— Тогда не получилось.
— Да уж, — Федор загасил сигарету. — Тогда не получилось…
Федор бросил окурок в сапог, плюнул вдогонку.
— А сам кем? Кроме книг?
Подполковник. Неплохо.
— Да так, — я помахал руками. — Примерно как раньше. Организую.
— И дела идут?
— Кризис, — ответил я. — Какие дела…
— Ну да, кризис. Если дела не идут, лучше писать книги.
Кепку Федор не замечал.
— Ты прав, Витя, кризис задолбал, все как обосратые ходим… — Федор поправил галстук. — Надоело все, Витя, живем как в погребе — поставщики, тендеры, заказы…
— Тендеры? — не понял я.
— Что? Да нет, я говорю стабильности мало. Слушай, а про что книга-то? Про адмирала опять?
Я не ответил.
— Брось! — махнул рукой Федор. — Брось ты этого адмирала, я тебе столько расскажу — на сорок книг хватит! Если все описать — не поверят! Ты помнишь Механошина? Который тогда мэром был?
Федор опять хохотнул, но в этот раз не так весело.
— Механошина помню…
— Оказался сектант! Махровейший сатанист!
— Механошин — сатанист? — с недоверием переспросил я.
— Ну, не совсем сатанист, — поправился Федор. — Скорее, язычник-нудист.
Теперь уже я почти рассмеялся. Представилось.
— Не, точно! Вот про что книгу надо писать! Я тебе сейчас расскажу…
Федор дотянулся до чайника, налил в кружку теплой воды, выпил. Туфли чистые, отметил я. На улице слякоть, поперек котельной ручей, а Федор умудрился не запачкаться.
— Так вот, — Федор поставил кружку на котел. — Это суперистория! Механошин вдруг решил, что он дворянских кровей. Что его какая-то прабабка приходилась правнучкой князю Гагарину. Заказал в Москве исследование в Геральдической палате… ну, или где-то там… ему все исследовали и выяснили, что никакой он не дворянин. Но купец. И не простой купец!
Федор снова потянулся к чайнику и кружке, налил воду и выпил.
— Из молокан! — глубокомысленно прошептал Федор. — То ли кормчий, то ли сиятельный сплавщик, короче, потомственный боцман первой ладьи. Ну, Механошин стал выяснять, кто такие молокане и в чем функции главного кормчего, книги старые достал, там все вроде подробно прописано…
Боцман первой ладьи — это неплохо. Я слушал, стараясь понять — это правда или Федор врет. И тот и другой варианты представлялись вполне правдоподобными.
— Сначала Механошин все потихоньку делал — книжки почитывал, потом в Интернете смотрел, а потом и кукуха поехала.
— Интересно, — согласился я. — И как это… проявилось?
— Вроде никак, то есть с виду был как раньше, но внутренне изменился.
Федор потер пальцем висок.
— Короче, он в мэрии создал ячейку, там главный бухгалтер состояла, ведущий экономист, ну много кого, мужики тоже. Ходили по ночам на реку и купались голыми, прикинь?!
— Солидно, — согласился я.
Как сложится развязка этой истории, я примерно представлял.
— Конечно, они не возле города плавали, а там, ниже по течению. Но все равно кто-то их заснял. Механошин подал в отставку, но…
Федор замолчал, смотрел куда-то вбок.
— И дальше что? — спросил я.
— Дальше было особенно весело…
Вдруг я понял, что Федор смотрит на бейсболку.
— Это… что?
— Кепка, — ответил я.
— Кепка…
Федор достал еще сигарету, зажег.
— Тут была?
Едва не брякнул, что тут.
— Нет, — ответил я. — Моя.
Федор молчал. Кусал ноготь.
— Похожа, — сказал Федор. — Точно такая же. «Куба» вроде…
— Да, похожа. Долго искал, таких сейчас не делают, по всем барахолкам шарился.
— Зачем?
Федор протянул к бейсболке руку, но тут же отдернул, не прикоснувшись.
— Для книги, — сказал я. — Погружение в материал, все такое…
— Книга… — Федор почесал голову. — Так ты про это решил писать…
— Да это не я, собственно, решил…
— В смысле не ты? — перебил Федор.
Сигарета дымила, курить ее Федор забыл, пепел падал на брючину.
— Книги сами решают, когда их писать, — пояснил я. — Тут ничего не поделаешь.
— Ага, сейчас, — ухмыльнулся Федор. — Книги сами решают…
— Нет, действительно. Это как озарение происходит: вдруг раз — и ты чувствуешь, что это надо сделать, что время книги настало.
Федор задумался, заметно помрачнел, смотрел в пол.
— Это из-за…
Федор сделал выразительное лицо и покривил щекой.
— Что?
— Да ладно, Вить, не крути, ясно же, какое время настало!
Федор заметил пепел на штанине, но никак на это не отреагировал.
— Понимаю, — сказал Федор. — Вполне все понимаю…
Федор снова уставился на бейсболку.
— А где, кстати, настоящая? — спросил я.
— Кепка-то? Так забрали тогда в область, я ее и в руках не держал…
— И?
— И все.
Уверенность минус, Федор больше не походил на уверенного подполковника полиции. Он заметил в пальцах сигарету, бросил на пол, задавил.
— Слушай, Витя, я тогда лейтехой бегал, не при делах был, ты же помнишь?
Я промолчал.
— Тогда дурдом здесь творился, ты же сам помнишь…
— То есть с тех пор так ничего и не нашли? — спросил я.
— А что там находить? Тел нет, свидетелей нет, одна кепка. Но кепка — это фикция… Да и кровь не совпала, я же тебе говорил. Никаких улик, на убийство указывающих… Это даже не глухарь, это ничего!
Подполковник заволновался в кресле.
— Понятно, — сказал я. — Так я примерно и представлял ситуацию.
— Ситуацию?
— Федя, ты же не слепой. Сам видишь, что в городе творится.
Я многозначительно улыбнулся.
— Да вижу, вижу, не слепой… — прошептал Федор. — Зинка краев не видит, ей давно про это говорили!
Зина.
— Ты прав, Витенька, у нас помойка, — покривился Федор. — Такая помойка, что в двух словах не расскажешь. Вот взять…
У Федора зазвонил телефон, он ответил.
— Да. Да, понятно. Не в ящик, а в коробку! В коробку, я сказал!
Федор яростно отключился.
— Ладно, Вить, я побежал, эти идиоты… Короче, побежал!
Федор выпростался из кресла, пожал мне руку и пообещал:
— Я загляну еще.
— А если я перееду?
Федор хмыкнул и удалился.
Первый визит. И, кажется, кепку прислал не он. Или слишком хорошо притворяется. Зачем… Зачем ему все это?
Я сел на раскладушку. Вопрос: Федор сам прибежал или послан был? Кто может послать подполковника? Не очень понятно, ладно…
Открыл «Берцы Империи».
Сегодня в «Берцах» было скучновато. Вертолетные двигатели, вести с полей, завод макароных изделий, метизный завод — одним словом, семимильные шаги индустрии.
Порадовали юные изобретатели из Западного федерального округа, разработавшие роботов — аквариумных рыбок — и научившие их биться друг с другом.
Пенсионер из Якутска запатентовал краску-гаситель: если покрасить такой стены, то ни сигналы сотовых телефонов, ни вайфай, ни телесигнал в помещение не проникнут. Предлагалось красить такой детские сады, школы и поликлиники.
Пенсионер из Голчанова предлагал проект народной пенсионной лотереи, в которой, с одной стороны, разыгрывается сверхдостойное пенсионное содержание, а с другой — проигравшие лишаются уже действующего обеспечения. Лотерея позволит снять социальную напряженность и избавить бюджет от излишнего бремени.
Минут через пять в дверях показалась Аглая.
— Убрался? — шепотом спросила она.
— Вроде да…
Я, нет мне покоя, вскочил с раскладушки.
Аглая вошла. Сегодня на ней был строгий серый костюм и красные резиновые сапоги. Мне везет на библиотекарей, подумал я. Наверное, потому что писатель. Я их притягиваю и сам к ним тянусь. Это рок, судьба. Если бы я был сервис-мастером швейных машинок, на меня бы охотились швеи-мотористки. Две тысячи семнадцатый, «Швейное дело», вспоминаю с теплотой, там была одна бригадирша, звали ее Ольга.
От Аглаи пахло сиренью. Настоящий запах, не духи. Девушка с утра собирает сирень, несет в библиотеку, потом варит кофе — от нее пахло еще и кофе. И пирожками. Чудесно.
— Что ему нужно?
— Если честно, не очень понял.
— С утра тут… бродил, — поморщилась Аглая. — Высматривал, номера записывал. Потом расспрашивал, кто приехал…
— Профдеформация, — сказал я. — Шерифом себя чувствует.
— Это уж точно…
Я предложил Аглае зеленое пластиковое кресло, Аглая отказалась.
— Вы извините, я ему рассказала, — вздохнула она. — Про вас.
— Это не тайна ведь. Федор бы и так узнал. К тому же я сам к нему собирался заглянуть.
— Да ну его…
Аглая смотрела на кепку.
Я насторожился. Но Аглая смотрела уже на журналы.
— Когда я приехала, он тоже расспрашивал — зачем да надолго ли. Бред, вам не кажется?
— Комплекс Бобчинского, — ответил я. — Или Добчинского. Или городничего. В каждом проезжем борзописце мерещится коварное инкогнито из Петербурга.
— Точно, — согласилась Аглая. — Хотел меня на временный учет поставить, представляете?
— Вполне. Ничего не поделаешь, угар муниципий.
— Что?
— Ерунда. Знаете, я собираю разные… выражения, слова. Идиомы.
— Все писатели так делают, — сказала Аглая. — Я сама в блокнот записывала. Кстати, а что ему от вас надо было?
— Наверное, тоже на учет хотел поставить.
Аглая улыбнулась.
— Вы же знакомы?
— Да, друг детства. Вместе мучили кошек.
Аглая нахмурилась.
— Фигурально, — поправился я.
— Фигурально мучили кошек.
— Ну, мы их не мучили, собственно… Федьке бабка постоянно велела топить всяких кошек, а я ему помогал.
— Вы топили кошек?! — не поверила Аглая.
— Нет, конечно. Мы их в Нельшу относили и там выпускали. В Нельше кошачья вольница была…
— Да, я помню! У меня самой был кот из Нельши! Там они все мордастые!
В Лухе коты глазасты, в Нельше коты мордасты, в Буе коты-онанисты, в Риге коты… Что-то заклинило на этих котах паскудных, поэст Уланов дурно на меня воздействует, надо гнать прочь этого кретина.
— А он спрашивал, зачем вы приехали?
— Разумеется, — ответил я. — И я ответил, что приехал писать книгу.