Не знаю, кто организует совпадения, Бог или Дьявол, но кто бы мог предсказать, что я окажусь в Баллиглассе? Полагаю, когда Рыжик впервые увидел меня в городе, он подумал, что я сам всё подстроил, но откуда я мог знать, что он будет здесь? Не знаю, как я его вообще узнал, ведь он стал совсем не таким, каким был в былые времена. Судя по тому, как он на меня уставился – а он, к сожалению, превратился с годами в полного идиота, – могу сказать, что он меня сразу узнал, но мне хватило присутствия духа сделать вид, будто я его вообще не помню. Уверен, что это выход, лучший во всех отношениях. Я бы не хотел, чтобы он рассказал обо всём Осборнам, а уж тем более кому-то из них.
Завести себе любимчика, дорогие мои братья во Христе, значит создать повод для греха.
24
В «лендровере» не работал обогреватель – Мэтти Моран, который вроде бы разбирался в машинах, должен был его починить, но не смог – и Лэтти сходу пожаловалась на холод и решила вернуться в домой, чтобы принести одеяло. Доминик, который был за рулём, сказал, что не будет дожидаться её возвращения.
Усаживаясь на заднее сиденье, Страффорд с удивлением увидел, как Лэтти забирается в противоположную дверь. Ему хотелось бы, чтобы она сидела впереди, рядом с братом. Сейчас он не чувствовал в себе сил на общение с этой девицей.
Снега не было, но незадолго до этого, как и предсказывал полковник Осборн, ударил сильный мороз, и пока они скользили по подъездной дорожке, было слышно, как под колёсами похрустывает ледок.
– А где проходит вечеринка, на которую вы собираетесь? – спросил Страффорд.
– У Джефферсонов, под Камолином, – ответил Доминик, не поворачивая головы. – Не знаю, зачем мы туда едем, наверняка там будет ужасно скверно.
– Джулиан Джефферсон – это его самый-пресамый закадычнейший дружок, – поведала Лэтти на ухо Страффорду театральным шёпотом. – Их просто не отлепить друг от друга, мой зайка!
Доминик не спускал глаз с лежащей впереди дороги и лавировал, уклоняясь от катышков грязного льда, набившихся в колеи. Деревья маячили в свете фар, словно застывшие на морозе дервиши.
– О Иисус, Мария и Иосиф, до чего же хо-о-олодно! – скулила Лэтти, изображая утрированный ирландский акцент. – Ей-богу, так мы здесь и сгинем, скитаясь по безлюдным дорогам в такую шнежную и морожную ночь, охохонюшки-хохо!
Её бедро прижалось к бедру Страффорда – неизвестно, случайно или намеренно. Он надеялся на первое. Лэтти его немного пугала.
– От перекрёстка я вполне дойду пешком, а вы можете ехать прямо, – сказал он Доминику. В зелёном свете приборной панели было видно, как глаза молодого человека, отражённые в зеркале заднего вида, повернулись и встретились с его собственными. Почему, спрашивал он себя, люди всегда кажутся такими зловещими, когда вот так смотрят на тебя из зеркала? Похоже на то, как будто за вами подглядывают через щель почтового ящика.
– Нет-нет, старина, и слышать об этом не желаю! – заявила Лэтти, теперь снова изображая отца. – А вдруг вы получите обморожение? Как будем возвращаться домой, так и найдём на обочине дороги ваше окоченевшее тело. Будете как отец Том-Том, только весь белый, а не чёрный, как на негативе фотографии. – Теперь она принялась подражать говору кокни: – Так вот, ваша честь, направляюсь это я, стало быть, в сторону города Баллигласс – да и вижу, белеется чтой-то на обочине, как будто бы снеговик…
– Ради бога, Лэтти, заткнись, пожалуйста, – не вытерпел Доминик.
Лэтти толкнула Страффорда под рёбра.
– По-моему, наш Дом-Дом нервничает, – снова сказала она громким шёпотом. – Надо думать, это всё из-за мыслей, как бы поскорее увидеться с маленьким Джули Джефферсончиком. – Она наклонилась вперёд и похлопала брата по плечу. – А подарочек-то к Рождеству ты ему подготовил, Дом-Дом? Ну-ка, ну-ка, дай угадаю! Маникюрный набор? Флакончик духов «Вечер в Париже»? Сборник афоризмов Оскара Уайльда в зелёном шёлковом переплёте? Давай уже, колись, братик!
Однако Доминик ничего не сказал, только глубже засунул голову в воротник полупальто и поехал дальше.
Вскоре они поравнялись со «Снопом ячменя». В одном из окон нижнего этажа горела рождественская свеча, но в остальном в заведении было темно. На дворе стоял сочельник, всех ждали дома. То есть почти всех.
Лэтти поцеловала Страффорда в щёку и сжала ему ладонь. Её лемурьи глаза мерцали в тусклом свете приборной панели.
– Будете один? – спросила она. – А что там насчёт этой грудастой буфетчицы, как её там, ну той, с рыжими волосами? Может, удастся уломать её составить вам компанию. Имейте в виду, не засиживайтесь слишком долго, а то Дедушка Мороз может потерять терпение и уйти куда-нибудь ещё!
– Хорошо вам провести время, – сказал Страффорд.
Доминик полностью развернулся на сиденье.
– Ваш коллега так и не появился? – спросил он.
– Нет.
– Ушёл в самоволку, да? – встряла Лэтти. – Это же тот тип с головой странной формы?
– Да, – сказал Страффорд. Он уже открыл дверь и ступил на снег. – Боюсь, он мёртв.
Инспектор захлопнул за собой дверь и по склону сугроба поднялся к пабу. Лэтти опустила окно и что-то крикнула, но он притворился, будто не услышал.
Рек впустил его внутрь. В руке у него был стакан виски, а на большой круглой голове криво сидела корона из красной папиросной бумаги.
– «Любовь и радость к вам пускай придут, пусть осенят под Святки ваш приют!» – пропел он глубоким басом. – А мы с миссис Клаус устроили тут небольшое рождественское веселье в уютной обстановке – не пожалуете ли к нам, инспектор?
Страффорд поблагодарил его и вежливо отказался, сказав, что устал и пойдёт спать.
– Спать?! – в притворном смятении вскричал Рек. – Но ведь сегодня сочельник, сэр!
– Да, знаю. Кажется, я простудился.
Он был на полпути вверх по лестнице, но тут в дверях внизу появилась миссис Рек. На ней тоже красовался бумажный колпак. Она спросила, не передумает ли он и не придёт ли выпить, и он снова солгал о приближающейся простуде. Затем поспешил вверх по лестнице и скользнул в убежище собственного номера.
Грелки в постели не было.
Когда он вешал пальто на крючок с задней стороны двери, в одном из карманов что-то хрустнуло. Это оказался листок бумаги – страница, вырванная из разлинованного блокнота. Несколько слов, нацарапанных заглавными буквами. Он развернул бумагу под светом прикроватной лампы:
СПРОСИТЕ ДОМИНИКА ОБ ОТЕЛЕ ШЕЛБУРН
Он долго созерцал это послание. Затем разделся и забрался в постель, дрожа от стужи. Мгновение спустя снова сел и перечитал записку. Он не понимал, что она может значить, но ему казалось, что он догадывается, кто её написал.
Он снова лёг и выключил лампу. Вот бы, думал он, вот бы иметь рубильник, с помощью которого можно было бы так же просто отключить течение мыслей…
Шторы были открыты, и постепенно комнату залило серо-голубым мерцанием звёзд. Он закрыл глаза.
Позже, когда Страффорд уже подумал, что спит, он обнаружил, что это не так: чья-то рука коснулась его плеча, отчего он подпрыгнул. Как открылась дверь, он не слышал. Он выпутался из наслоения одеял и включил лампу.
– Тс-с-с, – прошептала Пегги. – Я пришла вручить вам рождественский подарок. – Он никогда не забудет её смех – сардонический, озорной и журчащий, как ручеёк. – Ну а вы-то, наверно, вряд ли припасли что-нибудь для меня? Нет? Что ж, так я и думала. Ну и ладно.
На девушке были зелёный джемпер, белая блузка и тяжёлая твидовая юбка, но стопы были босыми. Она принялась раздеваться.
– Что вы делаете? – спросил он.
Она уже стянула джемпер и расстёгивала блузку, но вдруг остановилась.
– А на что это, по-вашему, похоже? Хотите, чтобы я прекратила?
– Нет-нет. Просто…
– Просто что?
– Ну как же, сегодня ведь сочельник. Почему вы не дома, в кругу семьи?
– Потому что я здесь, с вами. Имеете на этот счёт какие-то возражения? Нет? Ну тогда подвиньтесь – а то помру от холода.
Он прижался спиной к стене, и она легла на освободившееся нагретое место посередине кровати.
– Вот блин, – сказала она, – как это я умудрилась забыть грелку! У вас ноги как две ледышки. – Она обхватила его лицо двумя руками и поцеловала в губы. Вкус её помады напомнил ему копеечные леденцы из детства. – Теперь-то вы, небось, подумаете, будто я потаскуха, – сказала она. – На самом-то деле я никогда раньше так не делала – в смысле, ни разу не ложилась в одну постель с гостем.
– Пегги, сколько вам лет?
– Я же вам говорила, мне двадцать один.
– Я вам не верю.
– Ну ладно. Мне девятнадцать, скоро двадцать. Но я не это самое, ну вы поняли…
– Кто?
– Не девственница – господи, какой же вы тормоз!
– Извините.
– Всё в порядке, – сказала она.
От соприкосновения с женским телом у него перехватило горло. В какой-то ужасный, панический миг он испугался, что вот-вот расплачется. Что с ним не так? Он подумал о Дженкинсе.
Они лежали лицом к лицу: он на правом боку, она на левом. Она прильнула к нему поближе, позволив одной из своих грудей упасть ему на предплечье.
– А я даже рада, что до вас медленно доходит, – призналась она. – Не то что до этого Харбисона. Господи Иисусе, никакого спасу от него нет!.. Кстати, он же вас недавно искал. Что-то там насчёт какой-то лошади.
– О Господи.
– Да не волнуйтесь, он ушёл.
– Ушёл? Куда это он ушёл?
– Да чтоб я знала. Домой, небось, если у него дом есть. Записку вам оставил, так миссис Рек сказала. В общем, чего уж о нём говорить, мы от него избавились, да и дело с концом.
На мгновение Страффорд растерялся, вспомнив о записке, которую нашёл в кармане пальто. Не может быть, чтобы её оставил Харбисон. Но что же тогда?.. Ох, да и чёрт с ним. Он подумает об этом утром.
Пегги нырнула к нему в объятия, обвив его ногу обеими своими ногами.
– Ай! – пискнула она. – У вас на ногах ужасно острые ногти, знаете, да? А ещё не мешало бы подстричься. Что вам нужно, так это чтобы за вами кто-нибудь ухаживал. – Она усмехнулась. – Да не смотрите на меня так, я же не жениться на себе предлагаю.