— …Тут и лечебницу туберкулезную не на ровном месте построили и везде написали, что грязями лечат. А они не грязями лечат! А в самом дело вшами. Надо полпузырька вшей полпузырьком водки залить и на две недели в теплое место — от туберкулеза самое лучшее лечение. Но тут главное, чтобы вши детские были — только они помогают. Лет до четырнадцати надо. Санаторную школу для этого как раз и содержали…
— Витя, не спи!
Я открыл глаза. Роман навалился на меня — то ли собирался душить, то ли пытался поднять с койки. Я коротко и несильно ударил его в нос. Роман отпрянул.
— Мир пребудет во тьме, — сообщил Роман, вытирая сопли. — Микропуты уже не ропщут, граница миров проходит через Кологрив, я сам видел… видел… далее лежит Йотунхейм…
Окончательно бесчеловечно пьян.
— Рома, — сказал я. — Ты много пьешь и смотришь фантастику. Зачем?
— А зачем ты свалить хочешь?
Держался на ногах с затруднениями, все силы тратились на беседу.
— Ты чего, испугался, Витя?
— Я не испугался, — ответил я. — Пугаться-то нечего, ничего в этих фотографиях нет. Я ничего не увидел.
— Вот именно! — Роман хлопнул в ладоши. — А знаешь, почему ты ничего не увидел? Потому, что там ничего нет… В этих снимках ничего нет, это фикция!
— Зачем тогда Пилот их прислал?
— Песчинка на берегу океана, — Роман сунул руку в карман и выгреб полгорсти всякой дряни — сухих иголок, шерстяных катышков, бумажек, крошеных семечек, жвачки и неопознаваемого праха. — Иголка в стогу леса, Витя. Этот Пилот… не дурак… Хазин рыпнулся — и готов, а ты что же?
— Хазин не рыпался, — сказал я. — Хазин наоборот.
— Пилот затем все это и прислал — нас с толку сбить. Мы этим делом занялись, так он испугался и стал подкидывать разное…
Роман брезгливо высыпал мусор из ладони.
— Я никаким делом не собирался заниматься, — сказал я. — И никуда не собирался ехать…
Роман уставился в потолок.
— Прилетели, — Роман указал пальцем вверх. — Они ночью сидят на крыше.
— Кто?
— Квадрокоптеры.
— Понятно…
Наверное, хорошо бы его связать, подумал я. Похоже на психоз.
— Я понял, почему мы, Витя, понял. Я, ты и Аглая. Что они делали и что мы не делали в тот день…
— В какой день?
— Да в тот день…
Роман привалился к стене, держался с трудом.
— Ты же понимаешь, о каком дне я говорю, — Роман переключился на шепот. — В тот самый день… Я понял, Витя! В тот день мы не ели мяса!
— Рома, иди спать, — сказал я. — Ты в хлам.
— А Хазин тогда ел! И вот теперь он труп!
Роман достал зажигалку, чиркнул. Огонь.
— Заправил, — пояснил Роман. — Как новенькая стала…
Роман стал поджигать стену. Стена не загорелась, по ней поползла черная ветка, зажигалка раскалилась, Роман зашипел и уронил ее на пол, дом Снаткиной не поддался.
— Рома, иди спать, — попросил я. — Завтра у нас много дел.
— У меня всегда завтра много дел…
— Я договорился с Зиной. Возможно, она нас завтра примет. Хотелось бы, чтобы ты присутствовал.
— Присутствие в присутствии… Я придумал, как назвать наш роман… «Хроника восхитительных присутствий», по-моему, неплохо, Витя. Зажигалочка, иди ко мне…
Роман трогал пальцем зажигалку, отдергивал. Горячая.
— Я вспомнил, у кого я ее видел, — сказал Роман. — Эту долбаную зажигалку… Вот две минуты назад понял! Я ее у тебя, Витенька, видел, у тебя…
— Прекрати нести чушь.
Роман подхватил зажигалку двумя пальцами.
— Шучу, — Роман дул на зажигалку. — Шучу-шучу. Слушай…
Роман достал из второго кармана баночку мази, понюхал.
— У меня этого не было… Это Снаткина подложила… Зачем мазь?
— Старая школа, — пояснил я. — Намажься желтой мазью, бедный сын Тумы, и нос Ча не учует тебя этой темной ночью.
— Кто такой Нос Ча? — спросил Роман.
Я промолчал.
— Ненавижу мазаться, — сказал Роман. — Пойду лучше бухну, подожду Ча…
Роман кинул мазь мне, удалился надежными короткими шагами.
За окном было тихо, Чагинск захватила бродячая зыбь, и дом Снаткиной погрузился, и теперь в окна вдавливалась земля, виски сжимало, словно земля вдавливалась и в голову. Тяжесть опускалась от затылка к ушам, растекалась по щекам и зубам. Стоило день пропустить хлорофилл — и вот результат. Или два дня? Надо срочно возвращаться к нормальной жизни. Нужен хлорофилл, свежие яйца, творог, подкопченный лосось, хороший кофе. Денек полежать на пляже, витамин Е, отдохнуть, я неделю не отдыхал, спасения нет, Остап Висла, подставь мне свое крепкое плечо…
Интернет отсутствовал, чертовы квадрокоптеры на крыше глушили сигнал, ладно, труд есть высшая добродетель. Я снова взялся за фотографии.
Чичагин. То есть Пересвет — пластинчатый доспех и меч, и площадь заполнена народом, на трибуне Механошин в белой рубашке, рядом с ним Зизи…
По коридору прошаркали шаги, дверь открылась, через паузу из-за косяка выглянул Роман. Он посмотрел на меня, понюхал воздух и сказал:
— Намазался? Молодец…
Роман быстренько проник в комнату.
— Мазь осталась?
— Что?
— Желтая мазь. Ты же намазался, я чувствую. Я тоже хочу.
Я протянул ему баночку с бальзамом.
— Спасибо…
Он зачерпнул пальцем мазь и стал намазывать руки.
— Что случилось, Рома?
Роман тщательно втирал «звездочку» в предплечья, в кисти и ладони, в пузыри ожогов.
— Так что случилось? — повторил я.
— Ча здесь.
Глава 14. Винил
Рядом с койкой стояла Надежда Денисовна с фотографией Аглаи в руке, я подумал, что в котельной мне нравилось больше. В котельную никто не входил без согласия, а здесь хоть дверь кроватью заставляй, просыпаешься, а над тобой высится Вайатт Эрп со своими пристрастиями. Вайатт Эрп исчез, однако Аглая ест арбуз.
— Кто снимал? — недружелюбно осведомилась Надежда Денисовна.
Похоже, рылась в моих вещах. Некрасиво, взрослая женщина, работает в ЗАГСе, государственный служащий фактически, а туда же.
Эрп с утра мне нравился больше Надежды Денисовны, интересно, куда делся Эрп?
Я попробовал подумать, куда пропал Эрп, но мозг работал плохо, чертов Чагинск слишком загрузился мне в голову и отжирал ресурсы мыслительных функций. Пришла, рылась в вещах… Наверное, я поморщился, Надежда Денисовна пояснила:
— Не переживайте, я подобрала ее с пола.
Она была в рабочем официальном платье из шершавого угольного сукна, на голове прическа; определенно, я больше люблю вечер. Каждое чагинское утро мучительно без исключений. Тебе может присниться плохой сон, и ты начнешь путь через день с ощущением продолжения сна, за каждым углом, за каждым поворотом ты услышишь на чердаке перемещение нагайны и весь день будешь опасаться луж и травы. К тебе может прийти Надежда Денисовна, любой может прийти к тебе утром, у Снаткиной проходной двор.
Не исключено, что Снаткина рылась в моих вещах. Это нормально, я не сомневался, что она это делала и раньше.
— Она лежала на полу, — повторила Надежда Денисовна. — Я пришла с вами поговорить — и увидела.
— Да, старое фото…
— Это мог сделать только он, — сказала Надежда Денисовна.
Я осторожно посмотрел на себя — одет. Заснул в одежде. Никуда не годится, надо срочно возвращаться к режиму дня. Еще немного, и это начнет сказываться. Собственно, это уже начало сказываться.
Костя Лапшин. Ему явно нравилась Аглая.
— Я помню, ему фотоаппарат купили, он щелкал направо-налево. Мать ругалась, что пленки не напасешься. Увлекался фотографированием.
Так можно фотографировать лишь тех, кто тебе нравится.
Я выбрался из койки, подошел к окну, открыл. Кажется, вчера было приблизительно так же. Аглая, к счастью, не похожа на мать.
У Аглаи прямая спина и ясные глаза.
— Максик, — сказала Надежда Денисовна. — Максим Куприянов. Такой был хороший мальчик, вежливый всегда. И родители приличные…
— Это сфотографировал Максим?
— Да, Максим. Все-таки откуда у вас снимок?
Я не знал, что ответить.
— Это Хазин, — сказал я.
— Хазин?
— Мой коллега. Фотограф. Если помните, он тогда сюда со мной приезжал.
— Это не мог быть Хазин, — возразила Надежда Денисовна. — Снимок сделан за год до…
Она оглядывала мою комнату.
— До тех происшествий. Видите, Глаша ест арбуз!
— Да…
Голова никак не могла включиться. Глаша ела арбуз.
— Все эти… ужасные события случились в июне, — сказала Надежда Денисовна. — А арбузы у нас только в августе. И потом… Я помню, как Максим сделал эту фотографию. Да и арбуз он принес. Так откуда у вас снимок?
— От Хазина, — ответил я.
Надежда Денисовна глядела на меня с прищуром.
— Мы с ним тут встретились недавно, — сказал я. — У него было много старых вещей, журналы, фотографии и эта фотография тоже. Я и взял. Хотел подарить Аглае, думал, ей понравится…
Надежда Денисовна задумчиво кусала губы.
— Как снимок мог оказаться у… этого Хазина? — спросила она. — Откуда он мог его достать?
— Не знаю. Если честно, я сам удивился, когда увидел, я у него сам спрашивал…
— И что он ответил? — продолжала Надежда Денисовна.
— Он умер.
Надежда Денисовна закашлялась. Я поднялся с койки и налил ей воды из чайника. Она не стала пить.
— У него что-то с сердцем вдруг приключилось, — стал объяснять я. — Не успели спасти.
— И он так ничего и не рассказал?
Я скосился на часы. Без пяти десять.
— Нет.
Я включил чайник.
— Хазин фотографировал все подряд…
— Говорю же — это не его снимок, — перебила Надежда Денисовна. — Это снимок сделал Максим Куприянов. Как он мог попасть к вашему Хазину?
Я не удержался, достал «звездочку», стал втирать в виски.
— Как-то попал… Я с Хазиным почти двадцать лет не виделся. Да мы и тогда друзьями не были…
— Зачем он тогда приезжал?
— Не знаю! — ответил я довольно грубо. — Он не успел рассказать, мы поругались, а потом у него тромб оторвался. Сейчас в морге лежит!