Надежда Денисовна стала ходить по комнате.
— Извините, Виктор, — она обмахивалась фотографией. — Я понимаю — этот визит… наверное, он неуместен… но я в отчаянии!
Я тоже в отчаянии. Завтра приду и разбужу тебя в шесть, бабушка.
— Я ужасно волнуюсь за Аглаю! Она сама не своя. Нервная, плохо спит, плохо ест. Мне кажется, у нее может развиться хроническая депрессия. И эти обмороки…
В открытую дверь заглянул Роман, увидел Надежду Денисовну и тут же исчез.
— Она со мной ничего не обсуждает, — сказала Надежда Денисовна. — Она всегда была гораздо ближе с бабушкой, так часто случается. Но я чувствую — что-то не в порядке…
Надежда Денисовна остановилась.
— Господи, как мы тогда все это пережили…
Она всмотрелась в фотографию.
— Я до сих пор вздрагиваю, как вспоминаю…
Она продолжала изучать снимок, словно увидела в нем нечто необычное.
— Кстати, Виктор, я сегодня звонила Зинаиде. Она, как мне показалось, не настроена вас видеть, не знаю уж почему…
— Не настроена?
— Нет. Разговаривать не захотела.
— Ну-ну… Зинаида Захаровна неправильно оценивает ситуацию, — сказал я по возможности лениво. — Она… скажем так, смотрит на действительность из позавчерашнего дня.
— Не знаю уж, откуда она смотрит… Я ей позвоню еще, но, по-моему, надежды мало.
— Печально…
— Печально?!
— Весьма. Впрочем, свой путь выбирает каждый сам.
Надежда Денисовна уставилась на меня как на завсегдатая ЗАГСа, затем, спохватившись, переменилась.
— Виктор, я вас кое о чем хотела спросить… Вот вы общаетесь с Аглаей… А я видела, ей посылку прислали. Вы не знаете, что в этой посылке?
— Аглая говорила… Кажется, книга.
— Книга?
— Да.
— Она же в библиотеке работает, — напомнила Надежда Денисовна. — Это точно книга, не лекарства?
— Книга. Может, редкая.
— Может…
— Как у Аглаи самочувствие? Вчера она выглядела устало.
Надежда Денисовна снова посмотрела на фотографию.
— Сегодня она тоже выглядит устало… Да и вы, Виктор, не очень смотритесь… Вы плохо питаетесь?
— Нет, спасибо, все в порядке.
Надежда Денисовна не могла оставить снимок.
— Хотите его взять? — спросил я.
— Нет, у меня же есть. Я пойду.
Надежда Денисовна удалилась, через минуту появился Роман.
— Это кто? — спросил Роман.
— Мать Аглаи.
— Откуда фотка? — спросил Роман. — Она принесла?
— В дневнике лежала. Думаю, что…
Роман схватил фотографию и стал рассматривать на просвет, словно пытаясь обнаружить в ней что-то дополнительное.
— Что ты там ищешь?
— Если снимок печатали на машине, то должна остаться дата… Нету… Значит, печатали в кустарных условиях.
— Куприянов увлекался фотографией, вероятно, это он.
— Вероятно… А на карте памяти? Что-нибудь нашел?
— Ты же сам вчера смотрел, — напомнил я.
— Я не очень… — Роман вздохнул, — хорошо помню вчерашнее… Давно не пил, отвык. У меня руки опять в… подозрительном вазелине…
И вопросительно на меня поглядел.
— Это Снаткина. Шла мимо, видит, человек…
— Куда шла? — не понял Роман. — Мы в тупике живем, тут некуда идти.
— Она иногда ходит, — объяснил я. — Ну и это… любит намазать. Она тебя разве не намазывала?
Я подмигнул. Роман вздрогнул.
— Не злая старушка, в принципе. Увидела, что у юноши ожоги, остановилась, ну и это… намазала слегка.
Роман поежился.
— Тебя она что, тоже…
— Случалось, — ответил я. — А что ты хочешь? Чагинск. Чай будешь?
Он не отказался.
— Ты делаешь какие-нибудь заметки? — спросил Роман. — Мысли записываешь?
— Нет пока, я пока… анализирую.
— Да, и я анализирую.
Я насыпал в банку до половины заварки, залил кипятком. К чаю у нас не нашлось ничего, сам чай получился кислый и пустой, он весьма подходил к нашему настроению, даром что крепкий.
— А ты не думал, что это мог быть Максим? — спросил Роман.
— Что?
— Это Максим Куприянов. Пилот.
— Ну да…
— Ты же вроде говорил, что это Костя?
— Нет! Не Костя! — отмахнулся Роман. — Костя Лапшин обычный фантазер, а Максим явно просчитанный тип! И, судя по этой фотке, ему самому нравилась Аглая. А Аглае нравился Костян. Они пошли в лес, и Максик убил Костю. Например, столкнул в болото.
— Им было по тринадцать лет, — напомнил я.
— Ну и что? Этот Максим темный типец… Кстати, ты нашел чего в дневнике?
— Ничего конкретного, так, в общих чертах. Сам посмотри.
Я передал Роману дневник.
— Давай…
Роман принялся листать дневник.
Я пересел с табуреткой к окну, пытался дышать, однако воздух не проникал, словно его там и не было, я высунул руку, но снаружи воздух был тоже мертвый. Надо купить вентилятор, чтобы немного гонял атмосферу, интересно, тут еще можно купить вентилятор?
Я смотрел на улицу, думал о погоде и о том, что на самом деле следует нормально поесть. В моем возрасте необходимо регулярно питаться, делать гигиеническую гимнастику; многие не пренебрегают черносливом, собственно, чернослив полезен в любую пору.
— Ерунда… — разочарованно сказал Роман через пятнадцать минут. — Бред подростковый, что вижу, то пою… Ты хоть что-нибудь в этом понял?
— Не особо.
— Вот и я. Если честно, я ожидал больше от этого дневника, но, видимо, ничего оригинального… Зачем его вообще прислали?
— Его не прислали, — напомнил я. — Его мы сами посмотреть решили.
— Да, точно… Кстати, Витя, ты где хранишь образцы?
Я указал под койку.
— В чемодане?!
— А где еще? Сейф с собой таскать прикажешь?
Я достал чемодан и убрал дневник в него.
— Ну, не знаю…
— Тот, кто послал тебе зажигалку, а мне кепку, позаботился об их безопасности. Не боись, Ромик, страж-птица проведет тебя долиной смертной тени, все будет чики-пуки.
— Да сейчас… — с сомнением ухмыльнулся Роман.
— Доверяй мне, — ответил я с надлежащим акцентом.
Роман вздохнул.
— Получается, ни от дневника, ни от фотографий Хазина особой пользы нет, — заключил он.
— Пока непонятно. Нужно больше времени.
— А мне все понятно. Надо отправлять на исследование то, что имеем. Вот тогда…
Роман замолчал.
— Вот тогда они зашевелятся по-настоящему! Кстати, ты результаты по кепке не получил?
— Рома, ДНК-исследования — это не совсем то, что показывают по телевизору, а гораздо серьезней…
— Но нам надо решить…
— Надо нам поесть, — перебил я. — Нормально поесть, у меня желудок начинает болеть. Жареной картошки, пельменей, может, блинов с творогом. Снаткина себе готовит?
— Готовит. Неплохо, кстати, но, боюсь, ты не станешь это есть. Ей тарелки лень мыть, и поэтому она всегда хлебает из кастрюли.
Ничуть не удивлен.
— Может, у нее консервы есть?
— Она с утра умоталась, а без разрешения я боюсь брать.
— Почему? — не понял я.
— Отравить могла. В воспитательных целях. Снаткина, сам же знаешь.
Возражать не стал.
— Давай купим лапшу, — предложил Роман. — Если заварить ее в бульонном кубике, получается съедобно. Но кубик лучше брать рыбный. Или порошковое пюре. На Любимова хороший магазинчик есть…
Порошковое пюре. Порошковое пюре — всегда разумный выбор, его расфасовывают из одной сычуаньской бочки, и какую бы ты ни купил фирму — вкус будет одинаковый. Добавить сливочного масла — и можно есть без непреодолимого отвращения. Пища будущего, в «Туманности Андромеды» все ели порошковое пюре или прессованное порошковое пюре, а Мвен Мас мог сжевать окаменевшее пюре.
Поехали в город, остановились на Любимова возле «Дианы». «Диана. Продукты и напитки».
— Может, сухарей еще взять? — спросил Роман. — Или халвы?
— Возьми варенец, — сказал я.
Роман отправился за едой, я остался в машине. В магазин не хотелось, войдешь и встретишь отчаявшуюся раблезианскую продавщицу, встретишь неприветливого хама-грузчика, найдешь увядшие шампиньоны, удручающие козинаки и печенье «Труд», и кошку в молочном отделе, именно поэтому в Геленджике я предпочитал доставку.
Вдалеке, там, где Любимова пересекалась Центральной, улицу переехал полицейский автомобиль. Заметил. Я не сомневался, что и полицейский меня заметил, и не сомневался, что это Федор. Других полицейских в Чагинске я не видел, возможно, Федор здесь единственный полисмен: и начальник, и постовой, и паспортный стол, и, если что, отстреляет бешеную лисицу. В конце восемнадцатого века на село Высокое напали бешеные волки, слава богу, мимо на своей знаменитой гнедой кобыле проезжал адмирал Чичагин, он курил голландскую морскую трубку, а поперек седла держал тяжелый швейцарский штуцер. Бешеный волк бросился на адмирала, Чичагин вскинул ружье и насквозь прострелил зверя вдоль позвоночника. Остальных волков Чичагин затоптал верной кобылой и заколол шпагой. Благодарные крестьяне подарили адмиралу двух самых жирных в селе гусей.
Забавно. Я немного взгрустнул об адмирале и в зеркало заднего вида отметил, как из соседнего переулка вырулил полицейский автомобиль. Федор. Я оказался прав.
Роман не появлялся. Возможно, в «Диане» служила не раблезианская женщина, а женщина лавкрафтианская, тогда у Романа мало шансов вернуться, подумал я, но это судьба.
Полицейский автомобиль приблизился и припарковался позади «восьмерки», из него показался Федор и быстро пересел ко мне.
— Привет, Витя.
Федор был настроен официально, от него пахло сырокопченой колбасой и псиной. Или кошкой.
— Витя, у меня к тебе… один вопрос.
Несмотря на приметы официальности, одет Федор был в серый спортивный костюм, покрытый мерзкой коричневой шерстью. Я представил, как Федор засыпает пьяный на диване, а кошки его жены собираются и резвятся на нем всю ночь. Под предводительством Котика Жо.
— Снаткина его не калечила, — ответил я.
— Кого опять?
— Пожарного.
— Какого пожарного, у нас больше нет никаких пожарных… — Федор замолчал. — А, понятно, Витя. Все шутишь, ха-ха, смешно…