Теоретически, чтобы приступить к обязанностям бортпереводчика, требовалось пройти много этапов. Мы прошли только через одну процедуру: у нас измерили давление и сказали: «Ребята, вперед!» Прежде чем допустить пополнение к полетам, летчики усадили нас перед «черными ящиками» с записями переговоров, и так мы постепенно, за несколько недель, научились вычленять из эфирного хаоса то, что нужно.
Первые полеты совершались под присмотром других переводчиков, уже имевших необходимый опыт, и только потом, когда все давали добро, дозволялось выходить в рейс в одиночку. Как же это было жутко впервые без дублера, всегда готового прийти на помощь, запрашивать взлет и вести радиообмен при посадке, сознавая, что ты отвечаешь за человеческие жизни и висящую в воздухе многотонную махину. При этом все время пребывания в авиаотряде мы продолжали числиться при военной миссии, поэтому официально ни на каких самолетах якобы не летали.
За год никто из экипажей не погиб, никто не получил ранения. Мне говорили, что потом один «Ан-12» сбили ракетой и он разбился, но это, кажется, единственный случай больше чем за десятилетие. Если бы он произошел с нами, вряд ли бы мы выжили. Парашют, конечно, у меня имелся, вот только пользоваться им я не умел и никогда не прыгал.
Два неприятных эпизода на моей памяти все же случились. Товарищ из нашей институтской языковой группы, тоже бортпереводчик, летел в Кабинду. Приземление прошло неудачно, и у самолета сломалась стойка шасси. «Ан-12» развернуло прямо посреди полосы, но, к счастью, самолет не перевернулся и не загорелся. Экипаж эвакуировали другим бортом, а сломанный самолет так и остался ржаветь в Кабинде.
Второй случай произошел уже со мной, когда летели в Куиту. Городок расположен в самых что ни на есть «унитовских» местах, в гористом центре Анголы. Это был уже второй послеобеденный рейс. Подлетаем, и тут нам с земли сообщили о надвигавшейся грозе. Решайте, говорят, сами, что делать.
Садиться, как известно, гораздо сложнее, чем взлетать. По тому, как приземляется самолет, можно безошибочно судить о квалификации летчика. Посадка в грозу – отдельная песня. В тот день допеть ее до конца удалось только благодаря мастерству экипажа и удачному стечению обстоятельств.
Услышав в наушниках тревожные переговоры членов экипажа, я заглянул в дверь, которая вела в кабину пилотов. «Ан-12» заходил на взлетно-посадочную полосу, но прямо на нас, с другого ее конца стремительно надвигалась черная туча и стена густого дождя. В воде плескалась уже половина бетонной дорожки, а другая, ближняя, оставалась сухой. Командир на всякий случай ушел на второй круг. И тут выяснилось, что возвращаться в Луанду не менее опасно. Куиту плотно обложили грозовые облака.
Вокруг сгущались сумерки, сверкали молнии, и нам ничего не оставалось, как пойти на посадку. Приходилось спешить, и полосы «Ан-12» коснулся на заметно большей, чем положено, скорости. Мимо пронеслось здание аэровокзала, а мы катились и катились так же быстро, как в самом начале. Вот уже полоса должна закончиться, а самолет все никак не останавливался. И только у самой кромки посадочного поля, едва не пробив ограждение из колючей проволоки, машина замерла.
В наушниках наступила оглушительная тишина. С кресел никто не поднимался. Члены экипажа долго не могли проронить ни слова. Наконец, после томительной паузы летчики, как бы нехотя, зашевелились, задвигались, разгерметизировали кабину, открыли люк. Снаружи, как из брандспойта, хлестал ливень. Я глянул вниз. Покрышки на шасси напоминали изорванные половые тряпки. Втулки колес сточились, из круглых стали квадратными и нагрелись так, что шипели от падавших на них и мгновенно испарявшихся капель. Потом нам рассказали, что, когда мы тормозили, искры брызгали снопами.
Нас приютили в казарме кубинцы из местного военного гарнизона. Они сытно накормили рисом и курицей, поджаренной на оливковом масле, отвели в спальню. После стольких волнений сразу ложиться не хотелось. Мы долго сидели на первых «этажах» трехъярусных кроватей и вели дружескую беседу на портуньоле – смеси португальского и испанского.
В тот вечер, помимо прочего, я узнал одну практическую вещь, которая оказалась в Африке исключительно полезной. Кубинцы научили просто и быстро готовить вкусный салат из авокадо. В СССР этот замечательный плод совершенно не знали. Лично я впервые встретил странное название случайно, когда в школе, убирая во время дежурства класс, наткнулся на учебное пособие, посвященное тропическим фруктам. Там говорилось, что по вкусу авокадо напоминает… шоколад. Из написанного следовало, что если автор его и видел, то только на картинках. Но это я понял гораздо позднее, а в тот день просто подивился тому, какие чудеса встречаются в далекой Африке.
Когда с приходом рыночной экономики авокадо появился на прилавках российских магазинов, он не сразу пришелся по вкусу. В начале 1990-х в московском универсаме я заметил лоток спелых, фиолетовых авокадо, чуть выглядывавший из-под прилавка. На мой вопрос, почему хорошие, зрелые плоды убраны подальше от глаз покупателей, продавщица отреагировала неожиданно живо.
– Ой, а вы что, знаете, как их готовить? – всплеснула она руками. – Поделитесь, а то мы тут с девчонками пробовали и так и этак, но ничего хорошего не выходит. Невкусные они какие-то, эти авокады.
– Так вы их, наверное, брали, когда они еще были зеленые и твердые, и нарезали кусочками? – поинтересовался я, припомнив собственные неудачные опыты в Анголе.
– Ну да, не эти же, сизые, резать? Их и резать-то нельзя. Они вон какие, мягкие. Мы думали, они сгнили. Сняли их с прилавка как порченные, только выбросить не успели.
Пришлось объяснить, что «сизые», мягкие авокадо – как раз созревшие, самые вкусные. А приготовить из них салат – проще простого. Берется плод, разрезается ножом посередине, вынимается косточка. Дальше можно готовить блюдо прямо в половинках. Посудой послужит кожура. Надо лишь превратить мякоть в кашицу (сделать это можно обыкновенной вилкой), и слегка подсолить. Вот и вся премудрость. Такой авокадо следует есть с рисом или с хлебом.
Описанный способ – самый аскетичный, так сказать, походный вариант. В домашних условиях приготовить мякоть можно блендером и не в кожуре, а в миске. Желательно добавить туда чуть-чуть майонеза, а также дольку раздавленного или очень мелко нарезанного чеснока и хорошенько все размешать. Особенно вкусно есть получившуюся светло-зеленую массу, намазывая ее на черный хлеб.
Но настаивать не буду. Возможно, кому-то больше нравятся авокадо, порезанные кусочками и добавленные в овощные салаты, то есть приготовленные так, как обычно советуют в кулинарных книгах. Мне после освоения кубинского метода такой способ не кажется удачным, но вкус у каждого свой. К тому же авокадо, которые продаются у нас, чаще всего, выращены в Израиле. В отличие от африканских, они твердые, зеленые и дозревать не обучены. Их действительно можно использовать, только порезав на кусочки.
Я, кажется, отвлекся, пересказывая беседы на нижней полке кровати в кубинской казарме ангольского города Куиту. Пора двигаться дальше. Итак, вдоволь наговорившись с новыми знакомыми, мы стали укладываться. Перед сном отправились на поиски ванной комнаты, и вдруг – новое происшествие.
На территорию гарнизона примчались два взмыленных, едва живых от усталости кубинца. Оказалось, они пробежали по пересеченной местности два с лишним десятка километров, пока их не подобрали товарищи. Это были пилоты военного вертолета «Ми-25», который в тот день подбили повстанцы неподалеку от Андулу – родных мест лидера УНИТА Жонаша Савимби. Винтокрылая машина упала в болото, загорелась и взорвалась, но пилоты успели выскочить, выбраться из трясины и оторваться от погони. Мы смотрели на них с восхищением. Такой вот выдался длинный, богатый на происшествия денек.
Что касается самого Жонаша Савимби, то он оказался человеком, маниакально рвущимся к власти. Ничто другое его не интересовало. Уже будучи корреспондентом ТАСС, я видел его и даже пообщался в Лусаке в мае 1995 года. Туда он приехал на встречу с президентом Анголы Жозе Эдуарду душ Сантушем, на которой заявил о приверженности Лусакским договоренностям, то есть фактически договору о мирном урегулировании в Анголе. Правда, осенью 1994 года, когда подписывался Лусакский протокол, Савимби на церемонию не приехал, сославшись на то, что ему не удалось добраться до Замбии из-за обстрелов правительственных войск. Во всяком случае так заявили в штабе УНИТА португальскому журналисту, который сумел при мне дозвониться туда по спутниковому телефону. Протокол, устанавливавший, в частности, условия демобилизации вооруженных формирований УНИТА с последующим включением части бойцов в национальные вооруженные силы, от имени повстанцев подписал их генеральный секретарь Эужениу Манувакола. Помню этого улыбчивого, общительного очкарика, щеголявшего в Лусаке в цветастом нигерийском костюме бубу, напоминающем тунику.
– А вот и марабу! Марабу пришел! Марабу! – громко возвещал он, едва завидев журналистов.
Тем самым генсек намекал на внешнее сходство со знатоками Корана, мусульманскими духовными наставниками, которых в Западной Африке называют именем, звучащим для европейца забавно и по-птичьи. Увы, рука «учителя-марабу» оказалась несчастливой. Прошло совсем немного времени, и Савимби с легкостью отрекся от Лусакского протокола, как до этого отрекался от итогов проигранных в 1992 году многопартийных выборов. Он не стал распускать свою повстанческую армию, насчитывавшую десятки тысяч бойцов, и возобновил боевые действия.
В разговоре Савимби свободно переходил с английского на португальский и обратно, красноречиво доказывая свой миролюбивый нрав. Но оживлялся он исключительно тогда, когда речь заходила о власти. Стоило спросить его о чем-то еще, и глаза мгновенно потухали. Он хотел быть человеком «номер один» в Анголе, ничто другое его не устраивало. Ради власти лидер УНИТА с готовностью шел на любые испытания. Например, целый год скитался по малярийным джунглям. Он был не прочь бесконечно продолжать войну, начавшуюся еще в 1960-е годы. На человеческую жизнь, а в длительном конфликте погибли сотни тысяч ангольцев, ему было наплевать. Показательно, что, когда в апреле 2002 года вооруженным силам Анголы удалось окружить и уничтожить Савимби, война сразу же закончилась. УНИТА быстро преобразовалась в мирную политическую партию. К тому времени уже никто, за исключением самого вождя-маньяка, воевать не хотел.