– Можете подсказать мне, как пройти в мой номер? – спросил Страффорд.
– Пойдёмте, покажу, – сказала женщина и снова зевнула.
Она стала подниматься по узкой, плохо освещенной лестнице. Инспектор задавался вопросом, что сталось с Пегги, той девицей с огненно-рыжими локонами. Вероятно, она уже отошла ко сну. Ему живо вспомнились её неправильный прикус и россыпь веснушек на переносице.
– Будет ли мистер Харбисон сегодня здесь ночевать? – спросил он, поневоле обращаясь к широкому крупу миссис Рек, который двигался впереди него по ступенькам.
– Будет, – ответила она через плечо. – Не выставлять же мне его за порог в такую мрачную погоду. Он останавливается здесь, когда заезжает в Дом навестить сестру.
– Значит, он с ней всё-таки видится, с миссис Осборн, так? Просто у меня сложилось впечатление…
Они подошли к лестничной площадке.
– Подождите минутку, дух переведу, – сказала миссис Рек, положив одну ладонь ему на руку, а другую прижав к своей ключице. Грудь её тяжело вздымалась. – Эта лестница однажды в могилу меня сведёт. – Она пошла дальше. – Чудак он, как по-вашему, – сказала она, – наш предприимчивый Фредди? Имейте в виду, с ним надо держать ухо востро – он редкостный плут!
– Как часто он здесь останавливается?
– Ой, да не так уж и часто. Время от времени. Когда удобно. И, разумеется, – усмехнулась она, – не упускает случая приударить за нашей Пегги.
– Это же ваша дочь? – спросил Страффорд.
Миссис Рек остановилась и удивлённо воззрилась на него.
– Боже упаси! – снова засмеялась она, покачав головой. – Вот уж не хотелось бы мне иметь Пегги Дивайн у себя в дочерях, хотя девушка она и славная.
По обе стороны коридора было по три комнаты. Миссис Рек остановилась возле средней в правом ряду. Достала из кармана фартука связку ключей на большом металлическом кольце и перебрала их.
– О чём хоть он с вами говорил?
– Мистер Харбисон? О коне. Мистере Сахарке. Он принадлежит… принадлежал отцу Лоулессу.
– А-а, ну это да, святой отец отлично разбирался в лошадях, в охоте и во всех подобных делах. Трудно поверить, что его больше нет. Не то чтобы я так уж его любила, прости меня господи…
– Да? А что же?
Было видно, что миссис Рек сожалеет о сказанном. Она отвернулась, возясь с путаницей ключей. Наконец выбрала один и вставила его в замок.
– Есть! – Она толкнула дверь. – Вот это и есть наш роскошный номер, – широко улыбнулась она инспектору.
Комната была маленькая, с узкой деревянной кроватью, стулом и огромным высоким комодом. На сосновом столе под окном стояли эмалированный кувшин и таз. Шторы были задёрнуты. Кровать покрывало розовое атласное пуховое одеяло, пухлое, гладкое и блестящее, как корочка пирога. Дорожная сумка Страффорда, которую кто-то поставил возле кровати, казалось, взирала на него с самодовольством, как будто, добравшись сюда первой, считала законной хозяйкой комнаты именно себя.
– Очень мило, – пробормотал он. – Спасибо… очень мило.
– Надеюсь, вам здесь будет уютно. В постели для вас уже лежит грелка. – Миссис Рек развернулась, собравшись уходить, но остановилась. – Кстати, комната мистера Харбисона находится напротив. Смотрите, не столкнитесь с ним наутро: с больной головой после выпитого накануне, а также после того как проехал все эти мили по снегу, он будет злющим, как медведь-шатун.
– Значит, он не жаворонок, – сказал Страффорд, кладя сумку на кровать.
– Ну, сегодня утром его точно не было – он не стал есть яичницу с беконом, которые я ему озаботилась приготовить.
– Так мистер Харбисон был здесь вчера вечером, да? – спросил Страффорд, поворачиваясь к ней.
– Был, как не быть. Хотел отправиться домой, да застрял в снегу, вернулся и остановился снова. – Она вопросительно посмотрела на него: – А вы почему спрашиваете?
– О, да просто так. Спокойной ночи, миссис Рек.
Он открыл сумку и начал распаковывать багаж. Женщина всё ещё стояла в дверях.
– Вы мне вот что скажите, инспектор Стаффорд… – начала она.
– Стр-р-раффорд, – виновато улыбнулся он, как и всегда, когда приходилось делать эту поправку.
– Извините, мистер… Страффорд. – Она сделала паузу. – Мне, видите ли, просто интересно стало. Отец Том…
Её голос стих.
– Да? Что насчёт него?
– В городе говорят… – Она ещё раз заколебалась, а затем поспешно продолжила: – Говорят, что он вовсе и не падал с лестницы в Баллиглассе, а если и падал, то помер не от падения.
– Да? А что ещё говорят в городе?
– Да ходят-то самые разные слухи – знаете ведь, каково это, когда в маленьком местечке случается крупное событие.
Он кивнул. Уж он-то знал толк в маленьких местечках.
– Мы расследуем обстоятельства смерти отца Лоулесса, – сказал он. – Нам предстоит пройти долгий путь, прежде чем мы узнаем что-нибудь наверняка.
– Сегодня вечером об этом по радио передавали.
– Что, правда?
– В десятичасовых новостях. Сказали просто, дескать, в Баллиглассе в результате несчастного случая погиб священник – даже не уточнили, что всё случилось именно в Баллигласс-хаусе, так что это могло произойти где угодно в деревне. Даже имени его не назвали.
На мгновение инспектор задумался.
– Полагаю, дворец архиепископа выпустит пресс-релиз. Пресс-релизы никогда не раскрывают многих подробностей, особенно те, которые выпускает архиепископ.
– Бедная его сестра, – охнула она. – Что она будет без него делать?
– Они были очень близки?
– Были, как не быть. Пропадёт ведь она без него-то.
– Она живёт здесь, в Баллиглассе?
– Нет, в Скалланстауне, в тамошней пресвитерии.
– Они жили вместе с отцом Лоулессом?
– Жили, как не жить. Она вела для него хозяйство многие годы, кажется, ещё с детства.
– Пожалуй, съезжу и поговорю с ней завтра, – сказал он, – то есть, – он сверился с карманными часами, – следовало бы сказать «сегодня».
Хозяйка не поняла намёка и осталась стоять в дверях. Было видно, что ей есть что поведать, однако она не торопилась делиться своими знаниями. В маленьких местечках бывают большие новости – а уж какие в них порой бывают тайны!
– Не завидую, – сказала она.
– Да уж. Такие визиты никогда не даются легко. Спокойной ночи, миссис Рек.
Он возобновил распаковку вещей, демонстративно повернувшись к хозяйке спиной, но она всё равно не спешила уходить. Он так устал. Он подумал о грелке, ожидающей его в постели.
– Да-да, спокойной ночи, – рассеянно пробормотала женщина. Вышла в коридор, но снова остановилась и повернулась к нему лицом. – Его убили, инспектор? – спросила она. – Отца Тома. Его ведь убили?
– Говорю же, мы расследуем обстоятельства его смерти.
Он разложил пижаму на кровати.
– Верно. – Она стояла в дверях, кивая сама себе. – Ладно, оставлю вас в покое. Раздобыть для вас что-нибудь, пока я сама не легла?
– Нет, спасибо.
– Как вам угодно. – Пауза. – Уборная в конце коридора.
– Спасибо.
Когда она наконец закрыла дверь, он раздвинул шторы, выключил свет и вгляделся в темноту. Перед ним медленно материализовался мерцающий пейзаж. Такая тишина… Можно было подумать, будто он последний человек, оставшийся на свете.
15
Встал он рано, ещё до рассвета, приняв во внимание предостережение миссис Рек о нежелательности встречи с Харбисоном и его похмельем. Спустился и позавтракал за тем же угловым столиком, за которым сидел накануне вечером. Собака лежала перед плитой, уложив морду на лапы, и с глубоким подозрением наблюдала за Страффордом. Он отломил корку хлеба, обмокнул её в желток одного из поджаренных яиц и предложил зверю, но удостоился лишь презрительного взгляда.
Когда он уже заканчивал есть, прибыл сержант Дженкинс. За окном всё ещё брезжил лишь слабый проблеск дневного света. Сержант приехал из Дублина. Как и Харбисон, он, похоже, не был жаворонком. Выглядел так, будто его насильно держали под струёй холодной воды и тёрли мочалкой до тех пор, покуда кожа не покраснела и не ободралась до мяса.
– В котором часу вы выехали? – спросил Страффорд. – Поспали хоть чуть-чуть? Как обстановка на дорогах?
– Ужасно. Гололедица на каждом повороте.
– Но снег не идёт?
– Сейчас – нет. Однако ночью шёл, и скоро пойдёт снова.
– Садитесь, садитесь. Выпейте чаю. Ещё остался тост, но он наверняка уже остыл. Что там хотел передать шеф?
Сержант Дженкинс с сомнением окинул взглядом стол. Было ясно, что он голоден, но сомневается в том, насколько уместно садиться завтракать за одним столом со старшим по званию, особенно в таком заведении, как «Сноп ячменя». В конце концов чувство голода пересилило сомнения. Он снял пальто и шляпу, повесил их и пододвинул стул.
Появился Джеремия Рек. На нём были мешковатые вельветовые брюки, домашние туфли на меху – они выглядели как две одинаковые дохлые кошки – и джемпер с дырками, проеденными молью.
– У нас есть яичница с беконом, – серьёзно сказал он Дженкинсу, – или яичница с беконом и сосисками, или яичница с беконом, сосисками и кровяной либо ливерной колбасой. Или, если хотите, просто яичница без ничего.
Дженкинс настороженно посмотрел на него, задаваясь вопросом, не смеются ли над ним. Его ухо очень чутко улавливало малейший намёк на насмешку. Он провёл рукой по начёсанным волосам и сказал, что хотел бы яйцо, просто яйцо, сваренное всмятку.
– Вы двое – большое разочарование для моей благоверной, – вздохнул Рек. – Она-то там, на кухне, аки Руфь среди чужих хлебов,[20] в одной руке ломоть бекона, в другой – связка сосисок, только и ждёт отмашки, чтобы отправить их шкворчать на сковородке. Что ж, яйцо так яйцо. Во всяком случае, куры будут счастливы.
И он ушёл на кухню, бормоча что-то себе под нос.
– Большой он шутник, этот тип, – кисло протянул Дженкинс.
Страффорд кивнул, не говоря ничего. Он давно научился не поднимать взгляда выше линии, на которой у Дженкинса начинали расти волосы. Что и говорить, голова у него была и впрямь примечательная.