Мне показалось, что километра четыре, не меньше.
— Обширны владения его, изобильны его закрома… — Роман зачем-то понюхал набегающий воздух. — Мне кажется, у Сарычева ничего выдающегося. Коттедж «Юрмала».
Действительно, приличные владения.
— Не, — возразила Аглая. — У него шале. Такое альпийское, с покатой крышей.
— Двухэтажное унылое из красного кирпича, — настаивал Роман. — И забор… Коттедж «Юрмала», забор «Клайпеда»…
— Давай поспорим! — улыбнулась Аглая.
— Да что с тобой спорить, ты же со спутника посмотрела. Вить, а ты как считаешь?
— Думаю, ты прав, ничего оригинального, — сказал я. — Большой и бессмысленный…
— В виде мельницы! — вставил Роман.
— В виде башни! — сказала Аглая. — Многие строят дома в виде башен. Это экономит землю и оригинально.
— В виде дерева, — сказал я. — Сейчас модно жить в дереве.
Жить на дереве в скорлупе гигантского ореха. Мы ошиблись, а дом Сарычева порадовал. Он был выстроен в поморском стиле — громадная широкая и высокая трехэтажная изба, богатое резное крыльцо, крыт широким тесом, в подклети гаражи, на втором широкие современные окна, на третьем балкон. Деревянные водостоки. Никакого забора.
— А ничего… — оценил Роман.
Дом стоял на пологом холме. Перед окнами в газон была дизайнерски погружена лесная техника — старинный красный трелевочник, ржавый бульдозер и машина неизвестного назначения, вероятно, шишкодробитель. Или торфорез.
— Живописненько, — сказал Роман. — Этакий уездный индастриал… или декаданс…
— А мне нравится, — Аглая припарковалась напротив торфореза.
Мне тоже понравилось.
— В прошлом чучельник, сегодня хозяин судьбы, — сказал я.
— Иногда жизнь меняется в самом неожиданном возрасте, — Аглая вышла из машины.
На крыльце объявился Сарычев в сером Zero Wolf.
«Вольф» выделяется среди прочих костюмов для охотников и рыболовов не только ценой, но еще пошивом и материалом. В отличие от относительно свободного кроя прочих костюмов, «Вольф» окружал корпус в обтяжку, отчего его обладатель становился похож на поросшую лишайником сухостоину, материал же являлся смесью пикселя и плетенки; с нескольких метров фигура Сарычева троилась, и отделаться от ощущения, что перед тобой качается мутный вертикальный мазок, было нелегко.
— Почему же вы не предупредили заранее?!
Сарычеву около шестидесяти, но выглядел он заметно моложе. Он быстро спустился по лестнице, и, судя по тому, как легко и мягко это сделал, его коленные суставы находились в рабочем состоянии, мышцы кора крепко держали торс — Сарычев спускался прямо, подняв подбородок, расправив плечи, бросая решительный вызов саркопении. Лицо у чучельника гладкое и бархатистое, фарфоровые зубы ровные и белые, глаза гладкие, отлитые из лучшего богемского стекла, а вот добыть волос с расчески можно не стараться — Сарычев был лыс.
Я бы его не узнал.
Люди стареют с холки, старость верно кладет лапу на шею и давит, давит книзу, с холкой у Сарычева все обстояло благополучно.
— Друзья, я необычайно рад снова вас видеть! — произнес Сарычев. — Необычайно!
Когда-то он пытался подарить мне волка.
На локте Сарычев держал изящно переломленное короткое ружье, по виду весьма грозное и дорогое — матовая сталь стволов, красное дерево приклада и ложа, глубокий объемный лак, серебряные накладки с тонкой гравировкой; гравировки на металлических частях, ощущение монументальности и тяжести. Мы уставились на ружье.
Полагаю, Сарычев хотел произвести именно такое впечатление. Я представил, как после сигнала стража-сплавщика Сарычев торопится в оружейную комнату, мечется в муках, выбирает, с чем выйти к гостям. «АК» банально, так все ходят, «Десерт Игл» — слишком гангста-стайл, «Вепрь» — мещанство, помповик моветон — да и зачем вообще выходить с помповиком? И тут Сарычев видит трехстволку и понимает, что это то, что надо, так прилично и подобает, так красиво, так достойно.
— Это дриллинг, — проявил внезапную осведомленность Роман.
— Совершенно верно! Это дриллинг! Отличная вещь, «Кригхоф», трехстволка, в нашей области таких два. И оба у меня! Посмотри! Какой уровень инженерной культуры!
Сарычев вручил ружье Роману.
— Богатая машинка, — оценил Роман. — У меня у отца такая была, потом продали.
Роман посмотрел в стволы, понимающе хмыкнул.
— Жаль, — сказал Сарычев. — Такие вещи надо хранить и передавать по наследству. Ты ведь, кажется, Рома? Помню-помню, лихой казак. Чем сейчас занимаешься?
— Сейчас я звукорежиссер, — ответил Роман. — Работаю с народными коллективами…
— Отлично! — Сарычев хлопнул Романа по плечу. — Ты как раз вовремя!
Сарычев отобрал у Романа трехстволку, сунул ее мне и схватил Романа за руку.
— У меня золотые «нордосты», сам понимаешь, как это важно, вот теперь думаю взять подставки под них. Как думаешь, подставки под кабель фуфло или реально влияют?
Я тоже оценил высокий уровень немецкой производственной культуры — ружье словно само устраивалось в руках, просило прижать себя к плечу, пристрелить трубочиста.
— Я понимаю, что это странно, когда кабели за стольник валяются на обычном полу, но отдавать по пятьдесят штук за какие-то подставки — это перебор, не считаешь?
— Согласен. К тому же доказанного улучшения звука нет, плюсы подставок лишь в головах у аудиофилов.
— Вот и я так думаю. Я в дереве кое-что понимаю, я сам таких подставок могу напилить из лиственницы… кстати, отличная идея…
Сарычев задумался, посмотрел на меня, узнал.
— Виктор, здравствуй, — Сарычев протянул руку. — У меня есть твоя книга! Когда внуки приезжают, я им показываю ее, говорю — мы с ее автором знакомы. Прекрасная книга!
— Спасибо…
Сарычев повернулся к Аглае.
— Глаша! — просиял Сарычев. — Глаша, деточка, как там Мусенька поживает?
Мусенька. Неужели у Аглаи был муж Мусенька? И откуда Сарычев знает про это? Мусенька… Неудивительно, что она сбежала, от Мусеньки бежит все живое.
— Бабушка с собой забрала.
— Прекрасный образец, — вздохнул Сарычев. — Высококлассный материал! Крупный, шерсть ровная, мечта! Обычно с кошками скучно работать, но его помню как сейчас. Что значит порода…
— Ты сделала чучело из своего кота?
— Это бабушкина идея, не моя, — буркнула Аглая. — Я была против, если что.
Сарычев рассмеялся, заметил ружье у меня в руке, забрал.
— Пройдемте в дом! — предложил Сарычев. — Поговорим, перекусим, чего на лестнице стоять?
Мы прошли.
Я бывал в северных домах, так вот, дом Сарычева северным выглядел только снаружи. За дверью оказалася вполне современный холл, оснащенный кожаными и плетеными диванами, канадским камином и многочисленными предметами резной мебели. Не будучи знатоком, я тем не менее определил, что буфеты, секретеры, столы и диваны почти все реально антикварные, по этой мебели было видно, что Сарычев более чем успешный джентльмен к югу. А еще в холле имелось несколько корабельных рынд, десяток приличных пейзажей, много меди и полированного камня, стеллаж с книгами, вероятно, первыми изданиями.
— Впечатляет, — сказала Аглая. — Неплохая коллекция.
— Стараемся помаленьку, — улыбнулся Сарычев. — Сберегаем историческое наследие. Вот это, например…
Сарычев указал на причудливый резной буфет, украшенный купидонами и горгульями.
— Этот буфет стоял в столовой фельдмаршала Шернера. Впрочем, я взял его исключительно в качестве инвестиции, сам я люблю нашу школу, особенно модерн…
Сарычев похлопал ладонью по комоду.
— Груша, мореный дуб, карельская береза — чудесная вещь! Изготовлено по заказу Вильгельма Бранда, вы не представляете, скольких трудов стоило его найти — в его усадьбе сейчас ветстанция…
Комод действительно недурен, отметил я. Мне вообще модерн нравится — серебро, малахит, загогулины, красивые вещи. А Сарычев хитер, как и раньше, не зря вышел встречать нас с ружьем, неспроста.
— Кстати, про усадьбы, — сказал я. — Насколько я понимаю, тут была усадьба Чичагиных. В восемнадцатом веке, возможно, даже в девятнадцатом. Заингирь — их родовая вотчина…
— Ничего не нашли, — вздохнул Сарычев. — Ни камня, ни гвоздя. Я нарочно археолога выписывал, кандидата настоящего, чтобы он тут в округе все посмотрел — хотел дом на исторческом месте поставить. Кандидат у меня месяц с миноискателем шарил — бесполезно. Пустынь и есть пустынь, Заингирь, однако.
— Куда же все делось? — спросила Аглая. — Я тоже помню…
— Я же говорю, — улыбнулся Сарычев. — Не было вовсе никакой усадьбы. Напутали кандидаты. Ну, или она в другом каком месте была, а они написали, что здесь…
Сарычев приложил к щеке холодную сталь дриллинга, зажмурился от удовольствия.
— А потом это же одно слово — «усадьба». На деле домик трехкомнатный, сараюшечка. Вы вот в Болдине бывали? У Пушкина? Там вроде как усадьба, барин жил, конюшня, Болдинская осень. А такая усадьба за сто лет, если не ухаживать, в труху превратится. Так и здесь. Дом сгнил, железки растащили… Дальше у нас оранжерея…
Оранжереей это было назвать весьма сложно, скорее… Скорее, тоже модель.
Саванна. Коричневая, обезвоженная до керамической твердости земля, невысокие мертвые деревца, трава в половину человеческого роста, высохшая до оранжевого цвета. По размерам это помещение не уступало холлу, правая стена была расписана под африканские просторы, а через стеклянную левую очень удачно светило солнце: от его лучей нарисованный простор оживал, трава переливалась, словно от ветра, переливалась с шепотом, такой бывает лишь в самые жаркие дни.
Аглаю, похоже, впечатлило — она поежилась. Да и меня впечатлило, чего уж, не ожидал такого странного размаха. Комната была пропитана зноем. И страхом. Я явственно чувствовал страх, здесь было страшно, зря мы сунулись к Сарычеву, надо было хоть записку оставить…
Роман потер руки и поморщился, огляделся, ища пути к отступлению.
Сарычев с удовольствием за нами наблюдал, поглаживая ружейные стволы.