Обстановка сохранилась: кресло с продавленной спинкой, стол, вешалка, шкаф, стеллаж со скоросшивателями, краеведческие диаграммы на стенах.
— А ты уверен, что это кабинет Бородулина?
Я поднял со стола табличку, показал Роману.
— Он кандидат исторических наук?
— Видимо… Думаю, это его стол.
— Неплохо… а теперь, мой маленький оборванец, я буду тепя немношечко картошить… — Роман подмигнул и ухмыльнулся.
Он наклонился и осветил директорский стол снизу.
— Люблю Чагинск, — сказал Роман.
Я тоже наклонился.
Изнанка директорского стола была плотно усажена жевательными резинками: несколько зеленых, красные, фиолетовые и множество белых.
— Это точно его?
— Вряд ли это делала секретарша, — сказал Роман. — А потом, ему секретарша не положена…
— Согласен. В жвачках сохраняется ДНК?
— Наверняка. Слюна, кровь, сопли, кожа. Но на всякий случай стоит наковырять побольше…
Роман достал из кармана пузырек аспирина, высыпал таблетки в карман, дежавю. Реальность в Чагинске устроена так прихотливо, что периодически пересекается сама с собой.
— У тебя часто болит голова? — спросил я. — Аспирин?
— Разжижаю кровь, — ответил Роман. — Иначе… загустевает. Надо пузырьки с собой, что ли, носить…
Роман вооружился карандашом и принялся отковыривать жвачку. Резинки окаменели, и это потребовало усилий. В кабинете стало душно, собачатиной запахло сильнее.
— Окаменело вмертвую… — приговаривал Роман. — Копролиты какие-то…
Роман выпрямился, потряс пузырьком от аспирина. От вида пузырька, наполненного жеваной резинкой, меня затошнило настолько сильно, что я кинулся к окну и открыл форточку.
Ветер дунул, стало свежо, где-то далеко лязгнуло; я быстро дышал прохладой, пытаясь удержаться…
Лязгнуло снова.
— Что это? — Роман погрузил руку в карман.
Так, похоже, я был прав, Рома вернулся в Чагинск вооружен, хорошо.
Тошнота отступала.
А что, если это Роман? Приложит по затылку, сломает ноги и зашьет в лося. Сюда, похоже, раз в сто лет заглядывают, я буду умирать мучительной, но весьма причудливой смертью.
— Что брякнуло? — повторил Роман.
Кажется, мы одновременно поняли, что брякнуло, и кинулись в фойе музея вместе.
Входная дверь была закрыта.
— Забавно…
Роман подергал дверь, потом раздраженно пнул.
— Классика, — заметил я. — Роковой сквозняк отрезал героям путь к отступлению.
Роман снова подергал дверь.
— Так же не должно быть… — растерянно сказал он. — Изнутри всегда открыть можно… Как так?
— Бельгийский замок, — пояснил я. — Открывается ключом изнутри и снаружи.
Роман принялся смотреть в замочную скважину, пытаясь непонятно что там разглядеть.
— А гвоздем его нельзя? — спросил Роман через минуту.
— Вряд ли.
— С петель поддеть?
Я не стал его разочаровывать, и еще пару минут Роман пытался выяснить — реально ли, не открывая замок, снять дверь с петель, хотя сразу было понятно, что это занятие бесполезное.
— В окно? — предложил Роман, разочаровавшись в двери.
— На окнах решетки. По всему первому этажу.
— Через второй этаж попробуем.
Мы отправились к лестнице и там выяснили, что пробку из скамеек, сломанных стульев и столов растащить никакой возможности нет, за годы мебель слиплась и сцепилась, Роману удалось вытянуть мятый бидон. Вернулись в фойе.
— Предлагаю позвать на помощь, — сказал Роман.
— Можно позвонить в полицию.
За окнами потемнело, тучи стали гуще и ниже, дождь продолжался.
— И что мы скажем? — поинтересовался я. — Проходили мимо — залезли в музей?
— Он был открыт…
— Да, это многое меняет! Проходили мимо — музей открыт, мы зашли и случайно закрылись. Федя будет рад.
— Что тогда делать?
— Позвоню Аглае.
Я достал телефон, набрал номер, Аглая ответила сразу.
— Здравствуйте, Виктор. Как у вас дела?
И по телефону голос приятный. Мне нравится, когда голос по телефону звучит — это признак хорошего человека.
— Мы в музее, — сказал я. — Немного застряли тут с Романом.
— В музее?! — удивилась Аглая. — В каком?
— В краеведческом, в нашем. Понимаете, мы отправились ознакомиться с экспозицией…
— Так он же не работает!
— Да, мы уже поняли. В музее дверь была открыта, мы заглянули, ветер дверь захлопнул, и теперь мы внутри. Пытались выбраться, а тут везде решетки… Я не знаю, как вы можете нам помочь, но просто больше не к кому обратиться…
— Да-да, я постараюсь… Вы точно в музее?
— В музее. Мы тут сидим, а погода темнеет.
— Сейчас выезжаю.
Аглая отключилась.
— Позвони еще, пусть болторез возьмет, — сказал Роман. — Или болгарку… Как она нас выпиливать будет?
Я позвонил еще. Вызов был, Аглая не отвечала.
— Сейчас приедет, — сказал я.
Из кучи отслужившей мебели я выбрал два относительно пригодных стула, и мы с Романом устроились на них. За окнами стемнело до сумерек, между Волгой и Печорой повис безнадежный облачный фронт.
— А почему тебе не нравился Бородулин? — спросил Роман.
— Ну, Бородулин темный тип… Он украл у нас пень.
— Пень?
— Верстовой столб. Мы нашли в лесу старинный верстовой столб. Еще царских времен, из лиственницы. Мы этот столб в музей притащили, а Бородулин его продал.
— Кому нужен столб?
— Есть, как ни странно, ценители. А потом, я же помню — в две тысячи первом именно после встречи с Бородулиным странные штуки стали твориться… От разговора он всячески уворачивался, а потом и вовсе растворился…
— А он жив? — спросил вдруг Роман.
— Бородулин? Не знаю, если честно.
— Проверим.
Роман достал телефон, подключился, стал изучать.
— Жив вроде. Но где, непонятно… А зачем Бородулину… все это? Какой у него мотив?
— Я же говорил. Мотива может не быть вовсе. Во всяком случае, явного. Это все может быть чистой случайностью.
Роман достал из мебели хромую табуретку, положил телефон на нее. Стало светлее.
— Слушай, Вить, а что мы будем делать… Если все-таки узнаем, чья кровь на бейсболке?
Если бы Рома озадачился этим вопросом раньше, то нам не пришлось бы торчать в заброшенном музее в присутствии лосей и ротвейлера.
— Есть пара вариантов, — ответил я. — Но, думаю… думаю, Хазин будет щедр.
Телефон светился синим электрическим светом, Роману не понравился этот свет, он взял телефон, сделал с ним что-то, и свет изменился, стал мягким, желтым, колеблющимся.
— Скачал керосинку, — пояснил он. — И глазу приятно, и батарею экономит.
Хорошая идея, надо скачать.
— А еще терменвокс.
Роман взял телефон, запустил приложение с терменвоксом и исполнил мелодию из фильма шестидесятых годов про покорение негостеприимной Венеры, в заброшенном музее она звучала необычайно актуально. Скачал керосинку — скачай терменвокс. Можно выпускать футболки с такой надписью.
— А кто все-таки Хазин? — спросил Роман. — Ты не пытался узнать?
— Пытался… но толком ничего.
— Может, еще попробуем? — предложил Роман. — У меня есть один знакомый из бывших, пробьет недорого.
— Не стоит, — отказался я.
— Почему?
Роман снова зажег керосинку.
— Бесполезно. Если Хазин действительно серьезный человек, то он наверняка не тот, про кого мы сможем что-то узнать.
— Ты полагаешь, он серьезный человек? — спросил Роман.
— Исключать нельзя… но вряд ли — слишком испугался. А если испугался, то какой серьезный? Испугался — готов платить.
— Мне деньги не нужны, — отказался Роман. — То есть нужны, но в целом я за обнаружение истины…
Роман сторонник апокалиптического подхода. Это учтется.
— Большое заблуждение — противопоставлять деньги и истину, — заметил я. — Эти категории гораздо ближе, чем ты думаешь, и без труда перетекают друг в друга.
Свет электронной керосинки был теплым и приятным, клонил в сон. Смартфон заменяет керосинку, телевизор и терменвокс, однако раскладушку ему заменить вряд ли когда-нибудь удастся.
— Я знаю, ты надо мной посмеиваешься, но я действительно хочу написать книгу, — сказал Роман. — И узнать правду. А тебе не хочется правды узнать? Ты же вроде с той девушкой…
— Тебе что, Аглая нравится? — перебил я.
— Аглая? Почему ты решил?
Роман явно смутился.
— Ну, это нормально, — сказал я. — Она симпатичная.
— Да, точно… Слушай, а что, если дверь не сама закрылась? А вдруг это… он?
— Кто?
— Пилот квадрокоптера! Если он нами действительно… интересуется?
Неизвестный пилот воображаемого квадрокоптера.
— Я пока никакого квадрокоптера не видел, — сказал я. — Это…
— Проследил и закрыл нас в музее!
— Зачем нас здесь закрывать?
— Закрыл, а сам тук-тук в мусарню! Типа ворье залетное объект культуры подламывает, разберитесь, граждане!
Роман, похоже, действительно злоупотреблял сериалами.
— Что тогда они не едут? — спросил я. — Мы тут уже часа полтора маринуемся.
— А они на выходе ждут, — прошептал Роман и указал на дверь. — Чтобы принять с поличным!
— Рома, ты слишком часто слушал Пашу Воркутэна, — сказал я. — Надо слушать джаз, это успокаивает. Или лучше блюграсс.
Джаз успокаивает, блюграсс превращает в жижу, сидя в краеведческом музее города Чагинска, я пережил острый приступ кухонной афористики.
— Я этот кал вообще не слушал… то есть Воркутэна… А блюграсс у меня папа, как ни странно, любил, — ностальгически вздохнул Роман. — Знаешь, он хотел сочинить настоящую песню, типа казацкую, но блюграсс…
Послышался звук открываемого замка. Роман замолчал и быстро спрятался за шкафом.
А вдруг пилот квадрокоптера действительно сообщил в полицию? Рома прав, зря сюда полезли.
— Если что — здесь случайно застряли, — быстро сказал я. — Зашли в музей, думали, работает, дверь захлопнулась, оказалось — не работает, понял?
Пришедший старался, ручка дергалась, дверь не открывалась, замок, похоже, заклинило.