В извечном противостоянии России с Западом музыка, конечно, не играет первую скрипку, но и сводить ее роль к партии контрафагота, тубы, треугольника было бы опрометчиво. Те, чья молодость пришлась на 50-е или 60-е годы прошлого века, помнят, какие страсти кипели вокруг джаза, а те, кто взрослел в 70-е или 80-е, – вокруг рока. Но то была улица с односторонним движением. Сколько бы восторженных од о покорении западных стран нашими рок и поп-звездами ни спели прикормленные журналисты, правда состоит в том, что советская и российская эстрада никогда не становилась там сколь-нибудь заметным явлением. Серьезная музыка – другое дело. Она исполняется, записывается, транслируется и может служить верным отражением того, как воспринимается российская культура и сама Россия. Зеркальце получается пусть и миниатюрным, но не кривым.
Пренебрежение русскими композиторами, демонстрируемое музыкальными обществами в Замбии и Кении, не означает, что их творения игнорируются и в бывшей метрополии. В крупнейших книжных магазинах Лусаки и Найроби продавались британские музыкальные журналы. Из них следовало, что в Лондоне выходили диски с записями не только самых известных наших авторов, таких как Чайковский и Рахманинов, но и тех, кто исполняется нечасто: Аренский, Ляпунов, Калинников, Гречанинов, Мясковский… Регулярно звучали произведения российских композиторов в британских концертных залах. Вместе с тем бросалось в глаза, что круг тех, кого играют не от случая к случаю, а постоянно, жестко предопределен и узок.
Если попытаться сформулировать кратко, то наибольшую благосклонность у британских кураторов культуры вызывают советские и российские авторы, которые сосредоточиваются на темных сторонах жизни. В случае с советским периодом упор делается на циничных пересмешниках, чье творчество стало возведением в Абсолют приема, найденного молодым Густавом Малером в третьей (в другой редакции она четвертая) части первой симфонии – «Траурном марше в манере Калло».
Французский график XVII века Жан Калло отношение к произведению имеет косвенное. Имя известного художника появилось потому, что он любил работать в сатирическом ключе. В действительности музыка навеяна гравюрой Морица фон Швиндта, помещенной в детской книжке и известной всем австрийским школьникам второй половины XIX столетия.
На гравюре изображены звери. Выстроившись в погребальную процессию, они хоронят найденного в лесу мертвого охотника. Издевательски вежливо отдавая почести лютому врагу, зверушки то и дело непроизвольно пускаются в веселый пляс, а потом спохватываются и, продолжая внутренне ликовать, вновь начинают изображать горе. В музыке истинный подтекст сцены выражен с помощью мажорной студенческой песенки «Что ж ты спишь, братец Яков?», которая звучит противоестественно мрачно, потому что подана в миноре. Ей противопоставлен по-цыгански надрывный танцевальный напев. В результате возникает ощущение, что музыка насквозь пропитана лицемерием и цинизмом.
Беспросветный пессимизм и беспощадный стеб, доведенные до крайности и потребляемые в больших количествах, словно концентрированная серная кислота, разъедают общество, разобщают людей, парализуют их волю. Первая симфония Малера, кстати, завершается жизнеутверждающим финалом, в котором звучит светлая тема, олицетворяющая природу и оттеняющая циничный похоронный марш. Судя по статьям музыкальных критиков, британцы прекрасно понимают опасность перекармливания публики «чернухой», поэтому своим соотечественникам выдают отобранные сочинения советских авторов в гомеопатических дозах с целью сугубо воспитательной. Она заключается в том, чтобы с помощью культуры, воздействующей на воображение, закрепить в сознании людей тезисы политической пропаганды, которая рисует Россию земным воплощением ада. Разумеется, такие музыкальные иллюстрации рассчитаны на взыскательных слушателей. Основной массе, филармонические залы не посещающей, предлагается довольствоваться тенденциозными репортажами по телевидению и в прессе.
Столь избирательный подход к творческому наследию российских композиторов объясняется не только враждебным отношением к нашей стране и стремлением избавить уши, глаза, мозги своего населения от потенциально «вредных» влияний, способных поставить под сомнение генеральную политическую линию, проводимую элитой. К сожалению, не последнюю роль играет презрительное отношение к другим народам как существам низшим, недостойным стоять рядом, на одной ступени. Чтобы не быть голословным и не ссылаться на разговоры с рядовыми, никому не известными любителями музыки, приведу цитату из статьи британского Нобелевского лауреата Бернарда Шоу, написанной после прослушивания Второго фортепианного концерта Петра Ильича Чайковского.
«Шесть тактов сонаты Моцарта сказали бы мне больше, чем 20 концертов типа концерта Чайковского[3]», – писал маститый литератор, в начале карьеры работавший музыкальным критиком.
Но, может быть, это впечатление от одного, не самого удачного произведения русского классика? Ничуть. Не меньше сарказма вызвала «Патетическая» симфония Чайковского – одно из самых глубоких и проникновенных произведений мировой музыки, завещание великого мастера. На взгляд Шоу, в ней «нигде нет истинной глубины чувств, зато есть переизбыток трагичных и сверхъестественных эпизодов», которые «не мотивированы и созданы явно по накату». Кроме того, симфония «изобилует разгульными пассажами с обычным для Чайковского пристрастием к чисто оркестровым эффектам».
«С симфонической точки зрения все это – сплошное надувательство», – делает вывод Шоу, которому явно не по себе оттого, что «Патетическая» имела у лондонской публики «огромный успех».
Надменное отношение к одному из величайших музыкальных гениев всех времен требовало объяснения. И оно не заставило себя ждать.
«Если вы услышите о великом композиторе из России, Венгрии или любой другой страны, которая находится далеко позади нас в социальном развитии, легче всего этому не верить, – откровенно высказался Шоу, которого у нас за симпатию к социал-демократии и неприятие атомной войны опрометчиво записали в «друзья нашей страны». – Англии нельзя быть слишком замкнутой в вопросах искусства, но, если Англия хочет, чтобы ее музыка достигла высочайших стандартов, она должна сама создавать ее для себя. Подростковый энтузиазм, революционные страсти и запоздалый романтизм славян не может дать Англии ничего, кроме игрушек для молодежи».
Откуда такое самомнение, апломб и гонор? Самомнение тем более удивительное, что ко времени написания статьи Великобритания не сумела взрастить ни одного композитора, сравнимого по таланту и популярности с членами «Могучей кучки» или Ференцем Листом.
Собственную музыку «высочайших стандартов» великобританцы вскоре создали. Это «Торжественные и церемониальные марши» сэра Эдварда Элгара, первого баронета Бродхита. Их имперский пафос буквально выталкивает английских слушателей из кресел, словно фанатов на стадионе при виде гола любимой футбольной команды. Тем, кому доводилось наблюдать фокус на концерте, подтвердят, что зрелище производит неизгладимое впечатление. Народ, прославившийся самоиронией, в едином порыве погружается в безоглядный националистический восторг… Что-то тут не так. И действительно, не зря же эта якобы беспощадно самокритичная нация до сих пор, в XXI веке, содержит и на все лады восхваляет королевский двор, да еще требует от всего мира официально называть свою страну «Великой».
По здравому размышлению выходит, что противоречий нет. Все логично. Самоирония вписывается в великобританскую картину органично и естественно. В самом деле, почему бы не подтрунить над собой, любимым? Кому еще можно доверить дело столь чувствительное и деликатное? Во всяком случае, не примитивным славянам, застрявшим «далеко позади в социальном развитии».
И уже не удивляешься, когда слышишь от британцев, что Чайковский и Рахманинов, конечно, недурные мелодисты, но второсортны, так как слишком сентиментальны и поверхностны, что Брамс «выше» (superior) Чайковского, а Рахманинов «ниже» (inferior) Элгара (привет всем до сих пор верующим в политкорректность и толерантность так называемых цивилизованных народов). Как будто Рахманинов создал только милую польку и ностальгический вокализ, а великолепные фортепианные концерты, по праву вошедшие в репертуар всех великих пианистов, многоплановые симфонии, заставляющие слушателей пережить всю палитру чувств, написал за него кто-то другой. Как будто не принадлежат перу Сергея Васильевича трагедийно-исповедальные «Симфонические танцы», ставшие гениальным звуковым воплощением стихотворения Тютчева:
Из края в край, из града в град
Судьба, как вихрь, людей метет,
И рад ли ты, или не рад,
Что нужды ей?.. Вперед, вперед!
Знакомый звук нам ветр принес:
Любви последнее прости…
За нами много, много слез,
Туман, безвестность впереди!..
«О, оглянися, о, постой,
Куда бежать, зачем бежать?..
Любовь осталась за тобой,
Где ж в мире лучшего сыскать?
Любовь осталась за тобой,
В следах, с отчаяньем в груди…
О, сжалься над своей тоской,
Свое блаженство пощади!
Блаженство стольких, стольких дней
Себе на память приведи…
Все милое душе твоей
Ты покидаешь на пути!..»
Не время выкликать теней:
И так уж этот мрачен час.
Усопших образ тем страшней,
Чем в жизни был милей для нас.
Из края в край, из града в град
Могучий вихрь людей метет,
И рад ли ты, или не рад,
Не спросит он… Вперед, вперед!
И это тоже поверхностно, сентиментально, второсортно?! Убейте – не соглашусь. А сокровенное «Всенощное бдение»? Стоит только зазвучать хору, как просветленная, нежная звуковая волна бережно подхватывает и несет ввысь. Перед мысленным взором открывается мир. Родной мир, в котором все знакомо и любимо, даже если ты попал туда впервые, все устроено ладно и правильно. Странное чувство, когда находишься за тридевять земель от отчизны, но такова сила настоящего искусства.