И началось. На штурм горы Кения ринулись все кому не лень. В 1933 году на пик Ленана водрузили большой металлический крест, который папа римский Пий XI подарил основанной неподалеку католической миссии. На склоне горы на 36 гектарах вырос шикарный «Маунт Кения сафари клуб». К услугам гостей – стриженые лужайки, гольф, теннис, лошади, бассейн с подогретой водой, пруды с лебедями.
Из опасного приключения восхождение превратилось в увеселительную прогулку. С этой мыслью отправился в путь и я, она постоянно всплывала, когда навстречу попадались микроавтобусы с названиями туристических агентств. Пейзажи за окном также настраивали на благодушный лад: по обе стороны шоссе простирались банановые плантации, по обочинам тянулись вереницы людей с тяжелыми связками плодов.
За время освоения горы появилось больше 30 маршрутов восхождения. Большинство из них по плечу только опытным альпинистам, но шесть годятся и для простых смертных. Мы выбрали самый быстрый и короткий – через селеньице Наро-Мору, известное благодаря самой чистой и ухоженной в стране железнодорожной станции. Оно и немудрено. При двух поездах в неделю у персонала более чем достаточно времени для наведения во вверенном хозяйстве образцового порядка.
Знаменитой станции мы не увидели, так как сразу же проследовали в базовый лагерь, растянувшийся вдоль ручья цепочкой каменных домиков. По берегам теснились заросли, населенные певчими птицами. Солнечные лучи пробивались сквозь листву, зажигая в воде веселые блики. Мы сели на скамейку. Тихо шелестела листва, навевая спокойствие и дремоту.
Идиллию разрушил пыльный «Ленд Ровер», с недовольным ревом подкативший к административному корпусу. Мотор замолк, дверца откинулась, но из машины никто не выходил. После долгой паузы на землю почти вывалилась женщина средних лет с растрепанными волосами и неестественно красным загаром, больше напоминавшим ожог. Мучительно морщась при каждом шаге, пошатываясь, она прошла в приемную. За ней, с некоторыми интервалом, проковылял краснокожий мужчина.
– Кто это? – оторопело спросил я подошедшего чернокожего парня спортивного вида.
– Туристы из Англии. Вернулись после восхождения, – охотно пояснил тот и представился, – меня зовут Пол. Я ваш проводник.
В следующие полчаса мы были заняты примеркой курток, спальных мешков, ботинок и балаклав – шерстяных чулок с прорезью для лица. Все вещи оказались порядком потрепанными. В пуховиках и спальных мешках не застегивались молнии, в башмаках стельки ни за что не хотели менять полюбившуюся им форму стиральной доски, балаклавам за долгую трудовую жизнь так ни разу и не удалось познакомиться со стиральным порошком или хотя бы с мылом, но делать было нечего. Отдав отобранную экипировку носильщикам, мы залезли в переделанный под автобус высоченный грузовик и выехали за ворота лагеря.
Колымага двигалась неспешно, позволяя пассажирам вдоволь насладиться удивительными для Африки видами. Никаких пальм, манго, авокадо и прочих сизалей. Хвойные леса, низкорослый кустарник, лопухи, репей. В сочетании со свежим ветерком, серым небом и мелким, нудным дождиком получалась натуральная российская средняя полоса. А ведь, судя по придорожной табличке, мы только подбирались к двум с половиной километрам.
Миновав монументальные ворота в национальный парк, охвативший кольцом огромную гору, грузовик углубился в лес. Асфальт кончился, дорога становилась все уже, а колдобины и ямы увеличивались в размерах. Наконец впереди показался узкий мостик, перекинутый через неширокий поток. Дальше двигаться можно было только на своих двоих.
По довольно крутой дороге, некогда проезжей, что следовало из остатков твердого покрытия, мы поднялись к небу еще на несколько сот метров. Повсюду росли высоченные африканские оливы, увешанные длинными гирляндами седого мха, который в простонародье зовут «стариковской бородой». Более привычный нам зеленый мох покрывал короткой щетиной основания стволов и выступавшие из красноватой земли валуны. Рядом от малейшего ветерка отчаянно скрипели непроходимые заросли бамбука.
На обочинах попадались следы копыт и лап. На склонах водятся львы, леопарды, буйволы, зебры, антилопы, дикие свиньи, перечислил Пол. Некоторые забираются на четыре километра, хотя такое происходит нечасто. Наведываются на высокогорье и слоны, о чем свидетельствовал их ни с чем не сравнимый помет. Национальный парк раскинулся на территории свыше 2000 квадратных километров, и в нем можно найти все что угодно, в том числе и эндемичные виды животных и птиц.
Заросли вокруг выглядели девственными и нетронутыми. А как же сообщения о том, что заповедные леса у подножия облюбовали наркодельцы? Оказалось, одно другому не мешает.
– Эти парни не промах, – заверил Пол. – Они выбирают местечко поукромнее и вырубают только часть деревьев. Так трудно заметить делянку с воздуха. Сдают ее бедным жителям окрестных деревень. Тем, кто присматривает за плантацией бханга, разрешают использовать часть площади под собственные посевы.
Полиция постоянно проводила облавы, но задерживала только исполнителей – оборванных крестьян, готовых на все ради куска хлеба. Эти бедолаги и садились в тюрьму. Заказчики, жившие в городском комфорте, продолжали разгуливать на свободе. Высокая норма прибыли позволяла им спокойно пережить потерю пары плантаций.
Важность сохранения экологической системы горы Кения, где берут начало многие реки страны, хорошо понимали еще в колониальные времена. Национальный парк был создан в 1949 году, а в 1978 году треть его ЮНЕСКО объявила биосферным заповедником.
Благодаря расположению на экваторе с июня по октябрь солнце находится на северной стороне горы. В это время южные склоны покрыты снегом и льдом. С декабря по март ситуация кардинально меняется. Теперь «зима» наступает на северной стороне. Именно в эти временные отрезки, совпадающие с сухими сезонами – с января по начало марта и с июля по начало октября, – рекомендуется совершать восхождения.
За климатическими изменениями на горе следит метеостанция, забравшаяся на трехкилометровую высоту. Туда мы с Полом и пришли. Рядом с приборами, фиксировавшими солнечную активность, атмосферное давление, количество осадков, стоял деревянный домик. В единственной комнате с двухъярусными нарами по периметру, к счастью, оказался камин. Но даже с его помощью ночью согреться не удалось. Холод был особый: всепроникающий и неистребимый.
Утром по росе двинулись выше. Крутизна росла, а дорога очень скоро кончилась. Дальше шла тропа, порой едва заметная. Быстро менялась растительность. Вековой лес исчез, уступив место сначала небольшим можжевельникам, а потом траве: роскошной, шелковистой и мягкой на вид, но очень жесткой на ощупь. Над ней возвышались странные растения, которые местные жители называли «страусиными перьями» и «водосборной капустой». На самом деле это лилипут крестовник, превратившийся в Африке в великана. Его листья, между которыми всегда можно найти воду, в самом деле похожи на перья страуса. Постепенно отмирая, они как бы создают теплую шубу, из которой вверх тянутся новые побеги. На горе Кения крестовник достигает пяти-шести метров. Еще выше вытягиваются лобелии, чьи мертвые старые листья также укутывают растение и спасают его от ночных холодов.
Тот, кому удалось выжить, обзавелся мощной защитой. Особый вид горных хорьков даманов, встречающийся только на горе Кения, появляется из чрева матери уже покрытый густой шерстью. Неудивительно, что эти неуклюжие толстые зверьки размером с кошку в изобилии водятся на высотах, немыслимых для других животных.
Нам повезло. Во время восхождения небо было ясным. Под ногами то и дело возникали лужи, но их почти всегда можно было обойти или перепрыгнуть. Когда над горой проливается дождь, а такое часто случается даже в сухой сезон, склоны превращаются в труднопроходимое месиво, а то и в сплошной поток воды.
Перевалив через хребет, мы спустились в долину, перешли по камням через быстрый ручей и вскоре увидели длинный каменный барак с железной крышей – последнее пристанище перед рывком на Ленану. У дома, в ожидании очередной порции отбросов, резвились жирные даманы, а вокруг расстилалась равнина, залитая солнечным светом, покрытая сочной травой, а кое-где украшенная каменными глыбами и прелестными кристально чистыми озерцами. День был в самом разгаре, остатки облаков рассеялись, перед нами во всей красе открылся блистающий пик. Надпись перед лагерем подсказывала, что до него оставалось подниматься меньше километра. Но, глядя на уходившие ввысь каменистые склоны, не верилось, что туда можно добраться без ледоруба и веревки.
…Пол разбудил ровно в три ночи. Рядом, в пляшущем свете ручных фонариков, проворно и споро, как на военных учениях, одевалась группа немецких туристов. На улице стояла морозная безветренная погода. Ярко светила луна. Впереди, дружно втыкая в заледеневший грунт палки, отбивали ритм немцы. Сзади неумолимо надвигалась еще одна германская группа. Оставалось покориться мерной тевтонской поступи и, двигаясь по проложенному авангардом серпантину, карабкаться все выше и выше, к мерцавшим над хребтом звездам.
Стоило подняться на сотню метров, как от растительности не осталось и следа. Вокруг расстилалась одна темная, безжизненная, промерзшая пустыня. Сильный ветер заставил поднять капюшон куртки. Из-за разреженного воздуха каждое движение требовало гораздо больших усилий, чем обычно, но Пол научил нас экономить энергию. Мы не торопились. Шагали сосредоточенно, молча, ровно, стараясь сначала наступать на пятку, а затем переносить вес на носок.
Передохнув на уступе, двинулись дальше. Тропа вывела на гребень. Слева, на противоположном склоне, белел ледник – грозный, величественный, равнодушный. В голове сама собой зазвучала музыка. Но не мелодичное оркестровое вступление ко второй части скрипичного концерта Брамса, обычно приходившее на ум при виде гор, а отрывистая какофония струнного трио Антона фон Веберна. На высоте звуки, раньше казавшиеся случайными и хаотичными, обрели стройность и гармонию. «Не зря Веберн так любил Альпы», – пронеслось в голове.