Когда вышли транзитные пассажиры, на борту остались семеро человек, не считая экипажа и кокер-спаниеля по кличке Дэйзи, которого прихватил с собой в путешествие один из туристов. Три четверти часа полета, и крылатая тень понеслась по песку. В древних «Хрониках Ламу» упоминаются возделанные участки в центре острова, принадлежавшие жителям города. Но пока в поле зрения не возникла полоска городской застройки, признаков жизни заметить не удалось.
Рейс кенийской авиакомпании до Ламу появился в конце 1990-х годов. Раньше самолеты приземлялись на материке, а оттуда до осколка суахилийской античности нужно было добираться на пароме. Если нравится риск, можно попробовать достичь переправы по берегу. Теоретически туда ходят и рейсовые автобусы. Практически – как повезет. До Малинди ведет асфальтированная дорога, что делает путь если не приятным, то по крайней мере предсказуемым. Преодоление оставшихся 200 километров займет от нескольких часов до нескольких дней. В зависимости от того, в каком состоянии находятся дорога, река Тана, паромная переправа.
Есть еще один способ – самый заманчивый и романтичный. Можно договориться в старом порту Момбасы с экипажем дау и прибыть в Ламу под парусом, как в стародавние времена. Вариант превосходный, но позволить его себе в состоянии лишь тот, у кого свободного времени в избытке.
Невзирая на наличие воздушного сообщения, Ламу сумел избежать вторжения современности и заставил гостей уважать традиции. Аэродром, вернее взлетно-посадочная полоса, домик для персонала и навес вместо зала ожидания с напольными весами для взвешивания багажа – выстроены на соседнем острове Манда. Сойдя с трапа, пассажиры направляются к берегу. Стоит миновать заросли кустарника, как впереди, отделенная проливом, открывается панорама города. Оставшиеся до цели несколько сотен метров преодолеваются на старых добрых дау, которые к прибытию каждого рейса в изобилии собираются у причала, далеко врезающегося в пролив.
Как все порты, лицом Ламу обращен к воде. Город вытянулся вдоль берега на километр с небольшим, а в ширину он еще меньше – метров 300. Белые здания невелики и невысоки. С берега Манды главное селение архипелага кажется игрушечным и удивительно симпатичным, как зримое воплощение Лисса, Зурбагана и прочих милых выдумок Александра Грина.
По мере приближения непорочную белизну стен омрачили темные подтеки, стали проступать и другие следы небрежности, запустения и влажного климата. Но первого впечатления это не испортило.
Выбравшись на берег, о транспорте надо забыть. На всем архипелаге есть единственная машина – «Ленд Ровер» районного комиссара. Четырежды в день она курсирует вдоль берега, доставляя верховного начальника утром на службу, днем на обед и вновь на службу, а вечером – домой. Передвигаться автомобиль может только по немощеной набережной шириной не более пяти метров. Это главный проспект города, свернуть с которого «Ленд Роверу» не суждено. На других улочках не всегда без труда удается разойтись двум прохожим.
Без машин единственной тягловой силой стали ослы. При населении в 13 000 человек в Ламу насчитывается 4000 ишаков. На них возят грузы и ездят верхом. Добравшись до нужного магазина или конторы, ослика привязывают к двери, как собачку.
В 1987 году на Ламу появилась лечебница для ослов, организованная на деньги одного из международных природоохранных фондов. Там животные, покалеченные нерадивыми хозяевами или раненные в жестоких драках за самку, бесплатно проходят курс лечения.
Похожий лазарет открыт и для кошек. Этих зверушек на острове не меньше десятка тысяч. Завезенные когда-то из Египта прямые потомки священных котов фараонов являют скорбное зрелище. В большинстве тощие и драные, они живут сами по себе, питаются чем придется, но размножаются с невероятной быстротой. С бедными кенийскими родственниками и родственницами египетских властителей я столкнулся в первый же вечер. Они шмыгали под ногами и бродили вдоль набережной, питая надежды разжиться рыбкой.
Окрыленные успехом, представители фонда вознамерились победить и ставшую притчей во языцех антисанитарию. Они предложили подвязать сзади каждому ишаку мешочек, чтобы продукты его жизнедеятельности не засоряли город. Но тут уж жители возмутились и решительно встали на защиту традиций. Одна из них заключается в том, что улицы Ламу никогда не убирались. В этом нет необходимости, доказывают на острове, ведь улицы расположены так, что с приходом сезона дождей начисто промываются без участия человека. Потоки проносятся по городу сверху донизу и смахивают все в океан. А к тому, что в сухой сезон грязь и мусор месяцами накапливаются, население привыкло и воспринимает как должное.
Бродить по городу страшновато только ночью и только поначалу. Да и то исключительно из-за темноты. В 1968 году в пригороде смонтировали небольшую дизельную станцию, и на остров официально пришло электричество, но освещаются только некоторые улицы. Большая часть города по-прежнему пребывает в потемках. На нескольких крышах установлены спутниковые антенны. Кенийского телевидения в Ламу нет, поэтому богачам ничего не остается, как смотреть заграничные каналы.
Но приметы нового не отменяют старых порядков и обычаев. Город незримо поделен почти пополам на аристократическую северную и плебейскую южную части. Каждая состоит из союза кланов, куда, в свою очередь, входят люди, связанные общим социальным статусом, а часто и единым предком. Таких кланов, или мта, насчитывается ни много ни мало 36. После провозглашения независимости мта вроде бы больше нет, но каждому жителю доподлинно известно, к какому клану принадлежит он сам и его сосед.
В городе почти пять десятков мечетей. Не только потому, что Ламу считается одним из исламских центров, куда ежегодно на праздник Маулиди отправляются десятки тысяч паломников со всех концов Африки и Индийского океана. Не только потому, что народ религиозен и расписывает стены лозунгами вроде: «Читай Коран – будущую конституцию мира». Не только потому, что люди прилежно посещают намазы. Храм – разновидность клуба, где собираются представители одного, в крайнем случае двух-трех дружественных кланов. На острове, в нарушение мусульманских канонов, была даже особая мечеть для женщин, где за толстыми стенами, на прохладном полу, выстланном циновками, можно было отрешиться от бытовых проблем и неурядиц.
Ламу не всегда был маленьким и незаметным. Возникнув, возможно, еще в VII веке, он с начала XV столетия стал играть все более важную роль среди рассыпанных по побережью Восточной Африки городов суахили – цивилизации, смешавшей множество культур: арабскую, африканскую, индийскую, персидскую.
Пройдя сквозь период португальского владычества, который длился больше двух столетий, но на укладе жизни и образе мыслей не сказался, в XVIII веке Ламу превратился в один из ключевых портов, через который шла торговля слоновой костью, носорожьим рогом и рабами. В 1813 году, благодаря счастливому стечению обстоятельств, войска Ламу нанесли сокрушительное поражение основному сопернику Пате, и город на полвека стал главным торговым центром и распорядителем «живым товаром» во всем восточноафриканском регионе. Туда устремились французы, немцы, американцы, итальянцы.
Конец недолгой золотой эпохе положила Великобритания, запретившая работорговлю. Кстати, первым английским консулом там был капитан Джек Хаггард, брат автора «Копей царя Соломона».
С конца XIX века Ламу вступил в полосу упадка, продолжающуюся поныне. Борясь с рабством, Лондон хотел как лучше. Но в суахилийских городах это отвратительное явление не совсем соответствовало европейским представлениям о нем. На Ламу рабы владели наделами, на которых могли работать два дня в неделю, были капитанами дау, возглавляли армии, защищавшие остров, имели собственных слуг. Что касается рабынь, то нередко они выходили замуж за хозяев и превращались в полноправных членов семьи.
Вплоть до второй половины XX столетия рабы и их потомки продолжали верно служить бывшим господам, хотя к этому их никто не принуждал. Тот, кто сумел разбогатеть, помогал обедневшим хозяевам деньгами.
Без рабов запустели плантации на материке, Ламу лишился значительной части доходов. Под полный запрет попала охота на диких животных, хотя в отлив стада слонов, как встарь, кочуют с материка на Манду и обратно. На самом острове продолжают выращивать кокосы и манго, не имеющие равных в Кении, но для зажиточной жизни, к которой в «золотой век» привыкла местная аристократия, этого оказалось мало. Манго и кокосы по-прежнему бесподобны. В этом я убедился сразу же, потому что в гостинице каждому новому постояльцу вместе с ключами предлагается стакан свежевыжатого сока, а за обедом на десерт подается орех.
С представителем аристократического семейства острова я познакомился на второй день.
– Аббас, – чуть нараспев произнес вошедший в холл гостиницы статный мужчина средних лет с живыми улыбчивыми глазами. – Я повезу вашу группу на остров Пате.
Любителей приключений оказалось четверо, не считая кокер-спаниеля Дэйзи. Он-то и стал главным действующим лицом, до глубины души потрясшим всю повстречавшуюся на нашем пути островную общественность, включая ослов, коров и кошек.
Взревев двумя мощными моторами, новенький, с иголочки катер Аббаса пронесся по проливу и вырвался на простор. Далеко впереди маячил остров, к которому мы держали путь, слева тянулось африканское побережье. Перед ним над водой, на высоких столбах висел широченный плакат, на котором из-за расстояния удалось прочесть только одно слово: «ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ». Плакат был серьезный. Как пояснил Аббас, он предостерегал, что в случае заплывания за буйки по нарушителю откроют огонь на поражение.
За суровой табличкой находилась военно-морская база. С катера смутно виднелись только невысокая постройка на берегу, причал и пришвартованный к нему силуэт, похожий на подводную лодку. В руках у меня был фотоаппарат с телеобъективом, но вглядываться не хотелось. Я вспомнил, что из-за этой базы на Ламу долгое время не мог поехать ни один советский, а потом и российский гражданин. Лишь недавно в Кении перестали видеть в каждом нашем соотечественнике агента КГБ.