Люди, конечно, меняются. Отец Максима мог поменяться, такое случается.
— А зачем вы пишете эту книгу? — спросил Кирилл. — Это расследование?
— Нет. Скорее, попытка ответить на вопрос, почему так получилось.
— Кому нужен этот ответ?
— Разве вам не нужен? — спросил я.
— Не знаю. Наверное, нет.
Порой люди с годами умнеют.
— А вам зачем ответ? — спросил Кирилл.
Вдруг захотелось сказать правду. Но через секунду я испугался. Я упорно не узнавал его руки. А паршиво носить костюм можно научиться. Я пытался придумать, что сказать, но Кирилл опередил.
— У меня все нормально в жизни, — сказал он. — То есть, в принципе, хорошо. Мы устроились в Вологде, дом построили — я в строительстве работаю…
Кирилл достал жвачку.
— У нас еще двое детей, — сказал Кирилл. — Отличные дети. Мы им, само собой, ничего не говорим и…
У человека стали руки как поросята, и ничего толкового он рассказать уже не в состоянии.
— Я вот вам про сон рассказал. Но сон… на самом деле это я виноват…
Кирилл принялся крутить пуговицу на пиджаке.
— Кирилл, я вас понимаю, — сказал я. — Вы вините себя, это естественно для родителей. Однако я хочу спросить…
— Я был тогда совершенно другим человеком, — перебил Кирилл. — Ничего не видел, жил… ну, как в бочке, что ли. Максим мне что-то рассказывал, а я его не слушал. Знаете, я же все это ерундой считал — его увлечения, школьные дела… И все это кончилось в один миг. Вчера еще было — и нет. Это страшно. И я чувствовую это во сне…
Я не знал, что ему ответить.
— А еще… — Кирилл оглянулся. — Это случилось два года назад… Моя жена увидела его.
Удивился не очень. Я ждал.
— Мы поехали в торговый центр, весной, в апреле, кажется… купили шторы…
Я не торопил.
— Это были синие шторы, — сказал он. — В магазине остались только синие шторы, наверное, из-за скидок. Жена выбирала, потом вдруг выбежала, не сказав ни слова… Я догнал ее на первом этаже… Она долго не могла прийти в себя… Она совершенно обычная женщина, без фантазий… Но она уверяет, что видела Максима.
Так.
— Этого не может быть, я понимаю. Да и жена понимает — с тех пор столько лет прошло…
Кирилл отвернулся.
— Даже если он остался бы жив… каким-то образом… Нет, это был другой парень. Он шагал с девушкой, они ели мороженое и смеялись…
— Почему вы не попробовали… его разыскать?
Кирилл помотал головой.
— Сон ушел, — ответил он. — А жена успокоилась.
— Понятно.
Кирилл оттягивал пуговицу.
— Я вот что хотел еще сказать… — Кирилл мялся. — Возможно, это важно, не знаю. Тогда моя жена нашла записку. Максим писал, что они отправляются на Байкал.
— В записке было что-то не так?
— Да… — Кирилл оторвал пуговицу, поглядел на нее с недоумением. — То есть…
— Почерк другой? — спросил я.
— Нам показалось, что нет… Но наверняка мы не уверены. Но… он никогда не интересовался Байкалом, я про Байкал от него ни разу не слышал. И Костя не интересовался… Для чего им на Байкал?
Я не ответил.
— Вот мы кое-как и живем, — сказал Кирилл. — Хорошо живем, я не жалуюсь. А мать второго мальчика, Кости, повесилась. Я об этом тоже думаю…
Кирилл швырнул пуговицу в яму.
— От нее ничего не осталось. Ни от нее, ни от ее сына не осталось ничего, исчезли.
Как и не жили вовсе.
Кирилл убрал руки в карманы.
— А вы тоже изменились, — сказал он. — Изменились…
Значит, все-таки узнал.
— Да, — согласился я. — Я тоже стал совершенно другим человеком.
Мы разошлись, Кирилл отправился в сторону Рабочей, а я в центр — кажется, возле площади располагался шиномонтаж, надо как-то решать проблему с машиной. Роман еще пропал… Если снять колеса, вдвоем можно их откатить.
Я попытался позвонить Роману, однако убедился, что связь не восстановилась, нет ни 4G, ничего нет, Сеть упала.
Отправился пешком — велосипеды Снаткина закрыла в сарае, шагал по городу и не думал, и это было хорошо.
Заглянул в аптеку «Твоя аптека». Грустная дочь Монтесумы читала книгу с тропическими цветами на обложке, мне обрадовалась, и я ей тоже, в этом зыбком мире уездного непостоянства было приятно встретить знакомое лицо.
— И как, нашли квартиру? — спросила аптекарша.
— Да, спасибо, хотя и со скрипом.
— Повезло. Где, если не секрет?
— Да недалеко тут, на Кирова.
— У Снаткиной все-таки?
— Ну да…
Дочь Монтесумы положила книгу на прилавок и посмотрела на меня с сочувствием.
— Так она того… кукушкой потекла, — с сочувствием сказала аптекарша.
— Да я не замечал особо… Хотя я на самом деле на работе с утра до вечера, измеряем удельный сток.
— Вот вы и не видите, а там…
Аптекарша достала с витрины низкокалорийный белковый батончик и многозначительно постучала им себя по голове.
— Говорят, она мужика на днях похоронила, — сказала дочь Монтесумы полушепотом.
Я заинтересовался и взял белковый батончик.
— То есть? — не понял я.
— Любит на похороны ходить.
Аптекарша стала грызть батончик.
— Но не к женщинам, а к мужикам.
Открыл батончик. Среднего качества, прессованные овсяные хлопья, пропитанные патокой и медом, натуральный вкус толокна и карамели. Сушеная брусника. Вместо кедрового ореха кубанские семечки. Структура вязкая, как положено, не крошится, жуется с трудом.
— В морге бесхозный труп нашелся, какой-то левый мужик проездом умер, вот Снаткина и обрадовалась…
Неплохой рассказ. Сапрыкин, хозяин фирмы по лизингу большегрузных автомобилей, направляется на свадьбу к своему однополчанину в Рыбинск. В районе Чагинска у машины Сапрыкина лопаются сразу три шины, и он останавливается в поисках шиномонтажа. Шиномонтаж по пятницам, а сейчас вторник. Гостиницы в Чагинске нет, Сапрыкин останавливается у бабки, которая сдает комнаты командированным. Под утро Сапрыкин умирает от аневризмы. Старушка, обнаружив Сапрыкина мертвым, пугается и закапывает его в подполе. Машину угоняют. Сапрыкин исчезает, навсегда растворяется в безнадежном остывающем пространстве. Через полгода однополчанин пытается узнать, что случилось с Сапрыкиным, приезжает в Чагинск, но так ничего и не находит.
— Этот дохлый мужик никому нужен не был, — рассказывала дочь Монтесумы. — Так Снаткина смотрителю в морге три тысячи заплатила, чтобы он ей этого мужика выдал. Она взяла его, утащила на кладбище и закопала потихоньку.
— Я, если честно, не знал…
— Это и понятно, — сказала аптекарша. — Жильцы не знают. Что брать будете?
— Активированный уголь, йод, перекись водорода.
— Есть спрей «Спасайзер», отлично помогает.
— От чего?
— Широкого спектра действия. Смотрите — я натерла переносицу очками, намазала — и через два дня как новая!
Она показала переносицу, а я подумал, что такую переносицу не могли серьезно испортить очки.
— Пробивайте, — сказал я. — Что насчет хлорофилла?
— На той неделе обещали, приходите.
Дочь Монтесумы стала складывать лекарства в пакет.
— А что со связью? — спросил я. — У меня барахлит что-то.
— Да у всех барахлит, — зевнула аптекарша. — Аппаратуру обновляют вроде как, говорят, еще дней десять. Готовят оборудование под пять джи.
— Пять джи?
— Зина обещала через три года… Лучше бы мост починила, в Нельшу крюком ездим.
— Мост будет через восемь месяцев, — сказал я. — Надлежащие средства выделены. Где у нас шиномонтаж, не покажете?
— За деревяшкой был… В мастерских.
Я взял лекарства и покинул аптеку.
Заглянул в мастерские деревообрабатывающего колледжа. Мастерские были закрыты, равно как и шиномонтаж «Шина». Выпил две таблетки активированного угля, отправился дальше, по пути забежал в «Пескарь». Только что я был в «Твоей аптеке», теперь оказался в «Пескаре», не заметив города между ними. В магазине дежурил мужик лет сорока, он сосредоточенно перебирал спиннинговые катушки, из двух пытался приготовить одну.
— Акций больше нет? — спросил я.
— Каких акций? — спросил мужик.
Я вспомнил владельца «Мотоплуга и дрели», но это был не он.
— «Освободи опарыша», — сказал я. — «Доступный противогаз»…
— Что?
Мужик продолжал заниматься катушкой, на меня не смотрел.
— Ну, типа купи воблер или, например, ту же катушку, а банку опарышей получи бесплатно. Я примерно неделю назад заходил, у вас такая акция проводилась.
— Вам опарыши нужны? Красные или натуральные?
Мужик начал медленно вращать барабан катушки, прислушиваясь к пощелкиванию фрикциона с серьезностью ганфайтера, проверяющего револьверы в оружейной лавке, где ты, Гандрочер Кох?
— Нет. Просто необычная акция тогда была, я запомнил.
— Мы не проводили акцию… как вы говорите?
Катушка щелкала. Продавец прислушивался к этим щелчкам с печальной улыбкой и несбыточностью в глазах, он не хотел быть продавцом катушек, жерлиц и воблеров, он хотел нестись на мустанге через пряные прерии и гнать банды мексиканских конокрадов, он хотел есть кукурузные лепешки и бобы, приготовленные на костре, хотел ветра и простора, чтобы глазу не было за что зацепиться, этот Вайатт Эрп был гораздо лучше предыдущего.
— «Освободи опарыша», — подсказал я.
— Мы не проводили такую акцию, — сказал продавец.
— Почему? — тупо спросил я.
— Потому что «Освободи опарыша» — совершенно тупое название для акции, вам так не кажется?
Я был согласен, тупое название.
— Когда связь наладят, не знаете?
— Завтра, — ответил продавец. — Конец месяца же…
Оторвался от катушки.
— А, вы же гидролог… У нас каждый месяц отключают.
— Почему?
— Вышки оптимизируют, что-то такое. Я же говорю, завтра наладится.
Продавец дособирал катушку, с удовольствием крутанул. Похожа на гигантского шмеля.
— А что там по гидрологии? — спросил продавец. — Есть подвижки?
— Работаем, — ответил я. — Горизонт гуляет.
— Это из-за лесов, — тут же сообщил продавец. — Саруман скоро всю сосну вырубит, подряд метет. Леса вырубают, они не давят на землю, земля выпрямляется — вода уходит. Под нами огромные пустоты. Половина колодцев обмелела, скоро воду завозить придется.