А она хорошенькая, подумал он: эти рыже-золотые кудри, эти веснушки, этот крупный рот… Если подойти сейчас к ней, положить руки ей на плечи и поцеловать, она не станет сопротивляться – совсем наоборот, судя по взгляду, которым она на него смотрит… Но увы, это было бы ошибкой, он это прекрасно знал. Он подумал о пятне от вина на стене у себя в квартире, рядом с камином, куда прилетел бокал Маргариты. Страффорд пытался его отмыть, но вино, как он обнаружил, оказалось стойким веществом, и его след, напоминающий своей формой выцветшую карту какого-нибудь затерянного континента, так и остался на обоях.
– Пожалуй, я оставлю вас наедине с вашей работой, – сказал он, откашливаясь и отходя от окна.
– Куда же вы? – удивилась она. – Вы ведь только что вернулись – я слышала, как урчит ваш старый драндулет.
– Я еду в Баллигласс-хаус.
– А, ну правильно, – протянула она. – К вашей Сильвии.
Он торопливо отвёл глаза. Лицо заливала краска. Откуда эти женщины так много знают о мужчинах?
Он прошмыгнул мимо неё, промычав что-то себе под нос, и поспешил прочь из номера. В коридоре остановился и через открытую дверь услышал вздох девушки, а мгновение спустя послышался сердитый лязг металла: она взяла швабру и ведро.
Он понёсся вниз по лестнице, перескакивая через две ступени за раз. О да, подумал он, снова убегать. Пегги следовало запустить в него ведром – это было бы гораздо лучше, чем бокал с вином.
Он открывал дверь «моррис-майнора» – своего драндулета, как совершенно верно выразилась Пегги, – но тут у него за плечом словно из ниоткуда возник Мэтти Моран.
– В Дом направляетесь? – спросил он. По крайней мере, так подумал Страффорд, потому что у Мэтти не было зубных протезов, так что, когда он говорил, его губы издавали звук, похожий на хлопанье незакреплённого полога палатки, развевающегося на сильном ветру. Потом он сказал что-то ещё, и единственным словом, которое расслышал Страффорд, было «подкинуть».
– Вас подвезти, да? – вздохнул Страффорд. – Что ж, ладно, залезайте.
Несмотря на погоду, Мэтти был без пальто – в одном лишь потёртом костюме в тонкую полоску и рубашке без ворота. Он, казалось, не замечал холода, хотя нос у него приобрёл пурпурно-красный оттенок, а тыльная сторона ладоней отливала синевой.
В машине от него необъяснимым образом запахло сажей – той твёрдой её разновидностью, которая оседает на внутренних стенках дымохода.
Мэтти снова заговорил. Похоже, он рассуждал о погоде, поскольку инспектор был уверен, что уловил слово «снег».
– Мэтти, – сказал он, – не могли бы вы вставить зубы?
– Фофно-фофно, – прошамкал Мэтти и достал вставные челюсти. Обобрал налипшие на них комочки пуха и сунул в рот, давясь и захлёбываясь слюной.
Милю или две проехали молча. Мэтти, очевидно, не привык путешествовать на автомобиле. Он сидел, выпрямив спину и обхватив ладонями раздвинутые колени, вытянув шею вперёд и немигающим взглядом окидывая лежащую впереди дорогу. На каждом повороте поднимал плечи и причмокивал губами, убеждённый, что рано или поздно их неминуемо ждёт авария.
Внезапно он заговорил:
– Видел, вы вчера ночью толковали о чём-то с этим вашим Харбисоном.
– Да, – ответил Страффорд. – Он искал себе собутыльника, но остановил свой выбор не на том человеке.
– Почему это?
– Я не пью. То есть пью, но не так, как он.
– Гм-м-м, – сказал Мэтти, приглушённо лязгая зубными протезами. – Да, сам-то он порядочно тогда нализался. Этот пьёт, покуда ноги держать не перестанут.
– Вы когда-нибудь видели его в Баллигласс-хаусе?
– Э-э, ну нет! – Мэтти явно весьма позабавил этот вопрос. – Командир ещё много лет назад ему туда свой нос казать запретил.
– Полковник Осборн?
Подобное уточнение Мэтти не счёл достойным ответа. В конце концов, сколько «командиров» могло быть в Баллиглассе?
Они проехали ещё милю, Мэтти не спускал глаз с дороги.
– Он ведь ещё и блудник, каких мало, – сказал он.
– Полковник Осборн? – вздрогнул Страффорд.
– Да нет же! – презрительно ответил его попутчик. – Харбисон. Вчера вот ночью снова по бабам таскался – то есть нет, позавчера.
На мгновение Страффорд ясно представил себе Пегги, сидящую на краю его кровати. Но ведь она сказала, что по возможности старается держаться подальше от Харбисона. Неужели солгала?
– Дороги в ту ночь были очень плохими, правда?
– Были, как же, – согласился Мэтти. – Но когда я шёл домой, Харбисон так прямо и пролетел мимо меня на перекрёстке, вот здесь, в Баллисаггарте, на своей большущей машине – нёсся просто сломя голову.
– Понятно, – протянул инспектор. – А в котором часу это было?
– Не знаю – у меня нет часов, с тех пор как прежние мои в прошлом году разбились. Еду я, значит, на велосипеде, а тут он с рёвом подлетает сзади ко мне, фарами мигает, по снегу скользит. И так-то мозги набекрень, так ещё и глаза залил, чертяка!
Страффорд хмуро смотрел сквозь лобовое стекло.
– И всё же примерно в котором часу это было, как по-вашему? В два часа? В три?
– Около трёх, если прикинуть. Холодина, помнится, была страшная, а снега нет и звёзды не светят.
– В каком направлении он ехал?
– По всему видать, в город. Краля там у него, так вот к ней-то он и захаживает.
– Что, правда?
– А как же – Мэйси Бушер звать. Работает у Пирса в скобяной лавке. Ключ оставляет у входной двери на верёвочке внутри почтового ящика. Харбисон-то не один такой умный, к Мэйси той по ночам кто только не ходит.
– Значит, по-вашему, именно туда он и направлялся, когда вы его увидели?
– Именно туда он обычно и направляется, как окажется поблизости да накатит бутылочку-другую.
– Как думаете, а не мог ли он держать путь в Баллигласс-хаус?
Мэтти повернул голову и посмотрел на него. Это был первый раз, когда он отвёл взгляд от дороги.
– Так я разве не говорил вам, что туда ему вход заказан? – раздражённо ответил старик. Он явно считал, что имеет дело с полным идиотом.
– И всё же… – начал Страффорд, но продолжать не стал.
Они приближались к перекрёстку.
– Вот и годится, – сказал Мэтти, – тут-то меня и ссадите.
Страффорд, осторожно остановив машину у обледенелой обочины, взглянул на заснеженный указатель.
– Это здесь он вас обогнал?
– Верно. Это Баллисаггарт.
– А куда он свернул: налево, направо или, может, поехал прямо?
Мэтти слезал с сиденья – вальяжно, как ленивец.
– А так вот прямо и полетел, не глядя ни направо, ни налево. Как-нибудь вот так же ночью намотает он свою колымагу на дерево, помяните моё слово!
Он захлопнул за собой дверь и исчез. Несколько мгновений Страффорд сидел неподвижно и размышлял. В городе дорога не кончалась, но продолжалась и за его пределами, ведя прямиком в Баллигласс-хаус.
Когда Страффорд подошёл к дому, миссис Даффи впустила его через парадную дверь. На столе в холле лежала записка, адресованная ему.
– Вам звонили, – сказала она. – Полковник Осборн записал фамилию.
Он развернул записку:
Телефонировал старший суперинтендант сыскной полиции Хаггард. Спрашивал, сможете ли вы ему перезвонить.
Телефон, древний, с трубкой и рожком, в который надо было говорить, держали на столике в нише на выходе из холла, за портьерой из поеденного молью чёрного бархата, словно это была вещь сомнительного вкуса, а потому её надлежало хранить в тайне от чужих глаз. Страффорд протиснулся в нишу, взял трубку и повернул металлическую ручку, отчего звонок внутри машины слабо звякнул. Подключился оператор. Страффорд поразмыслил, затем сказал, что сожалеет о том, что ошибся номером. Повесил трубку. Сейчас ему не хотелось иметь дело с Хэкеттом.
Вместо этого он отправился на поиски Дженкинса.
19
Сержанта, однако, найти не удалось. Он разговаривал с миссис Даффи, как экономка рассказала Страффорду, и расспрашивал её о том, как она смывала кровь в библиотеке и на лестнице. Затем некоторое время бродил по дому, по новой осмотрел комнату, где спал отец Том, и место в коридоре, где на него напали и пырнули ножом. Пока Дженкинс выискивал следы преступления, экономка шла за ним по пятам, не спуская с него бдительного взгляда, поскольку, как предполагал Страффорд, подозревала, что пусть он и полицейский – или же именно по этой причине, – но непременно попытается что-нибудь стянуть. Затем он надел пальто и шляпу и вышел из дома, на каковом этапе миссис Даффи сочла свой долг выполненным, спустилась к себе в подвальную каморку, достала шкатулку со швейными принадлежностями и занялась перелицовкой воротничка на одной из рубашек полковника Осборна.
Может быть, предположила она, сержант Дженкинс вывел на прогулку Сэма. Сэмом звали того самого чёрного лабрадора. По её словам, сержант очень понравился псу. Страффорд попытался представить, как Дженкинс и собака бредут по снегу: собака вынюхивает кроликов, а Дженкинс внезапно обнаруживает в себе любовь к природе.
И инспектор ушёл, смеясь про себя.
Дом был пуст. Доминик отправился отмечать Рождество в гости к друзьям в Нью-Россе, миссис Осборн отдыхала и, вероятно, впала в оцепенение – когда Страффорд был в Скалланстауне, звонил доктор Хафнер, – а Лэтти отправили в аптеку Шервуда в Эннискорти продлить для мачехи какой-то рецепт. Полковник Осборн был на конюшне вместе с местным ветеринаром. Вопреки впечатлению, которое сложилось у Страффорда на основании мимолётных обмолвок полковника, а именно тому, что под лошадьми подразумевается как минимум пара дюжин чистокровных рысаков, на самом деле их было всего четыре: две кобылы и пожилой жеребец, наряду с холощёным конём отца Лоулесса. При слове «холощёный» Страффорд скривился от боли: на ум тут же пришёл окровавленный передок священнических брюк.
Теперь он тоже ходил по дому, не пересекаясь ни с кем. Слышал, как просеивают уголь в печи, как напевает за работой судомойка, как журчит старинный сливной бачок в уборной. Обычный день в загородном доме на юго-востоке Ирландии. Это был именно тот жизненный уклад, с которым Страффорд был хорошо знаком, и всё же он чувствовал себя отчуждённым, незваным гостем, вторгшимся в иной для себя мир – мир насилия и злого умысла, ножевых ран и крови.