– «Они»?!
– Я предполагаю, что это были взломщики. Так говорит полковник. Неужели он ошибается?
– Да, он ошибается. Это были не взломщики.
– Тогда…
– Как миссис Осборн? Как она себя чувствует?
– Эта история явно не пошла на пользу для её психического состояния.
– Что именно вы имеете в виду под «её психическим состоянием»?
Хафнер усмехнулся:
– Теперь, значит, уже вы ожидаете, что я стану выдавать вам информацию? Помимо того, что это не ваше дело, существует такая штука, как клятва Гиппократа.
Страффорд кивнул:
– Мне просто интересно, какое лечение вы ей оказываете. Какие прописываете препараты, например.
И без того багровый лоб Хафнера приобрёл кирпично-красный оттенок.
– Мне не нравится ваш тон, инспектор. Да какое вам дело до того, что́ я кому прописываю?
– Я обратил внимание на зрачки миссис Осборн.
– Да неужели? Когда это вы успели придвинуться настолько близко, чтобы рассмотреть их как следует?
– Они были сужены.
Где-то в доме играла музыка – кто-то завёл граммофон.
– Подрабатываете в свободное время по медицинской части, да? – едко поинтересовался Хафнер.
Страффорд живо представил его студентом медицинского факультета: вот он, раскрасневшийся и потный, толкается в переполненных барах каждый раз под руку с новой девчонкой, скандирует кричалки на ежесубботнем вечернем матче по регби, списывает на экзаменах…
Далёкая музыка резко оборвалась: игла вылетела из канавки.
Хафнер сказал:
– Послушайте, инспектор… как вас там?
– Страффорд.
– Точно, Страффорд, в следующий раз не забуду. Мой вам совет: займитесь-ка поплотнее поисками того, кто убил священника, и не суйте свой нос в чужие дела.
Он надел шляпу и направился к двери. Открыв её, остановился, развернулся, взялся за ручку, бросил на Страффорда прощальный дерзкий взгляд и исчез.
Вокруг стояла тишина. Инспектор слышал, как на кухне судачат о чём-то миссис Даффи и горничная Кэтлин. Он замер и прислушался. Наверху снова зазвучала музыка. Он вошёл в гостиную. Там было пустынно, огонь в камине потух. Высокие окна заметало снегом. Он подумал о Дженкинсе. Они не были близки. Не были – и уже не будут.
Амброз Дженкинс. Буквы этого имени предстали перед его мысленным зрением, словно высеченные на надгробии.
Он постучал в дверь маленькой гостиной Сильвии Осборн и не получил ответа. Просунул голову в комнату. Единственным признаком её присутствия было одеяло, комом брошенное на диване. Поскольку здесь только что был Хафнер, Страффорд предположил, что она, вероятно, спит наверху, у себя в комнате. Ему не давал покоя вопрос, что это за препарат выписывал ей доктор. Как бы то ни было, все закрывали на это глаза: семья, слуги, аптекарь, сержант Рэдфорд. В этих маленьких городках всегда всё происходит негласно и с попустительства окружающих.
Нужно было позвонить Хэкетту и рассказать ему о Дженкинсе, о том, что он так и не объявился и, скорее всего, погиб.
Музыка снова прекратилась.
Он поднялся по чёрной лестнице и оказался в коридоре, по которому священник шёл навстречу смерти. Он уже более или менее разобрался, какая из спален чья. Спальня Доминика находилась возле окна, а Лэтти – на другой стороне, через две двери. Маленькая каморка, где спал священник, тоже находилась на той стороне.
Оставалось три свободных спальни. Он подёргал дверные ручки. Две из них были на замке, третья, напротив комнаты Лэтти, – нет. Он вошёл внутрь.
Ставни были заперты, и в темноте он различил очертания кровати, шкафа, комода, стула. Воздух был сырым. Он порылся в карманах и нашёл коробок спичек, который забыл вернуть на каминную полку в гостиной миссис Осборн. Чиркнул, присел на корточки и осмотрел порог. Его внутреннюю сторону покрывал слой пыли, гладкий и нетронутый. В этой комнате уже давно никого не было.
Он двинулся обратно по коридору, миновал узкий проход – отсутствующую лампочку так и не заменили – и снова остановился, оглянувшись вглубь коридора. Попытался представить, как священник выходит из своей комнаты, застёгивая на ходу пуговицу на задней стороне пасторского воротничка. Зачем он его надел? Дверь и вход в предбанник находились на расстоянии трёх шагов. В коридоре, по-видимому, горел свет, в отличие от предбанника – обратил ли он внимание на пропавшую лампочку?
Возможно, он выходил не из своей комнаты. Может, возвращался туда откуда-то ещё. Возможно, был внизу. Возможно, с кем-то встречался. Сильвия Осборн не спала, бродила по дому – в наркотическом ступоре, но не смыкая глаз. Он подумал о пятне спермы, которое Гарри Холл нашёл у священника на брюках. Кому ведомо всё, что происходит в старом доме под покровом ночи?
Граммофон зазвучал снова, где-то совсем близко. Звук исходил из комнаты Лэтти. Он постучал в дверь.
Лэтти была одета в розово-голубое кимоно. Она распахнула дверь и остановилась в проёме; прядь волос свешивалась на один глаз.
– Это я в образе Марлен Дитрих, – томно промурлыкала она. – Что думаете?
Он попытался заглянуть ей через плечо, в комнату. Там стояла узкая деревянная кровать с малиновым пуховым одеялом, у одной стены – письменный стол, у другой – журнальный столик: на нём-то и стоял дешёвый патефон, в котором крутилась пластинка. Сейчас игралась песня «Влюбляюсь вновь».
– Я не хотел вас беспокоить, – смутился он.
– Хотели-хотели, – улыбнулась она, приподняв бровь. Её дыхание пахло сигаретным дымом. – Но, сказать по правде, вы меня вовсе не беспокоите. А если и беспокоите, то я не против. – Она высунула голову в коридор и посмотрела направо, а потом налево. – Что это вы тут делаете? Я слышала, как вы там копаетесь, но подумала, что это, наверно, Баллигласское привидение.
– Хотел ещё раз проверить: уверены ли вы, что ничего не слышали вчера утром, когда на отца Лоулесса произошло нападение? Наверняка ведь была возня, какие-то крики – хоть что-нибудь.
Она застонала, приняв мучительно-скучающий вид.
– Говорю же вам, я спала. Если бы здесь выстрелили из дробовика, я бы и тогда не проснулась. Не верите?
– Да верю я, верю. Просто часто бывает так, что люди что-то слышат, не отдавая себе в этом отчёта. Сосредоточьтесь, пожалуйста, и попытайтесь вспомнить…
– Как сосредоточиться? На чём сосредоточиться? Я же вам сказала: я спала.
Он кивнул.
– Если вы не собираетесь уходить, так чего не зайдёте в комнату? Что, если матушка Даффи заметит, как вы торчите у двери в спальню хозяйской дочки? А то ведь юным девушкам, знаете ли, надлежит заботиться о своей репутации…
Песня закончилась; игла вхолостую скребла канавку.
– Простите, – сказал Страффорд и развернулся.
Она вышла в коридор и смотрела, как он уходит. Он видел её смутное отражение в стекле балконной двери в конце коридора. Она показала ему язык и распахнула кимоно. Под ним было только голое тело.
Он спустился на первый этаж. В холле его встретил полковник Осборн.
– Как успехи с поисками вашего коллеги?
Полковник был одет в охотничью куртку и до сих пор не снял кожаные краги.
– Никак, – ответил Страффорд. – Мы прекратили поиски – снег повалил слишком сильно.
– Да, и правда, к нам в гости пожаловала старая добрая метель. Если всё продолжится в том же духе, к утру снегу наметёт на целый фут.
Страффорду казалось, что снегопад происходит не только во внешнем мире, но и у него в голове. Наверно, снег продолжит идти вечно, беспрестанно, бесшумно, заглушая каждый звук, каждое движение. Он закрыл глаза и с силой вдавил кончик пальца в переносицу. Полярным исследователям нередко начинает мерещиться, что рядом с ними идёт ещё один человек…
– Послушайте, – сказал полковник, теперь уже надевая маску грубоватого дядюшки, – уже спустилась ночь, так почему бы вам не остаться и не перекусить вместе с нами? Ужинаем мы рано, так как дети собираются на какую-то вечеринку – хотя был бы я счастлив узнать, как они туда доберутся, учитывая состояние дорог.
– Благодарю вас, – сказал Страффорд, застигнутый врасплох без подготовленного оправдания. Сколь часто изысканное воспитание оборачивается недостатком!
На ужин было тушёное мясо кролика. В скромной столовой над столом из красного дерева угнетающе свисала огромная многосвечная люстра, подключённая к электросети. Стол был настолько широк, что миссис Даффи, расхаживающей вокруг него с кастрюлей и ковшом, едва хватало места, чтобы протиснуться между спинками стульев и стенами. Давешнее алжирское пойло явило себя по второму кругу за день – на сей раз в двух хрустальных графинах, по одному на обоих концах стола. Вино отдавало зловещим рубиновым блеском. Всё на столе было старым: тарелки, шишковатое столовое серебро, потертые льняные салфетки, обшарпанная солонка. Страффорд вздохнул. Опять вспоминать о родном доме!
Полковник восседал во главе стола. Он уже успел переодеться в смокинг. Слева на груди красовался ряд боевых наград. На другом конце стола томилась Сильвия Осборн. На ней было вечернее платье из переливчатого тёмно-зелёного шелка, которое придавало ей сходство с сильфидой – вернее, придавало бы, если бы не твидовая охотничья куртка полковника, накинутая ей на плечи, в которую женщина куталась, пытаясь согреться. Доминик нарядился в чёрный шёлковый пиджак и белую рубашку с открытым воротом. Лэтти по-прежнему была в кимоно, поверх которого надела тяжёлое чёрное пальто, застёгнутое у горла. Также на ней были шерстяные перчатки без пальцев, связанные из фиолетово-оранжевой пряжи. В комнате стоял холод, пробирающий до костей.
Разговор вышел бессвязным. Миссис Осборн, погружённая в глубокую отрешённость, ковырялась в тарелке, как будто искала там что-то потерянное. Полковник обернулся к Страффорду.
– Почему бы вам не рассказать нам что-нибудь о себе, инспектор, – начал он, демонстрируя зубные протезы в безнадёжной имитации ухмылки. – Женаты ли вы? Есть ли детишки?
– Нет, – ответил Страффорд. – Я одинок.