Замалчивание скандалов было не столько чем-то сверхъестественным, сколько нормальным положением вещей. Он снова глядел на труп.
– Жуткое дело, однако. Одному богу известно, что скажут соседи.
Он ещё раз искоса взглянул на детектива тем же вопросительным взглядом.
– Страффорд, – сказал он. – Забавно, я-то думал, что знаю все семьи в этих краях.
Он, конечно же, имел в виду все протестантские семьи, как прекрасно понимал Страффорд. Протестанты составляли пять процентов населения ещё относительно молодой республики, и из этого числа лишь небольшая часть – «лошадиные протестанты», как их насмешливо прозвали ирландцы-католики, – до сих пор умудрялась цепляться за свои поместья и жить более или менее так же, как жили до обретения независимости. Поэтому едва ли удивительно, что все они либо были знакомы друг с другом, либо, по крайней мере, знали друг о друге через сложную сеть родственников, свойственников, соседей, а также целый легион давних врагов.
Однако в случае со Страффордом полковник Осборн очевидным образом оказался в тупике. Позабавленный этим, детектив решил смягчиться – какое это имело значение?
– Розли, – сообщил он, как будто это был некий пароль – впрочем, по некотором размышлении, так оно и выходило. – Неподалёку от Банклоди, в той стороне графства.
– Ах да, – припомнил полковник, нахмурив брови. – Розли-хаус? Да, кажется, бывал я там однажды, на свадьбе или на чём-то в этом роде, много лет назад. Это ваше…
– Да. Моя семья живёт там до сих пор. То есть мой отец. Моя мать умерла молодой, а я был единственным ребёнком.
Единственным ребёнком. Эта фраза всегда звучала странно для его ушей – ушей взрослого человека.
– Да-да, – промычал полковник Осборн, рассеянно кивая. Рассказ детектива он слушал только краем уха. – Да, в самом деле.
Страффорд видел, что его происхождение не впечатлило этого человека: в приходе Розли не водилось собственных Осборнов, а там, где не было Осборнов, не могло быть ничего особенно интересного для полковника. Страффорд представил, как посмеивается его отец. Старика втайне забавляли притязания его единоверцев и изощрённые ритуалы, свидетельствующие о классовых привилегиях, вернее, воображаемых классовых привилегиях, которыми они жили или стремились жить в эти смутные времена.
Размышляя об этом, инспектор ещё раз поразился странности этого убийства. Как могло случиться, что католический священник, «друг семьи», лежит теперь замертво в луже собственной крови на полу Баллигласс-хауса, наследственной резиденции Осборнов из древнего баронства Скарауэлш, что в графстве Уэксфорд? Что, собственно, и сказали бы соседи.
Издали донёсся стук в парадную дверь.
– Наверно, это Дженкинс, – сказал Страффорд. – Сержант сыскной полиции Дженкинс, мой заместитель. Мне сообщили, что он уже в пути.
2
Первая черта, которая бросалась в глаза во внешности Дженкинса, – это его плоская голова. Выглядела она так, будто её верхушку срезали начисто, словно тупой конец варёного яйца. Как так вышло, задавались вопросом люди, что в таком тесном черепе вообще нашлось место для мозга хоть какого-то размера? Сержант пытался скрыть это уродство, смазывая волосы бриолином и взбивая их в своего рода начёс на макушке, но этим никого провести не мог. С его слов получалось, будто акушерка уронила его при рождении и повредила голову, но история эта казалась слишком надуманной, чтобы быть правдой. Как ни странно, он никогда не носил шляпу, возможно, исходя из того соображения, что шляпа сплющит его тщательно взъерошенные волосы и сведёт на нет всякую попытку маскировки.